Люди и праздники. Святцы культуры - Александр Александрович Генис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В центре художественного мира Мухи стояла женщина, богиня, муза и модная дама – все в одном флаконе. Следующее поколение сменило такую универсальную даму на строгого юношу ар-деко, но это уже другая история.
26 июля
Ко дню рождения Стэнли Кубрика
Начиная со “Спартака”, Кубрик работал со всеми жанрами массового кинематографа, создавая в каждом из них шедевр. Его картины пользовались широким успехом у самых разных зрителей. Их выделило чувство жанра и кинематографический перфекционизм. Кубрик был помешан на точности. Известно, что, снимая одну сцену, он сделал сто дублей.
Хотя Кубрик и проложил дорогу американским боевикам нашего времени, вписаться в Голливуд ему мешало не высокомерие – мешали мировоззренческие установки, психологические травмы и нравственная философия. Режиссер послевоенного поколения, Кубрик впитал в себя ужас перед ядерным концом. Поэтому он сумел в фильме “Доктор Стрейнджлав” дать острый портрет той эпохи. Этой картиной Кубрик исчерпал тему, но не комплексы холодной войны. Он никогда не доверял завтрашнему дню. Каждый его кадр сочится апокалиптической тревогой. Мир у него всегда накануне катастрофы.
В “Заводном апельсине” Кубрик разрабатывает тему неизбывной, ненарушимой и необходимой симметрии добра и зла. Герой “Апельсина” – мрачный итог нашей культуры, вобравший в себя все ее противоречия. Меломан-насильник, школьник-садист, убийца с безукоризненными манерами, он даже говорит на смешанном англо-русском языке тогдашних сверхдержав.
Но самое страшное в фильме – не преступления героя, а безнадежность всех попыток его исправления. Выкорчевав из его души зло, тюремные власти получили не ангела, а инвалида. Финал “Заводного апельсина” – как мораль притчи: добро не может обойтись без зла, как ткань без изнанки. Мы привыкли к тому, что добро и зло сражаются по разные стороны баррикады, но Кубрик ее убрал. Он мыслил антитезами, а трактовал их как полюса.
27 июля
Ко дню рождения Жана Бодрийяра
Бодрийяр писал, что эволюция образа проходила через четыре этапа:
на первом – образ, как зеркало, отражал окружающую реальность;
на втором – извращал ее;
на третьем – маскировал отсутствие реальности,
и наконец, образ стал симулякром, копией без оригинала, которая существует сама по себе, без всякого отношения к реальности.
Действенность этой схемы можно продемонстрировать на материале отечественной культуры:
“зеркальная” стадия – это “честный” реализм классиков;
образ, извращающий реальность, – авангард Хлебникова, Малевича или Мейерхольда;
искусство фантомов (социалистическое соревнование, например) – это соцреализм;
к симулякрам, образам, симулирующим реальность, можно отнести копирующий несуществовавшие оригиналы соц-арт, вроде известной картины В. Комара и А. Меламида “Сталин с музами”.
На каждой ступени этой лестницы образ становится все более важным, реальность же наоборот. Если сначала он стремится копировать натуру, то в конце обходится уже без нее вовсе: образ “съедает” действительность.
Эту центральную тему современной культуры подробно разработал поп-арт, изучающий жизнь образа, оторвавшегося от своего прототипа, чтобы начать пугающе самостоятельную жизнь. Значение поп-арта в том, что он зафиксировал переход от абстракционизма, занятого подсознанием личности, к искусству, призванному раскрыть подсознание уже не автора, а общества. С тревогой вглядываясь в окружающий мир, художник поп-арта старается понять, что говорит ему реальность, составленная из бесчисленных образов космонавтов и ковбоев, Лениных и Мэрилин Монро, Мао Цзэдунов и Микки Маусов.
29 июля
Ко дню рождения Ивана Айвазовского
Николай I, обратив внимание на восточный костюм мореходов, решил, что “Девятый вал” может предостеречь Турцию, и в преддверии Крымской войны купил холст у автора. Но крушение, которое изобразил Айвазовский, терпят не враги, а люди вроде нас. Обрядив смерть в романтический наряд из брызг и пены, художник поставил привычный вопрос о спасении. Затормозив у развязки, Айвазовский обещает каждому по его вере: оптимисты считают, что солнце на картине встает, остальные – что садится. Художник твердо объявил, что девятый вал будет решающим – последним. Но мы не знаем, переживут ли его герои картины.
Возможно, потому что они – не ее герои. Сюжет и фокус “Девятого вала” в композиции. Спрятанный прямо на глазах зрителей умысел автора откроется нам, если мы разрежем его картину (но лучше – репродукцию) на четыре части.
Нам только кажется, что в центре полотна – люди. На самом деле они смещены в левую четверть холста. Если бы картина исчерпывалась этим – нижним – квадратом, “Девятый вал” стал бы героической схваткой равных. Но если смотреть на всю левую половину, то выйдет уже не дуэль, а бойня. Зато вторая часть холста принадлежит другому жанру. Оставив трагедию слева, правая половина картины впадает в идиллию.
Плохая погода? Смотря для кого, морю в самый раз. Низкие облака счастливо сливаются с водой, празднуя брак двух стихий, которых разлучает штиль и объединяет буря.
Болея за своих, мы не замечаем чужого праздника, но это не мешает его пиротехнике, которой отведена бо́льшая и лучшая часть полотна. В сущности, это – любующийся собой пейзаж, куда людей ввели для сравнения. Но в нем-то и следует искать драму – драму масштаба, расставляющего все, включая нас, на свои места. Судьба тонущих людей – точно такая же, что и у девятого вала: откуда пришел, туда и вернется. Плоть от плоти своего мира, он ничем не отличается от нее. Кроме, разумеется, славы.
30 июля
Ко дню рождения Кристофера Нолана
Его фильм Memento (“Помни”) рассказывает не о патологии памяти, а о природе реальности. Мы воспринимаем жизнь как “историю” по Аристотелю: повествование, имеющее начало, середину и конец. Но это только один из вариантов переживания действительности, который мы ей навязали без спроса. Укладывая жизнь в сюжет, мы сужаем ее.
Другое дело, что мы больше всего боимся оказаться вне повествования вовсе. Но нам приходится обходиться без него каждый раз, когда мы просыпаемся без будильника. Самое интересное, когда в бесполезном теле начинает тлеть чистое сознание, еще не обремененное личностью. Лишенное воли, оно не способно навязать ее и окружающему. Отражаясь в нас, как в безмолвной луже, реальность существует в покое безвременья. Это состояние и есть настоящее. Но изобразить жизнь в настоящем времени – невыполнимая задача для любого повествовательного искусства, кроме кино.
Замысел фильма взят у нью-йоркского психиатра Оливера Сакса, знаменитого описаниями редких психических заболеваний. После тяжелой травмы герой фильма потерял способность что-либо запоминать. Вся его жизнь укладывается в несколько минут настоящего. Остальное просто не существует. Герой пригвожден к мгновению, пока река времени протекает мимо него.
Обзаведясь таким героем, режиссер выбирает бродячий сюжет: убийство, месть, наркотики, жуликоватый полицейский. Фокус в том, что из этих нехитрых кубиков нельзя составить окончательную версию происшедшего. В фильм встроен механизм, мешающий рассказать историю так, чтобы мы ее поняли. Герой, обреченный обходиться без прошлого, никогда не
