Альбион и тайна времени - Васильева Лариса Николаевна

Каждое из поместий заслуживает отдельного рассказа, но я пишу не книгу об английских родовых гнездах и передо мной стоит выбор — одного из многих.

Я не колеблясь выбираю Саттон.

Если все уже перечисленные замки и парки и те, что остались неназванными, в Англии можно увидеть с весны по осень каждый день недели, исключая вторник, ибо они сейчас в большинстве своем отданы бывшими владельцами за невозможностью их содержать во владение организации под названием «Нешнл траст» — нечто вроде общества охраны памятников; если другие, вроде Хивера, бывают открыты их хозяевами для посетителей каждые субботу и воскресенье, — то в Саттон много лет попасть практически было невозможно: владелец его никогда не нуждался в поддержке Саттона со стороны, он мог содержать его без особого труда. И еще десяток таких Саттонов, не говоря о дворцах и домах попроще. Его имя — Поль Гетти. Нефтяной король. Самый богатый человек в мире.

Объявлений о том, что в воскресенье шестнадцатого мая 1976 года с двух часов дня до шести вечера двери Саттона будут открыты для всех, не было нигде. Лишь в одной газете, затерянные среди множества анонсов и реклам, еле заметно темнели строчки: «Сбор денег за посещение поместья и замка Саттон пойдет в пользу госпиталя «Сент Джон».

Я бы никогда не увидела этого объявления. Не знала о нем даже Леа Арнольд, которая по долгу службы замечает все, что касается богачей, кинозвезд и скандальных персон. Но Леа живет неподалеку от Саттона. Ей позвонила одна премилая пожилая дама, которой сказала одна очень важная леди, которой в свою очередь сообщила другая леди, что Саттон будет открыт всего на четыре часа.

— Такого нельзя пропускать. Мы поедем вместе. Я ведь много раз интервьюировала Гетти и по дороге расскажу вам разные подробности.

Мы подходим к замку. Он построен в форме буквы.

Что я знаю о Саттоне? Дворец построен в начале шестнадцатого века для сэра Ричарда Вестона, фаворита Генриха Восьмого. Инициалами первого владельца украшен весь первый этаж двухэтажного строения По свидетельствам историков здание очень мало изменилось за четыре столетия — лишь прежде оно по форме представляло собой квадрат — четвертая сторона сгорела два века назад и не восстановлена.

Эти стены помнят Генриха Восьмого, Елизавету Первую, Карла Второго, бывших здесь гостями. Говорят, что изнутри стены украшены замечательными старинными гобеленами, картинами, мебелью времен Тюдоров и Ланкастеров. Я знаю одного лондонского искусствоведа, специалиста по фламандской живописи, который много лет мечтает попасть в Саттон с одной целью: посмотреть собственными глазами большой натюрморт работы Снайдерса, которым Поль Гетти наслаждается единолично.

Очередь продвигается медленно, и пока мы с Леа стоим, я оглядываю оба «хвоста». Никогда прежде не видела я такого количества богато наряженных людей, теснящихся в очереди. Норковые пальто и накидки всех цветов, одна дама даже в полупальто из шиншиллы — самого дорогого в мире серебристо-серо-голубого меха. Норки искоса поглядывают на шиншиллу с завистью, непривычно чувствуя себя вторым сортом. Аккуратно, волосок к волоску, причесанные головы — видно сразу, что дамы посетили парикмахера сегодня утром специально по случаю поездки в Саттон, мужчины — только что не в смокингах — в лучших своих дорогих костюмах; кисти рук посверкивают камнями, груди брошами и цепями — все это благоухающее дорогостоящей косметикой общество стоит чинно, почти не разговаривая. Некоторые кланяются друг другу — знакомы. Но никто не подходит друг к другу. Очень тихо, словно это похоронная очередь.

Все эти люди одного примерно класса: они богаты, некоторые очень богаты. И вот сегодня все они имеют счастливую возможность одним глазком взглянуть на то, как живет самый богатый человек. Ведь именно благодаря таким, как он, держится в их кругу престиж богатства. Он — эталон всего, потому что его карманы самые полные. Он — шиншилла среди норок, золото среди других металлов. Он их знамя. Мне кажется — они даже не завидуют ему, а поклоняются, как Тельцу в образе человека. Но каков он? Ведь за его несметным богатством, сделанным собственными руками, стоит человеческая личность, характер, нравы. Конечно же интересно понять, какими качествами должно обладать существо — сегодняшний символ золота.

— Мистер Гетти сейчас здесь, в правой половине дома. Он нездоров, — вежливо улыбаясь и взимай плату, говорит стоящая на контроле представительница госпиталя «Сент Джои». Перед нею большой таз, наполненный бумажными и металлическими деньгами. Весь сбор за билеты идет сегодня в фонд госпиталя. Билет стоит дорого — он, в сущности, есть форма благотворительности. Пройдя контроль и получив проспект, за отдельную плату, тоже идущую в фонд госпиталя, мы оказываемся уже недалеко от входа в дом, но нас не впускают, ожидая, когда выйдет предыдущая партии.

— Самый богатый в мире человек мог бы не собирать деньги с других, а сам отсыпать госпиталю хорошую сумму, — шепчу я Леа. Она поднимает на меня свои лукавые, умные глаза:

— Какие вы говорите глупости. Гетти — самый большой жадина в мире. Именно поэтому он богаче всех. Разве вы не знаете истории с ухом?

Ну, конечно, я забыла: несколько лет назад весь мир облетела сенсация — украден внук Поля Гетти. Похитители угрожают убить мальчика, если дедушка не раскошелится. Сумма была названа внушительная. Самый богатый никак не реагировал на требования шантажистов. Он даже не заявил в полицию, тогда похитители, желая показать, что они не шутят, прислали дедушке в конверте отрезанное ухо мальчика, пригрозив, что если Гетти не даст денег, они отрежут внуку голову. И тут Гетти открыл рот. Он сказал:

— У меня очень много родственников, детей, внуков, племянников, внучатых племянников. Если я буду вынужден платить за каждого, которым пожелают поиграть разного рода вымогатели, — у меня не хватит денег. А я всю жизнь свою делал деньги не для того, чтобы их так глупо терять. Вы — отрезавшие ухо — не получите ни гроша. Если вы убьете ребенка — вас будет искать полиция и, поймав, вас осудят по всей строгости. Моих денег вы не увидите.

Бандиты, поняв, что «пострадавший» дедушка зверь куда более сильный и несокрушимый, чем они, сдались — отпустили мальчика. Уголовные круги капиталистического мира, имеющие огромный опыт подвохов и шантажа, знают, что самый скверный «клиент» — Поль Гетти. С ним лучше не связываться. Он действует, их приемами, живет по их законам, и ему бы лучше служить, чем быть с ним в конфликте.

Наконец мы во дворце. Большая зала, очень старая, с каменными стенами, наверху побеленными, с камином и охапкой дров перед камином, с длинным рыцарским столом, несколько картин на стенах залы. Вправо и влево от нее расходятся крылья. Правое закрыто — там болеет Гетти — поток мехов и брошей направляют влево. Пол залы покрыт ковром, поверх ковра расстелены уже затоптанные листы целлофана — аккуратный хозяин не желает, чтобы стадо протирало своими копытами его собственность. Я наклоняюсь и отгибаю край целлофана. Традиционный текинский рисунок, я помню его с детства, этот коврик и сейчас живет в моем доме, но, обветшав, превратился в половичок у порога. На рыцарском столе в рамке цветная фотография хозяина Саттона. Я впиваюсь в нее глазами и хочу прочесть лицо: фотография давняя, и Гетти, которому сегодня восемьдесят, на ней еще довольно молодой человек. Ничем не примечательная внешность. Густые брови. Холодно глядящие глаза. Худощав. Тонкие губы, тесно сжатые.

Вот этот человек лежит сейчас в постели на расстоянии ста метров от меня. Может быть, умирает. О чем он думает? Как думает?

— Он думает уже много лет только о двух вещах: о деньгах и долголетии, — говорит мне всезнающая Леа. — Поверьте мне, я ведь лично знакома с ним, много раз брала у него интервью, в те дни, когда у него была разные семейные перипетии. Более скупого человека, чем Гетти, и не встречала. Вот уже тридцать лет он сидит на диете: съедает всего лишь одну картофелину в день. Да, да, одну картофелину, запеченную в мундире, И всегда при этом капризничает, что она неправильно запечена. Кто-то сказал ему, что на такой диете он будет жить всегда.