О чём речь - Ирина Левонтина

Сокращение часто производится путем усекновения суффикса или того, что на самом деле суффиксом не является, но похоже на него. Само по себе это не новость: вспомним хотя бы историю слова зонт. Как нам пишет Фасмер, первоначально заимствовано было голландское zondek (защита от солнца), а уж потом прижившийся в русском зонтик был переосмыслен как уменьшительное, а из него был обратным словообразованием получен зонт.

Точно такая же ситуация с современным словом пробá (автомобильная пробка). Еще есть вечерина, мобила (а также и труба – в смысле мобильный телефон), московские топонимы Новокýза (Новокузнецкая), Преобрáга (Преображенская площадь), пятера или там восьмера – это про «Жигули», но пятера может означать еще и пять тысяч. А вот слово треха почти было исчезло, потому что нет ни такой купюры, ни таких «Жигулей», но тут появилось Третье транспортное кольцо – и вуаля: проба на трехе. Еще хорошее слово – игруха (игрушка). Пацан в поряде – значит, правильный пацан. Кстати, «Подтяги в поряде» – это фраза, которую сказал мой сын, покупая своему годовалому тогда сыну джинсы с подтяжками, в которых тот был совершенно уморителен. Уже по приведенным примерам можно видеть, каков эффект подобных преобразований. Как писал Высоцкий, «Слова выходят коротки и смачны…». Получается так грубовато и по-свойски. Эффект, обратный тому, который дают столь характерные для русского обиходного языка и особенно для просторечия ласкательные производные (мое любимое, подслушанное у телефонистки – дежурненькая). Обратный, впрочем, лишь отчасти: фамильярны и те, и другие. В старом советском фильме одна из героинь все время приговаривает: «Елки-палочки», демонстрируя парадоксальное сочетание свойскости и жеманства. Другое дело – елы-палы. Тут жеманству места нет.

Форма елы очень показательна. В слове елка, в отличие от палки, – к- как раз живой суффикс, и исходное слово без него существует – ель. Но говорящие не берут реальное производящее слово, а образуют мнимое, без мены твердого согласного на мягкий и, соответственно, без чередования гласных.

Мне еще очень нравится спортивно-туристическое слово снаряга (гораздо реже встречаются варианты снаряг и снаряж) – снаряжение. Нравится мне оно не своей брутальностью, а своим чередованием. Дело в том, что здесь ведь тоже существуют слова снарядить, снаряд. Но при обратном словообразовании из ж восстанавливается не д, а г. И это очень здорово. Опять же не вдаваясь в подробности, чередование г – ж в русском языке, грубо говоря, более исконное и более регулярное, чем д – ж. Оно такое же хорошее, как, скажем, чередование к – ч. Так, от слова глюк люди вполне свободно образуют с чередованием глагол глючить.

А по поводу снаряги и прочих обрубленных слов – я нашла чудное объявление: «Продажа комуфла и снаряг».

В современном сленге работают и другие интересные словообразовательные модели – например, образование слова путем прочтения латинских букв на русский манер: соса-сола (кока-кола), аха (Honda AX-1) или самец (сигареты Camel). Знаем, знаем такое: это чеховская renyxa: «В какой-то семинарии учитель написал на сочинении „чепуха“, а ученик прочел „реникса“ – думал, по-латыни написано» («Три сестры»). В том же духе и старинный анекдот из серии об отце диаконе, что он, мол, из слабых вин соснак предпочитает (эта шутка упоминается у Набокова), но я ее помню с детства по семейным застольям с устными преданиями).

А как вам, к примеру, яблофон? А досвидос? А сушильня (суши-бар)? Продолжать можно до бесконечности.

Любопытно, конечно, почему определенные словообразовательные модели вдруг активизируются и входят в моду (как сейчас произошло с обрубанием слов и обратным словообразованием), а другие как существовали в языке латентно, так десятилетиями и существуют, реализуясь лишь эпизодически. Например, в английском есть такой способ, когда к началу одного слова приделывается конец другого, как в знаменитом слове смог. Не в смысле «Самое молодое общество гениев» (тут как раз словообразование стандартное), а в смысле тумана с дымом: smog = smoke + fog. Аналогично устроено слово мотель или там Billary (Bill + Hillary) о супругах Клинтон). В русском языке ничто этому не препятствует: вспомним слово Толстоевский (такой псевдоним использовали Ильф и Петров), однако долгое время этот способ почти не использовался. Похоже, теперь и он тоже потихоньку к нам проникает, у нас распространяется. Ну вот, а вы говорите, скучно про суффиксы-приставки.

Центробежность

Я как-то раз случайно увидела по телевизору кусочек игры «Что? Где? Когда?». Причем момент был напряженный: знатокам нельзя было ошибиться – от проигрыша их отделял всего один балл. Вопрос был из серии «черный ящик»: это когда в студию вносят коробку и загадочно описывают, что там лежит, а нужно сообразить, о чем речь. Я сначала не вслушивалась, но невольно поймала вопрос и задумалась: «Если его сжать в руке, он рассыплется». Знатоки стали думать о небольшом хрупком предмете, типа спичечного коробка, но оказались неправы. В ящике обнаружился песок. Знатоки проиграли, огорчились. Вопрос был признан хорошим, хотя и не самым интересным.

А мне вот кажется, что вопрос был некорректным. Все дело в приставке. Приставка раз- (рас-) предполагает некую центробежность. Например, разбежаться – это значит в разные стороны, расплескаться – тоже не тоненькой струйкой, развалиться – едва ли аккуратной кучкой. И песок рассыпаться, конечно, может – например, стояло ведро с песком, кто-то его опрокинул, и песок рассыпался. Но если гвоздем проткнуть мешок с песком, то песок просыплется, посыплется и в конце концов может весь высыпаться – но не рассыпаться.

Теперь вернемся к случаю с ЧГК. Если горсть песка сжать в руке, он тоже, наверно, будет сыпаться, особенно если песок сухой. Но сыпаться он будет струйкой. Поэтому в этой ситуации нельзя будет сказать, что песок рассыпался. Естественно, что знатокам и в голову не пришло подумать про песок. А вот подумать о небольшом хрупком предмете как раз было вполне естественно. Когда говорят, что такой предмет рассыпался, имеют в виду, что раньше предмет был единым, а теперь распался на множество мелких частей, потерял цельность и компактность. Поэтому естественно эту ситуацию описывать при помощи глагола рассыпаться – да и других глаголов с приставкой раз- (рас-): развалиться, разрушиться, распасться.

Необыкновенное богатство приставочного словообразования, особенно глагольного – яркая особенность русского языка. Вот, скажем, возьмем глагол резать – от него можно образовать еще глаголы отрезать, порезать, нарезать, зарезать, взрезать, урезать, перерезать, подрезать, вырезать, прирезать, надрезать, срезать, разрезать, обрезать, врезать и т. д. При этом почти каждый из этих глаголов сам по себе многозначен. В русском языке много пар однокоренных глаголов с разными приставками, весьма нетривиальным образом различающихся по смыслу.

Вот, скажем, пара поблагодарить / отблагодарить. На первый взгляд глаголы кажутся очень похожими. Между тем значат они совершенно разное. Поблагодарить – это речевое действие. Поблагодарить, собственно, значит, сказать «Спасибо», или «Благодарю вас», или «Я вам очень признателен», или что-нибудь еще в этом роде. Вот у Лермонтова читаем:

– …Какое бы вы дурное мнение обо мне ни имели, я ему покоряюсь… Видите ли, я перед вами низок. Не правда ли, если даже вы меня и любили, то с этой минуты презираете?

Она обернулась ко мне бледная, как мрамор, только глаза ее чудесно сверкали.

– Я вас ненавижу… – сказала она.

Я поблагодарил, поклонился почтительно и вышел (Герой нашего времени, 1840).

Что сделал Печорин? Собственно, видимо, сказал, поклонившись: «Благодарю вас», – и вышел. В этом случае странно бы выглядел глагол отблагодарить. Потому что у него совсем другое значение.