Великий побег - Сьюзен Филлипс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я справлюсь с Темпл Реншоу.
Когда хотел, он мог вести себя, как первостатейный хрен, вот как сейчас, когда пропала его керамическая свинья, а на голых плечиках Люси плясали эти кожаные бретельки.
– Ты не смогла справиться даже с Тедом Бодином. А ведь он самый распрекрасный парень на свете.
Когда приходилось иметь дело с негодяями, она была сущим младенцем: вздернула подбородок, сжала челюсти, но под этой бравадой Панда разглядел чувство вины, от которого она все еще не избавилась.
– Что ты имеешь в виду, что я не смогла с ним справиться?
Вот в точности тот самый переход на личности, который он давал себе зарок с ней не затевать, но теперь не знал, как увильнуть от разговора.
– Твое отвращение к браку осенило тебя не только в день свадьбы. Ты знала, что это гиблое дело задолго до того, но кишка оказалась тонка сказать ему.
– Я ничего такого не знала! – воскликнула Люси.
– Что-то ты с утра не с той ноги встала.
– Уж точно не яйца с беконом подняли.
Он послал ей свою обычную хамскую ухмылку, но не в пример прежнему эффект смазался, поскольку он не мог отвезти глаз от этих тоненьких ремешков. Только разок дернуть…
– Хочу обратно мою еду, – заявила Люси.
– Она в мусорном баке. – Он притворился, что проверяет сломанную ручку ящика, потом легко оттолкнулся от стойки. – Я открою кладовую, когда хочешь. Просто не ешь свое дерьмо, когда Темпл поблизости.
– Мое дерьмо? Да ты из тех, кто считает, что «Фростед флейкс» – это антиоксиданты! (Сухие завтраки – Прим.пер.)
Она была права. Он махнул головой в сторону холодильника:
– Угощайся чем-нибудь из того, что там есть. У нас доставка продуктов дважды в неделю. Овощи и фрукты привезут сегодня попозже.
– Я не хочу ее вшивую экологически чистую еду. Мне нужна моя собственная.
Как он ее понимал.
Над головой заработала беговая дорожка. Он говорил себе «не спрашивай», но…
– У тебя случайно нигде не припрятан какой-нибудь кусок твоего хлеба?
– Свежая булка с корицей и изюмом, и там, где ты точно не найдешь, – в ответ заявила Люси. – Грызи локти. О, погоди. Ты же не сможешь. Они у тебя ведь не экологически чистые.
И вышла наружу, громко хлопнув дверью.
Насчет хлеба Люси соврала. И дверью так не хлопала аж с четырнадцати лет. И то и другое отлично подняло ей настроение.
К сожалению, она не захватила с собой свой желтый блокнот, а ведь обещала, что начнет писать сегодня по-настоящему. Но возвращаться обратно через кухню – увольте. Тогда Люси зашла за дом и поднялась на три ступеньки, которые вели на настил снаружи ее спальни. Она оставила скользящие двери открытыми, чтобы впустить в комнату прохладный бриз. Проход загораживала гардина. Люси отвела ее локтем и зашла внутрь.
Панда был уже там.
– Я хочу назад свою спальню, – заявил он, выходя из ее гардеробной и неся в руках кроссовки двенадцатого размера, как ей довелось случайно узнать.
– Я сняла этот дом на все лето, – возразила Люси. – А ты нарушаешь договор, так что я не уйду отсюда.
Он подошел к комоду:
– Эта комната моя. Можешь спать наверху.
И потерять отдельный вход? Ну уж нет.
– Я останусь только здесь.
Он вытянул ящик, в котором обычно хранилось его нижнее белье, а сейчас там лежали ее трусики. Сунул туда нос и вытащил стринги цвета полуночи.
– Твои вещи в самом нижнем ящике, – поспешно просветила Люси.
Панда провел большим пальцем по шелковой промежности. Люси ненароком встретилась с наглецом взглядом, и ее словно ударил разряд сексуального электричества, что лишний раз доказывало, насколько тело у женщин не в ладу с мозгами.
– Одно я никак не возьму в толк. – Большой кулак поглотил трусики. – Учитывая, как ты ко мне относишься, почему ты еще здесь?
– Привязанность к твоему дому перекрывает мое полное безразличие к тебе, – с поразительным самообладанием произнесла она.
– Дом-то мой, а не твой, – напомнил он, кося взглядом на ее правое плечо. И что он там увидел? – И если ты еще что-нибудь здесь поменяешь, то вылетишь отсюда, несмотря на то, что говорит Темпл.
Как зрелому человеку, ей бы смолчать, и пусть за ним останется последнее слово, но он все еще держал ее стринги, и Люси не чувствовала себя обязанной поступать по–взрослому.
– А ты предоставляешь ей полныйкомплекс услуг?
И снова его взгляд прошелся по ее плечам.
– А ты как считаешь?
Она не знала, что и думать, поэтому устремилась через комнату и вырвала у него стринги.
– Думаю, Темпл из тех женщин, которыми нелегко управлять.
– Вот он и ответ на твой вопрос.
Который ей абсолютно ничего не прояснил.
– Так я и думала.
Люси кинула трусики обратно в ящик, взяла письменные принадлежности и вышла тем же путем, как и вошла.
Моя мама… – Столько всего, что трудно выбрать.
Моя мама общеизвестный труженик.
Или может…
Моя мама верила в упорный труд…
Люси пощелкала ручкой.
Соединенные Штаты построились на упорном труде.
Она устроилась поудобнее.
И моя мама тоже.
Люси скомкала лист. Ее жалкие попытки писать еще хуже, чем стычки с Пандой, но на сей раз она винила во всем пустой желудок. Посему отбросила блокнот и отправилась на велосипеде в город, где проглотила два «чили–дога» и большую порцию жареной картошки в «Догс-н–Мэлтс», самое большое количество еды за долгие месяцы, но кто знает, когда в следующий раз доведется поесть?
Вернувшись в дом, Люси обнаружила, что в почти пустой гостиной босая Темпл просматривает по телевизору парочку дисков с «Жирным островом». Коричнево–золотистый диванчик, на котором та сидела, был одним из немногих оставшихся предметов мебели, поскольку Люси лучшую мебель перетащила в солярий взамен той, что выкинула оттуда.
Темпл схватила пульт и остановила шоу на собственном изображении.
– У меня просто перерыв минут на пятнадцать. – Она вела себя так, словно Люси застала ее чавкающей шоколадным батончиком. – Пахала три часа.
В переполненном животе Люси заворочались «чили–доги».
– Вы не обязаны передо мной отчитываться.
– Я и не отчитываюсь. Я… – С изнуренным видом Темпл откинулась на спинку дивана. – Не знаю. Может, и отчитываюсь. – Она показала на свое застывшее на экране изображение: – Взгляните на это тело, – произнесла она с таким самоотвращением, что Люси отпрянула. – Я его профукала. – Темпл нажала кнопку проигрывания и поймала свой блестящий экранный образ в середине яростной обличительной речи, которую обрушила на миловидную вспотевшую женщину средних лет, еле сдерживающую слезы.