Возвращенцы. Где хорошо, там и родина - Станислав Куняев

Подготовить для грядущего отступления окопы и траншеи национальной обороны, объяснить замороченным людям, что сталинская солдатско-принудительная система была исторически неизбежна для спасения страны, успеть доказать, что Россия в той степени, в какой это было ей нужно, сумела переварить социализм, приспособить его к народным нуждам и что лишь поэтому он, социализм, получил смертный приговор, «вышку» от трибунала «мирового сообщества» и его агентов влияния, находящихся на вершинах власти в Кремле и на Старой площади… А если уж у нас не хватит сил и времени русифицировать партию и сохранить советскую государственность – а может и не хватить, наши враги проницательнее и организованнее нас! – то единственный наш реванш, единственный плацдарм для будущей борьбы (может быть, уже не для нас, а для русских людей другого поколения) – это написать правду обо всем… О вождях революции, о расказачивании, о русофобии двадцатых годов, о судьбах Есенина и Клюева… Надо издать антологию крестьянских поэтов, написать книгу в ЖЗЛ о Есенине, вырвать из исторического небытия имена Алексея Ганина, Пимена Карпова, Ивана Приблудного…

Осмыслив все это, я бросился в историю и публицистику. Сколько статей было написано за десятилетие с 1982-го по 1992 год, сколько копий сломано, сколько книг издано, сколько нервов потрачено, сколько читательских писем получено, сколько восторгов, похвал, оскорблений, наветов пришлось перенести – не счесть.

1982 год – «От великого до смешного» – статья о классике и о Высоцком, грандиозная дискуссия после нее… 1984 год – «Что тебе поют» – статья о массовой культуре, сотни полученных читательских откликов; 1986 год – «Пища? Лекарство? Отрава?» – яростная полемика с читателями, «pro – contra», открытый бой за русскую культуру с привлечением читателей-союзников; 1986 год – «Избранное» Николая Клюева в Архангельском издательстве (в Москве трудно было издать такую книгу); 1987 год – публикация в «Новом мире» великой клюевской «Погорельщины»; издание антологии крестьянских поэтов «О Русь, взмахни крылами» с биографическими справками, в которых наше русское издательство «Современник», возглавляемое умеренным патриотом Леонидом Фроловым, запретило обнародовать, как и где большинство из них нашли свою смерть… А публикации целого цикла статей в «Молодой гвардии» и «Нашем современнике» – «Все начиналось с ярлыков», «Поэзия пророков и солдат», «Клевета все потрясает», «Палка о двух концах»… И, в конце концов, издание в Вологде однотомника Алексея Ганина, сестер которого я разыскал в Архангельске…

Боже мой, сейчас сам себе поверить не могу, как у меня на все хватало сил: писать, пробивать в издательствах книги, печатать, выдерживать яростную хулу со страниц «Огонька», «Литературки», «Московских новостей», «Знамени»… В 1990 году уже невозможно было все эти огнедышащие публикации издать под одной обложкой в Москве. Родные мне издательства были разорены и обнищали, в «демократические», неизвестно откуда получавшие средства, соваться было бесполезно, и я отослал рукопись в далекий Саратов, моему хорошему знакомому из саратовского издательства – Геннадию Сидоровнину. Она и вышла в 1990-м году книгой под названием «Не сотвори себе кумира».

А время катилось все быстрее, письма становились все отчаяннее, люди все растеряннее и беспомощнее, судьбы разламывались на глазах, а вместе с ними хрустели в жерновах эпохи надежды и читателей и поэтов, шторм времени разносил нас в разные стороны, и мы с отчаяньем глядели вслед друг другу, понимая, что расстаемся навсегда.

И тут я бы хотел вспомнить еще один «эпистолярный роман», выпавший на мою долю. В 1981 году я получил письмо из далекого Владивостока от поэта Яна Вассермана. Несмотря на громадные просторы страны, наша жизнь в советские времена была такова, что все мы, писатели, плохо или хорошо, но знали друг друга лично или понаслышке. Где-то встречались, либо читали стихи друг друга в наших тогда общих журналах, либо имели общих друзей-товарищей, либо знакомились на обычных для тех времен совещаниях молодых, па всяческих семинарах и юбилеях. Да я сам, как помнится, раза два или три всю страну проехал с литературными выступлениями, организованными Всесоюзным бюро пропаганды художественной литературы и за его счет, и деньги кое-какие на семенную жизнь заработал.

Поэтому все мы знали, где кто живет, кто как пишет, а также и го, кто из нас русский, кто бурят, а кто еврей. Поэтому, получив письмо от Вассермана, я, ни разу не встречавшимся с ним, вспомнил, что где-то на восточной окраине государства живет такой еврей сибирской породы, лихой парень, человек такого склада, которых Борис Слуцкий с уважительной иронией называл «иерусалимскими казаками». Я также знал, что в Иркутске всегда найду приют и понимание не только у Шугаева и Распутина, но и у Марка Сергеева или Сергея Иоффе, а в Красноярске у Зория Яхнина, бесталанного, но отчаянного любителя выпить и поговорить о поэзии, во Львове у Гриши Глазова, в Сталинграде у Изи Окунева. Да практически в каждом городе России, и не только России, я знал хоть одного веселого и общительного писателя-еврея. И вдруг вот такое письмо…

Впрочем, не вдруг… А после того, как я опубликовал в 1980 году стихотворение «Родная земля» – мои размышления о еврейской эмиграции.

Но ложимся в нее и становимся ею,Оттого и зовем так свободно – своею.Когда-то племя бросило отчизну,ее пустыни, реки и холмы,чтобы о ней веками править тризну,о ней глядеть несбыточные сны.

Но что же делать, если не хватило у предков силы родину спасти иль мужества со славой лечь в могилы, иную жизнь в легендах обрести?

Кто виноват, что не ушли в подполье в печальном приснопамятном году, что, зубы стиснув, не перемололи, как наша Русь, железную орду?

Кто виноват, что в грустных униженьях как тяжкий сон тянулись времена, что на изобретеньях и прозреньях тень первородной слабости видна?

И нас без вас, и вас без нас убудет, но, отвергая всех сомнений рать, я так скажу: что быть должно – да будет, вам есть где жить, а нам – где умирать…

Оно было написано в начале 70-х годов в поезде «Иркутск – Москва», когда я возвращался с охоты из иркутских северов, из милого Ербогачена, но впервые напечатано в книге «Солнечные ночи» в 1980 году.

…По возвращении из Сибири я вскоре попал на день рождения поэта Вадима Кузнецова, где познакомился с тогдашним редактором «Комсомольской правды» Валерием Ганичевым. Под ним тогда земля горела, его убирали из «Комсомолки», по слухам, якобы за то, что где-то в бане во время застолья друзья подняли за него тост как за будущего генсека, а он благосклонно выслушал эти пожелания. Услышав во время нашей встречи несколько моих стихотворений, Ганичев срочно предложил мне напечатать их в «Комсомолке», что я и сделал. Подборка, что и говорить, по тем временам получилась оглушительная, тем более что в ней тоже было стихотворение, нарушающее табу на русско-еврейский вопрос.

Для тебя территория, а для меняэто родина, сукин ты сын,да исторгнет тебя, как с похмелья,земля с тяжким стоном берез и осин…Я с тобою делил и надежду, и хлеб,и плохую и добрую весть,но последние главы из Книги Судебты не дал мне до срока прочесть.Что ж, я сам прозреваю, не требуя долг,оставайся с отравой в крови.В языке и в народе известно, что волксмотрит в лес, как его ни корми.Впрочем, волк – это серый и сказочный зверь,защищающий волю свою.Все давно мне понятно, но даже теперьмного чести тебе воздаю.Гнев за гнев, коль не можешь любовь за любовь,Так скитайся, как вечная тень,ненадолго насытивший ветхую кровьисчезающий оборотень.

Стихотворение «Разговор с покинувшим Родину» вызвало обильную почту, среди которой попадались весьма интересные письма от весьма проницательных читателей, умевших разглядывать и читать сквозь лупу не то что каждую строчку, но каждое слово, выходившее из-под моего пера.

Уважаемые товарищи!

В рубрике «Поэтические встречи» в номере от 12 октября с, г. «Комсомольская правда» опубликовала подборку стихов Станислава Куняева. Меня крайне удивило (и огорчило) стихотворение «Разговор с покинувшим Родину».

Стихотворение на такую острую и сложную тему опубликовано в молодежной газете (сама я, увы, уже комсомолка 40-х годов, но газету читает молодежь в нашей семье, а я люблю стихи), а начинается оно площадной руганью и весьма непоэтическими сравнениями. Ведь если автор делил с адресатом стихотворения «и надежду, и хлеб, и плохую и добрую весть», то, вероятно, знал и мать своего бывшего друга. Зачем же оскорблять женщину, называя ее сукой? Стыдно! Ведь С. Куняев претендует на звание поэта. Впрочем, это становится сомнительным после чтения строк «Да исторгнет тебя, как с похмелья, земля с тяжким стоном берез и осин». Хотел С. Куняев уязвить своего бывшего друга, но оскорбил этими строками и землю, которую тот покинул, сравнив ее с пьяницей, страдающим от похмелья. Оскорбил и не заметил. Может быть для автора это привычный образ?