Паника - Андрей Ждань

– Полиция считает ее причастной к укрыванию убийцы?

Шеф видимо нервничал. Вена на лбу вздулась, он потел.

– Мы не говорим этого. И называть подозреваемого убийцей рано, до приговора суда мы используем обозначение подозреваемый.

– Его местонахождение известно полиции?

Шеф вытер лоб и с ненавистью посмотрел за кадр, судя по всему, на журналиста.

– Полиция проводит розыскные действия в районе предполагаемого местонахождения подозреваемого. Привлечены кинологи, район оцеплен Я уверен, если подозреваемый здесь, мы его найдем.

– То есть, Вы допускаете, что убийца мог уйти?

Эмили переключила. Жалкое зрелище. И причина этого зрелища – сама Эмили. Правильно ли она поступила? Судя по состоянию ее пленника, патрульные нагнали бы его без особых проблем. А дальше: суд, тюрьма, он бы там еще книгу написал о полицейском беспределе, потом выход по условно-досрочному освобождению, мирная старость в пригороде и продажа прав на экранизацию своей жизни. Ну уж нет, слишком много жизней разрушено этим уродом. Раз уж Эмили Стабле ступила на путь Серпико – то она пройдет его до конца.

Тут что-то щелкнуло в ее голове. А тот ли это человек? Какая невыносимая ирония будет, если она повязала пьяного бездомного, не имеющего никакого отношения к ее вендетте. Эмили глотнула из бутылки, пытаясь согреть враз похолодевшее нутро. Быстро найдя в поисковике фото убийцы, она подошла к двери, ведущей в подвал. Несколько раз вдохнув и выдохнув, Эм распахнула дверь и включила свет.

Пленник сидел, прижавшись к стене, левая рука висела у трубы отопления, прикованная наручником. Он поднял голову и посмотрел на нее. В глазах не было мольбы, страха – глаза были наполнены усталостью и грустью. Показалось, что он ждал кого-то, чтобы его пристрелили. И увидь он человека с оружием – усталость в глазах сменилась бы радостью.

– Кто ты? – спросил измученный мужчина.

Эмили не ответила, она решительно подошла к нему и, схватив за волосы, оттянула голову вверх, пристально всматриваясь в черты лица. На лице живого места не было: желтеющие синяки, кровоподтеки, раны от порезов, из некоторых торчали осколки стекла. Эмили переводила глаза с него на планшет. Это было нелегкой задачей, но она убедилась, что это ее цель. С восьмидесятипроцентной вероятностью.

Отпустив голову, она направилась к выходу.

– Что ты сделаешь со мной? – донеслось ей в спину. Она не ответила. У нее не было ответа на этот вопрос.

Сев за стол, Эмили закурила и погрузилась в планшет, изучая новостные сводки. Заголовки пестрили подробностями происшествия. Но, нигде не было ни слова ни о ней, ни о машине, ни о похищении человека. Казалось, что вся удача, накопленная за годы, вдруг начала обналичиваться. Стабле испытывала ощущения радости и триумфа. Пусть эта победа и промежуточная, и будущее туманно, но она впервые в жизни совершила Поступок. Пусть он и не оценится никем, пусть она и создает себе тяжкий камень на душе, что будет преследовать до самой смерти. Но, она поступила так как считала нужным. Правильным. Справедливым.

Ощутив зыбкое равновесие, она выпила и обратилась к телевизору, с удивлением подумав, как в ее голове пару дней назад могла поселится мысль прекратить употребление алкоголя.

Все, без исключения, каналы продолжали смаковать очередной просчет полиции. Прямо об этом не говорили, но между строк такие претензии читались без труда. На экране возникло лицо огромного афроамериканца с морщинистым лицом и исполинскими мешками под глазами, седыми усами и седым ежиком. Эмили прибавила звук:

– … хотел сделать сюрприз дочери. И вижу, вдруг – разбитое стекло прямо в двери на задний двор. Я говорил как раз по телефону с другом, с Тони. Можно я передам привет Тони? – мужчина был возбужден, даже обрадован неожиданным вниманием. Казалось, что он выиграл в лотерею, – Тони, привет! Я тебе говорил, что наша полиция – бесполезна! Так вот, смотрю, окно-то разбито, думаю, ну, точно влез кто-то в дом. С нашей-то безопасностью на улицах. Но, я давно, понял, что хочешь себя защитить – надейся только на себя. После того как гребанные фараоны убили мою жену…

– Э, сэр, у нас не так много времени, не могли бы вы вернуться к проникновению в Ваш дом. – журналист вовремя почувствовал, что градус ненависти к полиции сейчас перейдет даже их, и так широкие, рамки. Режиссер переключил картинку на камеру из вертолета, зависшего над домом, окруженным машинами с мигалками. В свете прожекторов и проблесковых мигалок ярким пятном выделялся фургон Якамы.

– Дом моей дочери. – поправил ведущего мужчина, – Я достал свой револьвер, который ношу с собой всегда, ведь, как, я сказал, в Америке ты не можешь… – картинка снова вернулась к интервьюируемому, как раз в момент, когда ему намеками давали понять, чтобы он прекратил хаять правоохранителей. Судя по всему, журналисты почувствовали конкуренцию. – Ага. Короче, я пошел прочесывать комнаты. Иду, вокруг тихо, ни звука. Тут я, значит, поднимаюсь в спальню Лии, а там – он! Стоит, сука… Я могу говорить «сука»? Ага. Стоит в общем и смотрит на меня. Я аж обомлел…

– Скажите, Вы видели подозреваемого в убийстве детектива Рассела?

– Нет, ну темно было, и лицо у него такое, побитое, места живого нет. Я прямо испугался, поначалу. Но, да, я уверен, это был он. Я уж пару лет наблюдаю его тощую задницу, возле Лии. Я всегда ей говорил – нечего с этим уродом якшаться.

Предчувствуя новый виток экспрессивного потока мистера Харпера, как гласила информационная плашка, редакторы резко переключились на студию, в которой холенный ведущий в идеальном пиджаке продолжил рассуждать об импотенции полиции. Эх, знал бы он, на что способен один детектив, доведенный до отчаяния. Эмили выключила телевизор.

Нужно поспать. Хотя бы пару часов.

Она легла на диван прямо в кухне и закрыла глаза, крепко сжимая пистолет со спиленными номерами.

В комнате было темно и тихо. Тусклое голубое свечение исходило лишь от телевизора, который Эм не стала выключать засыпая. Безжизненные пятна света ложились на плечи мужчине, сидящему за кухонным столом. В сердце екнуло.

Эмили поднялась с дивана и направилась к нему, медленно, едва касаясь босыми ногами пола, словно боясь спугнуть. В полуметре от мужчины она остановилась. Вернее, ее остановил неуловимый, приятный и, в то же время едкий запах духов. До слез, до боли, знакомых духов. Эмили села на пол и разрыдалась.

Почувствовав движение, она подняла заплаканные глаза – мужчина повернулся к ней.

– Джефф. – прошептала она.

Он наклонился к ее лицу, обдав тяжелым ароматом тлена и гниения. Его единственный глаз блестел,