Зеркала (СИ) - Покусаева Мария

В отличие от настороженного и разозленного Герхарда, гордость которого явно была задета всей этой беготней, со стороны Кондор выглядел так, словно не фэйри по залу гонял, а сам был расшалившимся фэйри.

Когда пикси в очередной раз попытался отсидеться под носом у Двуликого, его накрыло, и запеленало, и уронило на землю, легонько ударив об нее.

– Иди сюда, – сказал Кондор, запуская руку под слой ткани. Оттуда раздался возмущённый стрекот и проклятия, и в пальцы чародея вцепились острые фейские зубки. Кондор поморщился, но всё-таки смог перехватить пикси так, чтобы тот при всём желании не смог его укусить – просто зажал в ладони, почти ломая нежные крылья и упираясь большим пальцем в нижнюю челюсть. Пикси вертелся, хныкал, ругался, пытался процарапать в ладони дыры, но вырваться ему не удавалось. – Да, мелкий. – Жёлтые глаза смотрели на пленника насмешливо. – Я сказал. Ты не понял.

– Не убивай меня!

– Я отлично знаю, как вы умеете торговаться. – Кондор ухмыльнулся. – Предложить человеку всё золото мира и вечную жизнь с дочуркой вашего короля в придачу. Потом снова начнутся угрозы. Давай обойдемся без этого.

Пикси сделал вид, что смирился с судьбой, и притих на пару секунд, но потом начал царапаться с удвоенной силой, понимая, что решается его судьба.

– Не убью, – пообещал Кондор. – У меня есть идея поинтереснее.

***

Мы сидели на широких деревянных ступенях лестницы, спускающейся к озеру.

Глиняная чашка грела мои руки, а сбоку, в полушаге, стояла металлическая жаровня, на которой в медном котле варили то, что было в чашке, какой-то ягодный напиток с пряностями. Почти глинтвейн, но без вина.

Небеса все еще были глубокими и синими, но солнце уже начало спускаться к линии гор. Я смотрела туда, за озеро, думая о том, что острые пики с шапками ледников на них, наверное, ускорят закат.

По озерной глади уверенно скользили человеческие фигуры. Стайка девиц весело смеялась и переглядывалась, и вот провалиться мне сквозь лед, если объект их настойчивого внимания, та причина, почему перед моим носом то и дело мелькали красные юбки, светлые косы и все остальное, не сидела на ступеньке рядом и не пила то же, что и я.

Правда, с каплей виски, добавленной в чашку из фляжки, которая так вовремя обнаружилась у него в кармане.

– Значит, это был не первый раз на коньках? – уточнил Ренар.

– Третий, – сказала я. – Но первые два были… малоэффективны.

– Тогда ты не безнадежная ученица. Больше боишься, чем не умеешь, – он потрепал меня по плечу и сощурился, глядя вдаль.

Там, среди белого снега и синего льда, человеческие фигурки превращались в темные силуэты.

Кто-то шел далеко отсюда, пересекая озеро, цепочка из четырех черных точек.

Воздух перед началом заката становился золотым, тени деревьев удлинялись, и от застывшего озера веяло холодом. Я поежилась.

– Замерзла? – спросил Ренар с подчеркнутой тревогой в голосе.

Я помотала головой и уставилась в чашку.

Когда моя тревога сошла на нет, я начала замечать мир вокруг: его запахи, звуки, морозную свежесть, синеву небес, яркие костюмы молодых жительниц Йарны, украшения на домах, стоящих вокруг озера, а потом – тепло мужской руки у себя на талии, сократившееся расстояние между нами и лёгкий запах кожи, трав и мокрой шерсти. И табака.

– Здесь всегда так весело? – спросила я, надеясь отогнать от себя неловкость.

Ренар покачал головой в ответ.

– Обычно люди этого города слишком заняты праведными трудами, чтобы так самозабвенно развлекаться, Мари, – ответил он с мягкой улыбкой. – Но близость праздника требует веселья. Не знаю, как у вас, а здесь рубежом года считается самая долгая ночь. – Он проводил взглядом мелькнувшую рядом с нами фигуру и наклонил голову ко мне. – Солнцестояние.

– Я знаю, как это называется, – нервно огрызнулась я.

Ренар не стал придавать моему тону особого значения.

– В Йарне в декабре – коньки, венки на дверях и печеные яблоки, – продолжил он доброжелательно. – В столице – балы и приемы. Там, где я вырос, пекли пряный хлеб в подарок добрым соседям. Везде свои обычаи. Если ты вдруг захочешь посмотреть на здешние, – его лицо приобрело крайне хитрое выражение, – я уговорю Кондора на пару веселых вечеров.

Я промолчала, глядя вдаль, на синеющие силуэты гор.

– Ему тоже будет полезно, – сказал Ренар задумчиво.

– А если я не хочу?

Тени удлинились, часть облаков окрасилась в бледно-розовый цвет.

Я не повернула головы к собеседнику.

Ренар тяжело вздохнул.

– Тогда я постараюсь возродить в тебе дух авантюризма и тягу к развлечениям, – сказал он с какой-то почти неестественной беспечностью.

Я подумала, что когда веселье становится твоей обязанностью, развлекаться как-то не хочется. Но не произнесла этого вслух.

Глиняная чашка в руке начала остывать.

Мне показалось, что в нашем молчании появилась неловкость иная, не та, которая была вызвана этими моими странными наблюдениями за улыбками, взглядами, теплом рук и всем остальным. Я знала, что разговор может повернуться в сторону, в которую я не хотела смотреть.

И он повернулся.

– Нам нужно было познакомить тебя с Герхардом, – сказал Ренар совсем другим тоном. Его голос звучал приглушенно. – Это что-то вроде… официальной части.

Я угукнула в ответ, дав ему понять, что слушаю и не собираюсь перебивать, сбегать или уходить от темы.

В конце концов, мне, ура, рассказывают, что к чему.

– Он… не самый приятный человек в мире, – добавил Ренар, рассматривая свою ладонь – без перчатки.

Перчатка сейчас лежала у него на колене.

– Я заметила.

– Издержки профессии. И положения. И, наверное, просто особенности характера. Так или иначе – теперь он знает, что у нас есть ты.

Я посмотрела в сторону девушек. У одной из них была прекрасная белая коса, тяжелая, до талии. Другая носила ярко-красную юбку. Третья…

– И что, – спросила я. – Теперь мне нужно ждать толпы паломников к вратам волшебного замка?

– К счастью, нет.

Наши взгляды встретились, и я поняла, что сейчас Ренар настолько серьезен, что почти не похож сам на себя.

– А как же избранная, все дела? – я иронично усмехнулась.

Он в ответ сощурился и словно бы вытянулся вперед, став в этот момент действительно похожим на лисицу:

– У твоей игры чуть другие условия, моя хорошая. Твоя избранность, как ты назвала это, нужна с весьма определенной целью и не для того, чтобы они все, – он кивнул в сторону толпы, – знали о ней и пользовались ею. Тем более что ты вряд ли можешь дать им что-то действительно полезное. Или думаешь так. Я не прав?

Я уловила в его словах очень легкую, но все-таки издевку.

Знай свое место, вот что это было. Не те чары, которые усаживают тебя на стул, лишая воли, а легкий щелчок по носу, сбивающий спесь – или уверенность в собственной важности и нужности, как посмотреть.

Я могла только согласиться и отвести взгляд в сторону, потому что мне действительно нечего было дать кому-либо.

«Действительно, – подумала я, – кому нужны избранные вроде меня? Ни магии, ни волшебных даров, ни интеллекта, нужного, чтобы обыграть кого-нибудь очень важного и хитрого в шахматы, ни небесной красоты или способности обращать людей в истинную веру одним движением ресниц». Я была беспомощна настолько, насколько это вообще возможно, и, пожалуй, мое счастье, что рядом со мной оказалась парочка взрослых мальчиков, настроенных доброжелательно.

Пусть и не слишком честных. И не очень сдержанных.

– Дело в том, – продолжил Ренар, когда горстка местных парней прошла мимо нас, и вокруг снова образовалась пустота. – Что кое-кому очень влиятельному очень нужно укрепить свое влияние. Получить еще один козырь и спрятать его в рукаве. И он готов на многое ради этого. А кое-кто очень умный и любопытный достаточно амбициозен и нагл, чтобы по доброй воле лезть в глубину знания. Ты же понимаешь, о чем я?