Две вечности. Асфиксия - Ананке Кейрин

– Побереги здоровье. Тебе ведь ещё завтрак готовить, да?

– Не хочу его оставлять.

– Может, будем меняться? Джошени не обрадуется, когда узнает, что из-за него ты промучилась всю ночь.

– Нет. Это он сейчас мучается, не я.

– Так ты подаришь Винсену второго пациента. Отдохни в моём номере, пока я здесь.

– Хорошо. Будем меняться.

– Почему ты так стараешься? – удивилась я. – Ты не обязана ухаживать за посторонними людьми. И не говори, что это твоя работа.

– Не скажу, – отозвалась Эрмина скупо.

Я по-новому посмотрела на побледневшую, осунувшуюся девушку. Она опустилась на стул, смиренно сложив на коленях руки, но глаза горели решимостью.

– Прости, я лезу не в своё дело?

Девушка нервно сжала ткань спортивных штанов, набираясь смелости.

– Ничего страшного, – сказала она. – У меня есть мечта. Или, скорее, цель. Когда люди узнают о ней, то сразу начинают или смеяться, или отговаривать. Изредка – фальшиво поддерживать. Поэтому я привыкла помалкивать. Боюсь, что снова наткнусь на непонимание и упрёки.

– Понимаю.

– Если я сболтну лишнего, цель так и останется всего лишь мечтой.

Похоже, Эрмина несла собственный тяжёлый груз, поэтому закрылась в себе. Неудивительно, что чаще всего она где-нибудь пряталась. Если бы не Джошени с его поисками тайн «Амнеи», мы могли бы вообще не пересекаться с незаметной «кухонной феей».

– Я не люблю врать, – призналась Эрмина, – и всегда говорю, что думаю. Многим такое не нравится. Мама часто ругает меня за длинный язык. Просит сдерживаться. И да, она права. Лучше промолчать, чем в очередной раз слышать, что твоя мечта – бессмысленная глупость.

Эрмина грустно хохотнула, что никак не вязалось с её детской внешностью, и подняла на меня большие глаза, отражающие свет настольной лампочки.

– Но мне не нравится сдерживаться, и я не люблю, когда другие загоняют внутрь свои желания. Не хочу брать на себя слишком много, но всё-таки иногда мне кажется, что Джошени поступает именно так. Совершенно не считается с собственными эмоциями и желаниями.

Эрмина внезапно всхлипнула и смущённо отвернулась.

– Да, я лезу не в своё дело, я эгоистка, но можно хотя бы побыть рядом с ним?

Как же такое запретить?

– Не переживай так.

Я потянулась к девушке и сжала её ладони.

– Джошени будет рад, что ты за него переживаешь, – сказала я. – Мне нравится, как ты прямо выражаешь мысли. Твоя мечта принадлежит только тебе, не обращай ни на кого внимания.

Эрмина снова всхлипнула.

– Спасибо.

– Отдохни.

– Угу. Тогда я…

В этот момент веки Джошени дрогнули, он закашлялся, после чего с трудом приоткрыл глаза. Мы с Эрминой застыли, боясь даже дышать. Его затуманенный взор сначала изучил потолок, потом скользнул по нашим лицам.

– Что случилось? Где я?

– В комнате Эрмины. Похоже, ты простудился в лесу. Винсен говорит, что ничего серьёзного, так что отдыхай и поправляйся.

Несмотря на слабость и жар, Джошени умудрился нахмуриться.

– Заболел?.. Я?

– Как вы себя чувствуете? – спросила Эрмина.

– Очень необычно.

Эрмина взяла с тумбочки таблетки. Потом налила в стакан воды из графина и протянула всё это Джошени. Он не шевельнулся.

– Мне не нужны таблетки. И так выздоровею.

– Выпейте их, пожалуйста. Вы ведь хотите скорее встать на ноги?

Он с неохотой проглотил таблетки, затем вздохнул, показывая, что совершил самое бессмысленное действие во вселенной.

– Кто бы мог подумать, а? – забурчал он под нос. – Мне кажется, в последний раз я болел… когда? Не помню, аха-ха.

Я попыталась поддержать его шутливый настрой:

– Как бы сказала Дэбра: «Радуйся, Шен, что о тебе заботятся такие красотки, как мы. Твоя болезнь – благодать, а не наказание». А если серьёзно, я и сама не ожидала. После всех твоих поездок и экспедиций, я думала, ты закалился, как сталь.

– Благодать? – Джошени нахмурился, явно не понимая, о чём я говорю. Его всё сильнее бил озноб. – Глупости. Я должен идти.

– Можете рассказать подробнее о своих поездках? – спросила Эрмина, резко переводя тему.

Джошени немного расслабился.

– Я занимаюсь антропологией. Участвовал уже в десяти учебно-исследовательских поездках. Мне неважно, что изучать: ездил туда, куда брали.

– Я не совсем понимаю, что именно вы там делали.

– Обычно осматривали какие-нибудь развалины, слушали лекции историков и археологов, искали интересные данные о психологии человека или религии… В зависимости от мест обитания. В общем, много всякого было… Да…

Хоть язык у Джошени заплетался, в голосе слышался всё больший энтузиазм.

– Сначала я не знал, куда поступать. Честно, понятия не имел, а потом понял, что такие вот исследовательские поездки – и полезно, и интересно, и очень мне подходят. Напросился с одним профессором изучать какие-то глиняные черепки уже на первом курсе. Обычно никого не берут, а я умудрился привязаться. Ха-ха, я был настойчив! Оказалось, что мы поехали не просто разглядывать битые горшки, а забирали с места раскопок остатки черепов. Я был поражён. Черепа имели характерные дыры, как будто им молотком по лбу заехали… Хотя, так оно и было. Оказалось, таким странным образом древние племена казнили преступников. Бум меж глаз – и нет негодяя, ха-ха…

Высокая температура развязала Джошени язык.

– Тогда я удивился – столько, однако, черепов, и все преступниками были. При жизни. Черепа. То, есть, останки. Я подумал – какими были эти люди? Почему так закончили? Что там приключилось, что теперь они лежат в куче в земле, а какие-то незнакомцы из другой страны очищают их кисточками от налипшей грязи? Какие преступления они совершили? Знаете, меня в школе доставал один мальчик.

Я вздрогнула, не ожидая столь резкой перемены темы.

– До сих пор не пойму, что ему было от меня надо. Я никогда с ним не ссорился, наоборот, пытался найти общий язык. Но, чем сильнее старался подружиться, тем злее и раздражённее он реагировал.

Впервые за время нашего знакомства Джошени заговорил о школьных годах. Я чувствовала, как в его словах пересыпаются, подобно песку, крупицы очень важных чувств и переживаний, и потому навострила уши.

– Словесная враждебность переросла в физическую, – продолжал Джошени. – Я такого не ожидал. Однажды он ударил меня кулаком в живот. Я не понимал, чего он от меня хочет. Мама… Мама учила давить любые конфликты в зародыше. Если не можешь решить дело миром – просто уйди. Драться – последнее дело. Дерутся и калечат друг друга только очень плохие люди, о чём впоследствии сильно жалеют. Я попытался объяснить это тому мальчику, но слушать меня он не захотел. Думаю, я его только сильнее разозлил. Ха, он, вроде как, обозвал меня трусом. При чём здесь трусость? Я всего лишь