Оружейник. Азартные игры со смертью(СИ) - Олег Шовкуненко

 — Жаль лопаты выбросили, — прервал всеобщее молчание практичный и до невозможности приземленный Клюев.

 Слова прапорщика обожгли меня как удар кнута. Цирк-зоопарк, какие еще к дьяволу лопаты!

 — Оставляем его так и отходим, — приказал я.

 — Что, закапывать не будем? — удивился десантник. — Его же сожрут через полчаса.

 — Не по-людски это как-то, — поддержал Клюева милиционер.

 — Закапывать не будем, — в моем голосе зазвучал металл. — А ну, живо все в машину!

 Я чувствовал, что это решение, мягко сказать, не нашло понимания в душах бойцов. А Лиза, так та вообще смотрела на меня широко открытыми глазами, будто только теперь разглядела какое я чудовище.

 — Выполнять приказ! Времени нет! — сержантским тоном поддержал меня Загребельный, и мы вместе с ним чуть ли не пинками стали загонять людей в стальное брюхо «восьмидесятки».

 Минут через пять я вновь вывел «302-го» на дорогу и остановился так, чтобы полянка, на которой мы оставили старика, просматривалась как можно лучше. Тут же приказал волком глядящему на меня снайперу:

 — Лиза, хватай автомат и марш наружу! Смотри осторожно, не измажься! Броню всю упыри загадили.

 Отдавая приказ жестким, не терпящим возражения голосом, я сводил счеты с этой глупой девчонкой. Вроде как и дочь офицера, а дожила до девятнадцати лет да так и не уяснила две главные армейские заповеди. Первая — командир всегда прав. Вторая — если командир неправ, смотри первую заповедь.

 Вместе с Лизой на разбитый асфальт дороги выбрался и Соколовский, а чуть погодя я и все остальные, естественно, за исключением Блюмера. Аспирант по-прежнему сидел в своем углу, как приклеенный. Ну и черт с ним! Пока нам его ствол без надобности.

 — Значит так, ставлю задачу! — я указал на березовую рощу. — Вон там лежит наш друг. Если к нему хоть какая-нибудь падла сунется, расстрелять к едрени фени, сделать из нее решето. — Я сфокусировал свой взгляд на Лизе: — Боец Орлова, вам все понятно?

 — Понятно, — пролепетала сбитая с столку девушка.

 Лизе вряд ли что-либо было понятно, но спорить она не решалась. Зато вот Нестеров...

 — Григорич, может, объяснишь что все это значит? Что за хрень мы тут творим? — с раздражением в голосе потребовал милиционер.

 — Хозяина леса ждем, — совершенно серьезно ответил я. — Только он Серебрянцева и сможет поднять.

 — Кого?! Хозяина?! — вырвалось сразу у нескольких человек.

 — Ого! Круто, товарищ полковник! — тут же восхищенно воскликнул Мурат Ертаев. — Я бы до такого в жизни не додумался!

 Глядя на воспрянувшего духом казаха, сразу становилось понятно, что он более чем кто-либо другой желает, чтобы все получилось, чтобы Хозяин пришел, и старик снова вернулся к жизни. Только тогда Мурат сможет снять с души камень. А иначе... Кто знает, может лекарь-самоучка сделал что-либо не так или не сделал то, что ему полагалось.

 — Как же он выглядит, Хозяин этот? — Лиза виновато покосилась на меня. — А то я ведь и подстрелить его могу. Не узнаю ведь.

 — Мне кажется, что вот кого-кого, а Хозяина мы сразу узнаем. А насчет подстрелить... — я с иронией поглядел на свой АКС. — Думаю, из этой штуки его не возьмешь. А теперь давайте ждать!

 Таковым был мой последний приказ, моя последняя инструкция. Все что я мог придумать, сделать и сказать, уже было придумано, сделано и сказано. Теперь оставалось лишь выяснить на что годятся все эти старания.

 Стоя около БТРа, держа автомат наготове, я вдруг почувствовал, что время распалось. Оно стало подобно реке с раздвоившимся руслом. В одном широком рукаве воды текли медленно и лениво, в другом, узком, неслись с дикой умопомрачительной скоростью, вскипая бурунами и водоворотами. Именно в этом бешено несущемся временном потоке и находился сейчас старик-ученый. Каждая минута промедления для Серебрянцева означала шаг, да какой там шаг, гигантский скачек по пути, на котором не бывает возврата. Все же остальные... я, Загребельный, Лиза, люди, стоящие рядом, все твари вокруг, этот гребаный, неизвестно где запропастившийся Хозяин... все мы мирно покачивались в спокойных водах, наслаждаясь их размеренным, неспешным течением. Это было неправильно, это было чудовищно, но поделать здесь уже было ничего не возможно.

 — Максим! — голос Лешего вернул меня к реальности. — Четверть часа стоим. — Мой приятель демонстративно взглянул на часы, а затем поднял глаза к быстро темнеющему небу.

 — Не придет он... Хозяин этот, — худший прогноз как всегда прозвучал из уст прапорщика ВДВ.

 — Он никогда не показывался людям, — задумчиво протянул Соколовский. — Может и сейчас не хочет?

 — Давайте отъедем подальше, — тут же нашлась Лиза, — а потом вернемся.

 — Когда это потом? — Загребельный хмуро покосился на девушку.

 — Часа через пол, — Лиза съежилась под взглядом подполковника ФСБ. — Может Хозяину этого времени хватит?

 — Часа через пол мы должны быть уже очень далеко, если конечно не хотим составить компанию старику. — Слова Лешего прозвучали как приговор, как аксиома, которая, как известно, не требует доказательств.

 — Но мы же не оставим его вот просто так! — простонала моя подруга.

 — Оставим, Лизонька, оставим... — я обнял девушку и прижал ее к своей груди. Лизу трясло, и хотя она была без куртки, не думаю, что это из-за холода. — Давай, иди к брату. Здесь уже ничего не поделаешь, не исправишь, а вот Павлу сейчас как раз нужна твоя забота. — Я стер ладонью текущую по щеке девушки слезу и подтолкнул ее к распахнутой бронедвери. — Иди внутрь. — Вслед за этой просьбой последовал общий приказ: — Всем внутрь!

 Перед тем как вернуться в машину, мы с Лешим последний раз поглядели в сторону березовой рощи.

 — Перекрестить его напоследок, что ли? — пробубнил Загребельный.

 — Он в бога не верил, как и мы, грешники.

 — «Спи спокойно, дорогой товарищ», думаешь, лучше?

 — Для него, наверное, лучше. Он ведь нас товарищами называл, помнишь?

 Леший ничего не ответил, и я понял, что он и впрямь вспоминает. Седые, длинные до плеч волосы, нос картошкой, на котором висели перекошенные от старости и перенесенных травм очки, нечесаная, спутанная борода, и улыбка... Добрая, по-отцовски снисходительная улыбка человека, который, не смотря ни на что, не потерял веру в жизнь. Как ни горько, но этой улыбки, этого лица мы уже больше не увидим никогда.

 — Поехали!

 Я протиснулся в дверь и, стараясь не задеть Пашку, пробрался на водительское место. Спустя всего мгновение «302-ой» вздрогнул от голоса взревевшего двигателя.

 Через минуту мы уже вновь катили по плотному коридору из мертвых деревьев. Лес оставался все таким же мрачным и неприветливым. Да только на сей раз это как-то совсем не пробирало. Вряд ли что-либо могло оказаться чернее настроения людей, которые только что потеряли друга.

 Каждый молча и угрюмо пытался заниматься своим делом. Я вел машину, а сидящий рядом Леший сосредоточено штудировал лежащую на коленях карту.

 Краем глаза взглянув на извилистые линии рек, многоугольники населенных пунктов, затейливые кренделя высоток и прудов, меня вдруг как током звездануло. Карта, мать твою! Карта!

 — Ах ты, чекистская рожа! — заорал я вскипая. — Ты что, на карту поглядеть не мог? Кладбище проворонил! Да знай мы раньше...

 Я не успел закончить. Загребельный прореагировал молниеносно. Не беспокоясь о сохранности невероятно ценного сейчас плана местности, комкая и без того мятую ветхую бумагу, он схватил его и резко сунул мне под нос.

 — На, смотри! — разъяренный Андрюха тыкал пальцем в карту. — Вот Пахра, вот Шаганино, а вот... Что? Правильно, дырка! Ни Щапово, ни окрестностей, ни кладбища этого гребаного!

 Леший отдернул километровку от моего лица и несколько секунд упрямо молчал, неподвижно уставившись сквозь стекло смотрового люка. По плотно сжатым губам, по тому как гневно раздувались его ноздри стало понятно какая буря бушует в груди у подполковника. Наконец, огромным усилием воли Андрюха взял себя в руки:

 — Мне эту карту, между прочим, совсем не в штабе выдали. Я ее в планшете у одного жмура добыл, которого, кстати, уже наполовину сожрали. Само собой и бумаге досталось.

 Тут мне стало стыдно. К горечи потери, к и без того дрянному настроению добавилось еще и щемящая досада от своего промаха, от своей глупости и несдержанности.

 — Ну, ты того... Ладно... Прости уж... — я протянул руку и потрепал приятеля по мощному плечу.

 Тот ничего не ответил, но и не отстранился. Хороший знак. Уже очень скоро до Андрюхи дойдет, что это я сглупил и очень раскаиваюсь. Жизнь, такая... собачья можно сказать. Нервы совсем ни к черту!

 Пока Загребельный еще полностью не остыл, мы ехали молча. Покрытый лесом участок закончился, и БТР теперь полз по длинной ровной как стрела дороге. Она была с двух сторон обсажена высокими раскидистыми деревьями и бежала через обширные плодородные крестьянские поля. Так было когда-то.