Женщина и мужчины - Мануэла Гретковская

Достав пачку сигарет, Иоанна прошла мимо Мацюся, который играл со шнурком, и встала в дверях. Светлая стена ограды контрастировала с небом, затянутым тучами. По другую сторону дома проезжали машины, тормозили у светофора и с воем разгонялись снова. Иоанна дымила в сторону двора.

– Я оставила Яцека. Мы расстались…

О Яцеке Клара говорила спокойно, почти монотонно, вкладывая все эмоциональные усилия в то, чтобы заставить себя рассказать о Юлеке, о встречах с ним… О том, как она подъезжала к его дому – посмотреть, горит ли в окнах свет. О своих подозрениях – неужто приехала его жена?… И снова о Яцеке: он дал ей время подумать, а сам временно переселился в офис «Польских подворий».

Иоанна всматривалась в бетонную стену, пестрящую подтеками, бросала контрольные взгляды на сынишку, игравшего за креслом, мимоходом наблюдая за подругой.

Бормотание Мацюся начинало переходить в плач. Иоанна взяла его на руки, выдохнув дым на Клару.

– Фу, гадость какая, – поморщилась она.

– Возвращайся к Яцеку.

– Я не люблю его.

– Любишь, просто не понимаешь этого. Клара, сколько тебе лет?

– Я должна прояснить ситуацию с Юлеком.

– Гад он. Взрослые ведь люди…

– Возможно, мне что-то неизвестно…

– Все тебе известно, у него есть жена. Клара, а я тебе что говорила? Расслабься, парень женат… – Иоанна осмотрелась вокруг, будто искала поддержки своим аргументам. Мацюсь вертелся и царапался у нее на руках. – Жена – она как ногти: сколько ни обрезай, все равно вырастут и поцарапают. Если он бросил тебя, чтобы наказать, – он дурак; если же он так поступил из страха, что ты случайно встретишься с ней, – это еще хуже. Эй, Клара… – Иоанна схватила ее за грудь, ощупала сосок под тонким бюстгальтером.

– А-а-а, ты что, с ума сошла?!

– Ты беременна.

– Грудь распухла перед месячными.

– Хочешь пари?

– Да не беременна я… – Клара подумала о чувстве усталости, тошноте, раздражении на языке и ускоренном пульсе – все складывается в одно. – Этого мне еще не хватало… Но это невозможно!

– Почему?

– Невозможно, потому что… невозможно.

– Ты лее не предохранялась.

– От чего? Юлек здоров.

– От чего? От Духа Святого. Клара, ты о чудесах ничего не слышала?!

Иоанна вновь принялась искать свою сумку, которую бросила где-то между коробок, чтобы Мацек до нее не добрался. Тест был куплен про запас, вместе с антибиотиком и витаминами. На каникулах они с Мареком планировали зачать еще одного ребенка. Старшие уедут, Марек после кадровых изменений в администрации «КаТел» получит отпуск. Сейчас он был загружен по максимуму: домой приходил только для того, чтобы поспать между совещаниями и сменить рубашку.

Родив троих детей, Иоанна больше не нуждалась в тестах, чтобы определить, беременна она или нет. Тест всего лишь подтверждал ее уверенность, идущую от интуиции и верного толкования симптомов: обостренное обоняние, увеличенные соски, блестящие глаза, бледная кожа и легко, при малейшем волнении набегающий румянец. Пот беременных женщин пахнул Иоанне молоком. Из-под легких духов Клары ощущался жирный, «материнский» запах.

– Не стану я писать себе на пальцы. Не беременна я, – защищалась Клара.

– Вино тебе кажется невкусным, облегченные сигареты – воняют… Проверься.

В тесном туалете Клара, стоя враскорячку над унитазом, касалась носом вешалки с вышитым полотенцем. Все здесь – занавесочки с бантиками, декоративные ларчики с душистыми маслами – провозглашало чистейшее женское начало. Для Клары, любившей простоту и функциональность, все эти безделушки и украшения были подобны ватным фильтрам, перекрывающим воздух хорошему вкусу. Такой уют угнетал ее. Скатерки, кружевная постелька, инфантильная цветовая гамма, колыбелька, ребеночек…

В окошко теста падали теплые капли.

Появилась голубая – контрольная – черта. За ней – вторая, свидетельствующая о наличии гормонов беременности.

Клара в ужасе смотрела на эти две параллельные черты – знак безоговорочного ее равенства с многочисленным отрядом матерей. Вот он, результат запутанного уравнения всей ее прежней жизни.

«Гарантия 99 %», как подчеркивалось в инструкции.

– Если бы ты не был иллюзией, ты вещал бы истину. – Марек отколол одну из двух кнопок, на которых держалась фотография Иоанна Павла. – Но «духи и демоны – суть проекция нашего сознания», – процитировал он буддийскую брошюрку, которую пролистал, сидя перед кабинетом дантистки. В ней рекламировались индийские SPA-технологии – очищение травами, эфирное масло на лоб.

– Сын мой, здесь нет моей вины. Это ты у нас «земля-земля». Поднимись над буквальной конкретикой. – Покосившаяся было фотография Папы выпрямилась сама, похерив этим весь критический настрой Марека. – Добавь немного легкости, ме-та-фи-зи-ки… – Папа подчеркнул то, что было для него важно.

– «Да» должно означать «да», «нет» – «нет». Ты мне говорил, что Папой станет негр.

– Я сказал – «в каком-то смысле». А тебе вовсе не обязательно было оповещать об этом приятелей, хвастаться знакомством. К чему был этот снисходительный тон: «я, разумеется, тоже католик, однако»?… Что «однако», Марек? Ты что, был ближе ко мне, чем другие? У нас с тобой была одна на двоих респираторная маска? – захохотал понтифик.

– Вот ты странный, – с недоверием произнес Марек.

– Да, странный, я ведь не от мира сего. А в этом мире Юзек[82] – лучший наместник. Не мой же он наместник, а святого Петра! Теолог, доныне бывший лишь сценаристом сериала «Папская жизнь», внезапно стал звездой, кумиром толпы. «Прифетстфую полякофф. Я ратт софершийт паломничестфо ф Полшу…» Что, разве он не убедителен? И дались же вам эти негры… А-а, я вспомнил. Предсказание, как же… Ну так вот: в гербе баварских епископов – а ведь Юзек родом из Баварии – есть мавр, кажется, один из трех волхвов. Что, сынок, ты доволен?… А работа Бенедикта XVI действительно ждет черная – реформировать церковь.

– Кажется, он бронебойно-консервативен.

– Ратцингер? Он человек порядочный, да и с логикой у него все отлично. Он, конечно, не хиппи; но, знаешь ли, на основах католической теологии можно ввести правила и похуже, чем целибат и запрет на священство женщин. Я уж не говорю о гомосексуализме и контрацепции…

– А что, понтифик – «за»?!

– Какой понтифик, Марек?! Вот ты помнишь тысячи и тысячи свечей, которые горели на улицах после моей смерти? Аллеи света Иоанна Павла Второго…

– Я и сам зажигал. Люди любят тебя.

Папа замотал головой.

– Все люди не поместятся в церкви. При таких пограничных ситуациях, в моменты волнений утешение ксендза уже становится недостаточным для людей. Вера прожигает стены – и жаром свечей, и своей страстностью. Церковь должна идти за людьми – идти, а не ехать в лимузине, окружать себя богатством. Вот почему я на собственных похоронах дергал кардиналов за плащи: отбросьте прочь эту помпезность, будьте нищими! Улица – вот ваш собор! Сколько хосписов, сколько приютов молено было бы построить вместо одного только храма Провидения[83] в Варшаве! Он такой большой, что наверняка будет пустовать…

– Его наполнит поколение JP– 2.[84]

– Угу. В Польше к поколению JP– 2 принадлежат и старики, и дети, а кто не принадлежит, тот извращенец. – Папа игриво перегнулся за пределы фотографии и грациозно повел рукой. Голос его при этом заиграл актерскими модуляциями. – Но ведь светский вариант милосердия – терпимость, неужели это так трудно понять?

– Я тут ни при чем, я ничего не могу сделать, Кароль, я гетеросексуал. – Марек на всякий случай отодвинулся от фотографии подальше.

– Ты гетеро, а они гомо, и они тоже ничего не могут с этим сделать! – уже по-отцовски прикрикнул понтифик на Марека. – Они – тоже звено в цепочке планов Господних. Они необходимы. Они – Меркурии, посредники между Олимпом, на котором живут мужчины, и юдолью слез, в коей пребывают женщины. Ясно тебе?! Существует определенная иерархия совершенства. Человек происходит от обезьяны. От мужчины происходит гомосексуалист, а от гомосексуалиста – женщина, венец творения. Не впадай в грех мужской гордыни. Люцифер тоже возвышал себя и был изгнан из ангельских чертогов.

– Я люблю женщин.

– Ты уважай их, сын мой. Не насмехайся над жениной подругой, Марек, не будь надменным со своей верой! Ты когда-нибудь видел Клару за работой? Она этими своими иголочками-булавочками духовное тело пациентам приметывает, к примерке готовит. Она дает больным утешение – утешение в надежде.

– Но это нью-эйдж!

– Если существуют сферы, которые ты со своим католицизмом постичь не способен, это еще не значит, что там нью-эйдж, сынок! Разве колокольчик на ветру кому-то мешает? Разве он отрицает воскресение Христа? Миллионы таких колокольчиков еще зазвонят, возвещая о Его Втором пришествии. У одних точный склад ума, они строят гидроэлектростанции. Другие по сути своей поэты, они наполняют себя энергией кристалла, созданного силами природы Господней. Ленин, пройдоха, придерживался хитрой теории: истина, мол, – за ширмой, которая приподнимается по мере развития науки. Откуда же нам знать, что завтра откроет эта ширма, что окажется научной истиной? Впечатлительные люди предчувствуют многое. Больше смирения, меньше обвинений, сын мой. Христианство – религия любви. Достаточно любить, все остальное – административные вопросы. Общественное положение, все эти разделения – православие, лютеранство… То, что ты каждый день читаешь молитву, не решает проблему. Некоторые перебирают бусинки четок и путают это с перистальтикой католицизма… Марек, больше возвышенной любви, больше откровенности, меньше страха! Говорил ведь я: не бойтесь!