Актриса - Салли Боумен

— Но, Стефани, я не хочу чаю…

Дверь с шумом захлопнулась. Элен устало вздохнула. Подойдя к окну, она выглянула наружу и увидела, как Стефани торопливо пробирается между трейлерами, огибая генераторы и перепрыгивая через витки кабелей. Кучка статистов, бездельничающих неподалеку, с интересом следила за ее передвижениями. Один из мужчин вытянул губы и восхищенно присвистнул. Бедра Стефани, обтянутые узкой юбкой, покачивались на ходу, грудь заманчиво подпрыгивала, но сама она как будто и не догадывалась, какое впечатление производит. Если же окружающие недвусмысленно давали ей это понять, она делала вид, что их реакция ее оскорбляет. Вот и сейчас, бросив раздраженный взгляд через плечо, она ускорила шаг, словно желая побыстрей скрыться от назойливого внимания мужчин. Ее броская платиновая шевелюра последний раз сверкнула вдали и исчезла за поворотом. Элен проводила ее глазами. «Чикаго и Детройт, — подумала она. — Есть ли в этом хотя бы крупица правды?»

Роль у Стефани была совсем крохотная — четыре строчки текста плюс несколько сцен в массовках. С первых же дней она по-детски привязалась к Элен и буквально ходила за ней по пятам. Элен это поначалу раздражало, потом показалось забавным, а под конец она просто смирилась с этим наивным и нелепым обожанием. Стефани часами торчала в студии, дожидаясь ее выхода, бегала с поручениями в костюмерную, к парикмахеру, к гримеру, охотно отвечала на телефонные звонки. «Да ладно, чего там, мне не трудно», — твердила она.

Если же в ее услугах не нуждались, она усаживалась где-нибудь в уголке и, широко раскрыв глаза, следила за Элен, не пропуская ни одного ее слова, как ребенок, впервые попавший на сказочное представление в театре. Остальные члены съемочной группы относились к ней пренебрежительно и частенько подшучивали над ее пышной фигурой, над ее восторженностью, исполнительностью и редким, феноменальным простодушием. Элен единственная из всех жалела ее. С этого, собственно, и началось их знакомство. Но чем дольше она наблюдала за Стефани, чем дольше слушала ее запинающийся детский голосок, так не вяжущийся с соблазнительными формами, тем сильней притягивала ее к себе эта девушка. Элен никогда не встречала женщин подобного типа, и ей хотелось понять, сможет ли она скопировать этот тихий голосок, эти робкие манеры, этот наивный взгляд исподлобья, эти широко распахнутые, удивленные глаза.

Через некоторое время они уехали на натуру, и там у Элен вдруг начали пропадать вещи. Сначала она не придавала этому значения, тем более что пропадала всякая мелочь: кусок мыла, носовой платок, лента, которой она подвязывала волосы, когда снимала грим, тюбик губной помады. Элен и в голову не приходило связывать эти пропажи со Стефани. Но как-то раз, когда Стефани по своему обыкновению заглянула к ней в фургон, Элен заметила, что губы у нее накрашены не так ярко, как всегда. Приглядевшись, она узнала свою помаду.

— Моя помада! — не удержавшись, воскликнула она.

Стефани с вызовом посмотрела на нее.

— Да, я взяла вашу помаду, — сказала она. — И остальные вещи тоже. Но не думайте, это не воровство. Я просто хотела быть похожей на вас. Не сердитесь на меня, ладно?

Элен растерянно взглянула на нее. Потом после паузы тихо сказала:

— Хорошо, Стефани, я постараюсь не сердиться. Но я не понимаю, откуда у тебя это странное желание? Зачем тебе нужно быть похожей на меня? Каждый человек должен оставаться самим собой.

— Собой? Да кто я такая, кому я нужна? Я — ноль, ничтожество, надо мной смеется вся группа. А вы… вы — Элен Харт…

Вот так это все и началось. А потом были долгие часы ожидания в трейлере, изнуряющая жара, скука съемочных будней и разговоры, разговоры, разговоры… Стефани считала, что за беседой время летит быстрей, и Элен волей-неволей приходилось выслушивать ее бесконечные рассказы. Отчим, мать, приятели, фотограф, первым обративший на нее внимание; снимок для порнографического журнала, которого она до сих пор стыдится; решение поехать в Голливуд; роковая встреча с пожилым киноагентом, принявшим в ней самое горячее участие.

— Однажды он повез меня на кинофестиваль в Канны. Это было в тот год, когда вы получили приз за лучшую женскую роль. Я так за вас переживала! Я ужасно благодарна своему другу за то, что он ввел меня в мир кино. Жаль, что он уже умер.

Элен слушала ее как зачарованная. Рассказы Стефани вызывали у нее какой-то болезненный интерес. Поначалу она решила, что это объясняется их полной и абсолютной предсказуемостью. За исключением нескольких деталей, они почти дословно повторяли душещипательные истории, заполняющие страницы киножурналистов, в частности историю Мэрилин Монро, которую Стефани обожествляла и которой старалась во всем подражать.

— Я не пропустила ни одного фильма с ее участием. Когда она умерла, я целую неделю рыдала как сумасшедшая.

Элен невольно вспомнила, как отреагировал на это событие Тэд. «Печально, конечно, но ничего не поделаешь. Все мы смертны. Зато у тебя теперь появился шанс подняться на ступеньку выше. До сих пор ты была всего лишь подающей надежды кинозвездой. После смерти Мэрилин ты можешь стать живой легендой. — Он хмыкнул. — Свято место пусто не бывает. Зрителям очень скоро потребуется замена».

На фоне циничных разглагольствований Тэда истории Стефани казались искренними и простодушными. Элен потребовалось какое-то время, чтобы заметить в них небольшие неточности, вроде той, на которую она обратила внимание сегодня. Это открытие расстроило ее. Она поняла, что захватывающие рассказы Стефани по большей части сочинены ею самой.

Впрочем, Стефани она об этом открытии сообщать не стала. Девушка, похоже, сама верила своим рассказам, и Элен не хотела обижать ее, ловя на явных противоречиях. Кроме того, она поняла, что именно это наивное желание приукрасить свою жизнь и привлекло ее к Стефани.

Разве с ней не происходило то же самое? Разве прошлое Элен Харт, овеянное ореолом таинственности, не было такой же фикцией, что и увлекательные истории Стефани Сандрелли?

Эта мысль вызвала у нее какой-то неприятный осадок, и она постаралась побыстрей выбросить ее из головы. В конце концов не она же сочиняла эти нелепые истории. Что бы ни писали о ней падкие до сенсаций журналисты, ее прошлое оставалось ее прошлым. Уж она-то хорошо знала, как все было на самом деле. Но чем дольше она об этом думала, тем слабей становилась ее уверенность. А что, если память ее подвела и то, что она принимает за реальность, — всего лишь очередная фантазия журналистов? Может ли она с уверенностью сказать, где кончается правда и начинается выдумка?

Иногда ей казалось, что может. Особенно в те дни, когда она возвращалась в Лос-Анджелес и снова виделась с Касси, которая уже три года жила вместе с ними. Получив первый большой гонорар, Элен сразу же вернула ей долг. Они начали переписываться, и, когда Касси в одном из писем обмолвилась, что работа в парикмахерской становится для нее слишком утомительной и она подумывает о том, чтобы продать салон, Элен не задумываясь предложила ей переехать к ним. С тех пор она еще ни разу не пожалела об этом решении. Касси была единственным человеком, с которым она чувствовала себя свободно. За три года, проведенные под одной крышей, они хорошо узнали друг друга и по-настоящему подружились. Элен иногда казалось, что Касси в каком-то смысле даже заменила ей мать. Они говорили о прошлом, читали письма, которые Касси получала из Оранджберга, вспоминали старых знакомых, и Элен снова начинала понимать, кто она такая. Юг, трейлерный парк, мать, нищета и убожество, окружавшие ее в детстве, снова вставали перед ее глазами.