Клубничка на березке: Сексуальная культура в России - Игорь Кон

Джордж Оруэлл

Борьба за нравственность

Принято думать, что большевистский поход против сексуальности начался в 1930-х годах как часть общего закручивания гаек и подавления личности. В этом мнении есть доля истины, «сексуальный термидор» как один из элементов общей социально-политической реакции действительно начинается в 1930-х. В 1920-х годах в СССР еще были и эротическое искусство, и сексологические опросы, и би олого-медицинские исследования пола. Однако все это, особенно «декадентское» эротическое искусство, явно не вписывалось в стандарт «пролетарской культуры» и существовало не благодаря партии, а вопреки ей. Просто до поры до времени партия не могла их запретить и вынуждена была ограничиваться полумерами и критическими окриками.

Например, 3 июля 1924 г. совместный циркуляр Главлита и Главного комитета по контролю за репертуаром и зрелищами, отмечая распространение среди молодежи фокстрота, шимми и других западных танцев, давал им такую оценку:

«Будучи порождением западноевропейского ресторана, танцы эти направлены на самые низменные инстинк ты. В своей якобы скупости и однообразии движений они, по существу, представляют из себя “салонную” имитацию полового акта и всякого рода физиологических извращений. <...> В трудовой атмосфере Советской Республики, перестраивающей жизнь и отметающей гнилое мещанское упадничество, танец должен быть иным – бодрым, радостным, светлым» (Золотоносов, 1991. С. 98).

Это были только первые цветочки. Вся история советской культуры от начала и до конца состояла из сплошных идеологических кампаний и проработок, в которых сексофобия играла видную роль. Запретам подвергалась не только более или менее прямая, откровенная эротика, но практически все, что было связано с сексуальностью или могло быть истолковано как намек на нее. Вот несколько взятых буквально наугад цитат из записных книжек Ильи Ильфа:

«Выгнали за половое влечение». «Диалог в советской картине. Самое страшное – это любовь. “Летишь? Лечу. Далеко? Далеко. В Ташкент? В Ташкент». Это значит, что он ее давно любит, что и она любит его, что они даже поженились, а может быть, у них есть даже дети. Сплошное иносказание» (Ильф, Петров, 1961. Т. 5. С. 178, 251).

Вильгельм Райх, посетивший Москву в 1929 г. в надежде найти Мекку сексуальной свободы, был поражен обнаруженными там «буржуазно-моралистическими установками» (Reich, 1969. P. 186). Обвинения в эротизме и «нездоровых сексуальных интересах» – здоровых сексуальных интересов у советского человека по определению быть не могло! – использовались едва ли не во всех идеологических кампаниях и «проработках». В 1936 г., когда «прорабатывали» Дмитрия Шостаковича, одно из обвинений в адрес оперы «Леди Макбет Мценского уезда» состояло в том, что музыка натуралистически изображает скрип кровати. В 1946 г. главный сталинский идеолог А. А. Жданов с презрением говорил об Анне Ахматовой: «полумонахиня, полублудница». Никиту Хрущева в 1960-х приводило в ярость обнаженное женское тело на картинах Фалька.

За личными пристрастиями и антипатиями партийных вождей стояли не только особенности их воспитания, но и старые антисексуальные традиции.

Бездуховная бестелесность

Марксистская идеология подозрительно относилась к таким понятиям, как «дух», «душа» и «духовность» – от них попахивало идеализмом и религией. Однако нормативный канон «советского человека» был не только бездуховен, но и бестелесен.

В двух послевоенных изданиях БСЭ тело представлено двумя статьями: «Тело алгебраическое» и «Тело геометрическое» плюс «Телесные наказания» и «Телесные повреж дения». В «Философской энциклопедии» редкие упоминания о «теле», «телесной субстанции» и «телесности» почти все содержатся в историко-философских статьях, посвященных Платону, Фоме Аквинскому, Лейбницу и идеалистической философской антропологии. Таким же бестелесным был и большой «Философский энциклопедический словарь» (1983). Дело было не в стыдливости. Просто человек, лишенный конкретной индивидуальности и низведенный (философы искренне полагали, что – возвышенный) до своей «социальной сущности», в материальном теле вообще не нуждался, оно ему только мешало.

Не лучше обстояло дело в психологии. Ни в «Кратком психологическом словаре» (1985), ни в исправленном и дополненном словаре «Психология» (1990), ни в учебниках психологии тело, если не считать абстрактных психофизиологических процессов и реакций, вообще не упоминается. Когда в начале 1970-х годов меня заинтересовало подростковое самосознание, в котором образ тела и внешности занимает одно из центральных мест, я обнаружил, что телом в СССР всерьез занимались только психиатры – в связи с нарушениями «схемы тела» при шизофрении. И это было вполне логично. Если сексуальностью занимаются сексопатологи, то телом должны заниматься психиатры: нормальный, здоровый человек своего тела не чувствует, не осознает и им не интересуется.

Образы маскулинности и фемининности в советском искусстве были жестко запрограммированы политически, причем его любимой моделью был маскулинизированный унисекс (Waters, 1991; Кон, 2003б). Сильнее всего табуировалась женственность.

В фельетоне «Саванарыло» (1932) Илья Ильф и Евгений Петров рассказывают, как редактор, предварительно заперев дверь на ключ, выговаривает художнику за его рекламный плакат:

Редактор . ...Вот это что, вы мне скажите?

Художник . Официантка.

Редактор . Нет, вот это! Вот! (Показывает пальцем.)

Художник . Кофточка.

Редактор (проверяет, хорошо ли закрыта дверь). Вы не виляйте. Вы мне скажите, что под кофточкой?

Художник . Грудь.

Редактор . Вот видите. Хорошо, что я сразу заметил. Эту грудь надо свести на нет.

Художник . Я не понимаю. Почему?

Редактор (застенчиво). Велика. Я бы даже сказал – громадна, товарищ, громадна.

Художник . Совсем не громадная. Маленькая, классическая грудь. Афродита Анадиомена. Вот и у Кановы «Отдыхающая Венера»... Потом возьмите, наконец, известный немецкий труд профессора Андерфакта «Брусте унд бюсте», где с цифрами в руках доказано, что грудь женщины нашего времени значительно больше античной... А я сделал античную.

Редактор . Ну и что из того, что больше? Нельзя отдаваться во власть подобного самотека. Грудь надо организовать. Не забывайте, что плакат будут смотреть женщины и дети. Даже взрослые мужчины.

Художник . Как-то вы смешно говорите. Ведь моя официантка одета. И потом, грудь все-таки маленькая. Если перевести на размер ног, это выйдет никак не больше, чем тридцать третий номер.

Редактор . Значит, нужен мальчиковый размер, номер двадцать восемь. В общем, бросим дискуссию. Все ясно. Грудь – это неприлично.

(Ильф, Петров, 1961. Т. 3. С. 188—189)

Увы, это только кажется гротеском. Я хорошо помню, как в 1950-х годах дирекция Лениздата отказалась напечатать в качестве иллюстрации к брошюре по эстетике репродукцию Венеры Милосской, объявив ее «порнографией». Дело дошло до секретаря обкома партии по пропаганде, который, в порядке исключения – как правило, ленинградские секретари даже на общем сером фоне отличались дремучестью и нетерпимостью, – оказался достаточно интеллигентным и защитил честь Венеры Милосской. Вряд ли он стал бы это делать, если бы статуя принадлежала советскому скульптору.

По воспоминаниям Л. К. Чуковской, в июне 1955 г. выставку картин Дрезденской галереи было запрещено посещать детям моложе 16 лет. Когда Н. И. Ильина обратилась по этому поводу к влиятельному журналисту «Правды» Д. И. Заславскому, тот ответил: «У меня сын 14 лет, очень чистый мальчик. И я не уверен, что ему следует показывать Дрезденскую». Анна Ахматова так прокомментировала это ханжество: «Считать наготу непристойной – вот это и есть похабство» (Золотоносов, 1999. С. 131).

Обнаженные «Трактористки» Аркадия Пластова (1943– 1944) воспринимались как неслыханная вольность.

Табуировалось и мужское тело (Кон, 2003б). Подобно фашистскому телу, советское мужское тело обязано было быть исключительно героическим или атлетическим. Соревновательные игры, неразрывно связанные с воинскими занятиями, предполагают культ сильного, тренированного мужского тела. Исследователи советской массовой культуры 1930-х годов обращают внимание на обилие обнаженной мужской натуры – парады с участием полуобнаженных гимнастов, многочисленные статуи спортсменов, расцвет спортивной фотографии и кинохроники.

В фильмах о парадах физкультурников 1937—1938 гг. «Сталинское племя» и «Песня молодости» на атлетах надеты только белые трусы, а самих «атлетов тщательно отбирали по экстерьеру. Набор эстетических требований к мужскому телу включал отсутствие волос на теле и лице, открытый бесхитростный детский взгляд, широкие плечи, выпуклую грудь, крупные гениталии. При этом не допускалось чрезмерности развития мышц: тело не должно было выражать агрессию, пугать» (Золотоносов, 1999. С. 133).