Даниил Галицкий. Первый русский король - Наталья Павлищева

Но у купца переливались и сверкали одни других краше бусы, серьги, перстни… В шкатулке было немыслимое количество драгоценностей, столько, что у князя шевельнулось подозрение, что все это подделка. Успокоил Хитрован:

– Купец со своими людьми у нас пока поживет, если окажется, что это подделка, мы его хану и сдадим, там разберутся.

Купец, когда ему было повторено на каком-то тарабарском языке, замахал руками, залепетал, явно показывая, что все ценное и настоящее. Он протягивал в своих пухленьких ручках одно ожерелье за другим, прикладывал к лицу серьги, тыкал Даниилу большие перстни. Тот не выдержал:

– Да верю я, верю. Только учти, нам для самой ханши нужно, здесь ошибиться нельзя.

Чуть посомневавшись, Хитрован все же перевел. Купец замер, потом решительно замотал головой и полез в какие-то свои закрома еще за одной шкатулкой, поменьше. Такой красоты они не видели никогда. Сама шкатулка была резной из белой кости, вся словно сплетена из тонкой нити, а уж внутри и того краше. Тонюсенькие золотые проволочки непонятно как удерживали, словно капельки воды, прозрачные камни. Когда на них попал свет, по всем углам от камней брызнули лучи! При малейшем движении эти лучи рассыпались, словно солнце на росяной поляне на рассвете.

Запросил купчишка немало, оно того стоило, но Хитрован еще о чем-то поговорил, и цена заметно упала. Когда остались одни, Даниил поинтересовался, о чем шла речь.

– Пообещал сказать ханше, у кого самые красивые драгоценности, чтобы у него и покупала. А еще среди разных послов и купцов слух пустить, что хатун предпочитает его бирюльки.

Ох и хитер этот Хитрован!

Дворского уже не интересовали ни украшения, ни даже продажные женщины, он увлекся другим.

– Данила Романович, может, и нам ихних коняк прикупить, а?

– Зачем, своих мало? Да и не нравятся они мне, низкие, медленные…

Андрей мотал головой, не в силах высказать свое изумление:

– Так ведь какие животины! Эти безбожники своих коняк не кормят!

– Как это? Скотину не корми, она же сдохнет.

– Во-от!.. Это другая сдохнет, а сей конь сам себе еду найдет! Ага, раскапывает под снегом остатки прошлогодней травы. Так это же не все, они своих лошадей доят, а еще… – лицо дворского передернуло, как от огромной мерзости, – кровь у них пьют.

Это князь видел и сам – коня повалили на землю, видно, подрезали жилу, и один за другим приникали к разрезу ртом, когда поднимали головы, вокруг рта было красно от конской крови. Даниила едва не вывернуло, когда понял, что делают, но как осуждать чужие обычаи?

Кони действительно не только не требовали еды и заботы, но и кормили и одевали своих хозяев, конь давал молоко, кровь и мясо, после своей смерти кожу и шерсть, его не требовалось даже ковать, копыта низкорослых лошадок были тверже подков. Вот и крутил головой от восхищения Андрей. Но Даниил отказался покупать лошадей, своих достаточно, напротив, даже нескольких подарили позарившимся татарам.

Щедрые дары и умелая пронырливость Хитрована сделали свое дело, князя Даниила позвали в шатер к Батыю уже через неделю. Хитрован успокоил:

– С колдуном договорился, не будут тебя, князь, искусу подвергать. Только пройти меж огней придется, но это не страшно.

Много занятного увидели русские в Сарае. И сами кое-кому попались на глаза…

Букас пришел домой не в духе, швырнул в неповоротливую старшую жену плеть, завалился на свернутые кошмы, протягивая ноги Злате, чтобы стащила сапоги. То ли сапоги были тесными, то ли ноги у сотника к вечеру отекали, но стащить их бывало очень трудно. По тому, как зло блестел глазами муж, Злата поняла, что сегодня быть битой, но она уже настолько ко всему привыкла, что теперь лелеяла одну мысль: убить мужа и потом себя… Грех, конечно, но разве не грех вот так каждый день мучиться от ненависти?

Сотник о чем-то ворчал, чуть прислушавшись, Злата едва не села на землю: он говорил о том, что теперь придется следить за этим урусским коназем Данылом… а все урусы только и мыслят, как бы убить татар! В другое время, услышав такое, Злата мысленно спрашивала, чего еще можно ожидать, придя на чужую землю? Но сейчас она могла думать только об одном: Данила в Сарае?! Сердце рванулось спросить, где русский князь, бежать к нему, забыв о муже, угрозе быть побитой, даже убитой…

А сотник все ругал Данылу-коназа за доставленное его приездом беспокойство и за то, что именно ему, сотнику Букасу, даров уруса Данылы не перепадет.

Теперь Злата уже не сомневалась, что это действительно Данила Романович. Любый… жив, спасся… вот где довелось встретиться! Она даже руку прижала к губам, чтобы не вскрикнуть, и… пальцы невольно нащупали глубокий шрам, который в свое время старалась сделать как можно страшнее, чтобы не попасть к кому-нибудь на ложе! Шрам пересекал все лицо, раздваивая верхнюю губу и открывая зубы…

Ужас от сознания, что не может в таком виде показаться Даниилу, был не меньше того, который испытала, когда татарин подхватил ее и бросил поперек конской спины! Муж тискал ее все еще крепкую грудь, разгорячившись своим возмущением, насиловал едва не до утра, а она словно была не с ним в кибитке, а где-то там, в давней счастливой жизни… Данила… Он почти рядом, в Сарае, его можно будет увидеть, но самой показываться нельзя.

Еще в Звягеле Злата не раз размышляла над тем, как быть дальше. Если князь вернулся из угров, приехал во Владимир, то видел сожженный дом и крест над могилкой Романа. Но стал ли он возвращаться в истерзанную татарами Волынь? И тем более искать ее дом? Всем не до того… Когда-то она решила, что позже сама сходит в Холм и хоть одним глазком посмотрит на любого, а вот Аннушке ничего говорить не станет. И Любаву просила не говорить…

Сердце очень болело о дочери. Хорошо, если их с Любавой не схватили, кажется, все так и получилось. Как теперь выживет девочка сиротинушкой? Одно успокаивало изболевшуюся душу – Любава не из тех, кто бросает в тяжелую минуту. Злата успела заметить, как подруга утаскивала ее дочку подальше в лес, зажав рот рукой, чтоб не закричала. Правильно поступила, и ее бы не спасли, и сами погибли.

Обычно Злата старалась гнать все эти мысли от себя, иначе становилось так тошно, что хоть волком вой. Но сейчас все нахлынуло снова, и не было сил не думать. Она решила завтра же сходить хоть одним глазком посмотреть на Даниила Романовича, тайно, издали, но убедиться, что это он, что жив, здоров, что ему ничего не угрожает…

Слуги несли большие короба с приготовленными подарками хану. Сам князь был одет парадно, как-никак к самому Батыю шел.

Когда приблизились к Батыевым шатрам, Даниил едва заметно усмехнулся – то были шатры венгерского короля, захваченные при набеге и, видно, так понравившиеся хану, что взял себе. Богато расшитые полотна дополнительно украшены какими-то золотыми вышивками, наверху развевался стяг самого хана. Вокруг центрального шатра неглубокий ров, словно обозначение места, на той стороне стража. Ко входу вела дорожка, вдоль которой по обеим сторонам стояли свирепого вида татары в рысьих шапках. Сразу за ровчиком по обе стороны дорожки в землю воткнуты два больших копья, от одного к другому натянута веревка, получалось вроде ворот. За копьями два костра. Тоже верно, когда-то предки русов верили, что Огонь-Сварожич защитит от дурных намерений, покажет, если кто рядом с недобрыми мыслями.

Пока ничего поганого или колдовского не требовалось, меж костров пройти, что же в том обидного? Сначала по дорожке понесли короба с дарами, стоявшие рядом с кострами женщины, волосы которых заплетены во множество косичек и увешаны всякой всячиной, внимательно следили, чтобы не вспыхнул огонь сильней, показывая недоброе. Нет, горел ровно. Теперь сделали знак и самому князю Даниилу. Остальные стояли в стороне, к хану допускали только одного князя.

Встречавший его чиновник протянул руку за оружием, но Даниил Романович снял с пояса меч и отдал Андрею, показав татарину, что оружия больше нет. Тот кивнул, жестом приглашая следовать за собой. И снова старухи внимательно смотрели на пламя костров. У входа рослые воины сомкнули свои копья, закрывая вход. Юркий чиновник скользнул под ними внутрь, а Даниил Романович остался стоять, держась прямо и гордо. Ни к чему загодя кланяться, да и кому, если самого хана еще не видно?

Внутри большого шатра было темно. Даниил, уже бывавший раньше у венгерского Белы в его шатре, не сразу сообразил почему, потом понял – все стены завешаны толстыми коврами. Такими коврами в ставке покрыто все, даже полы. Это удобно, ковры не пропускали холодный воздух, было тепло и не дуло.

Посреди шатра на троне (как потом узнал Даниил, походном) сидел сам хан. Его лицо было бесстрастно, а узкие глаза смотрели куда-то вдаль, не задерживаясь на лице князя. Даниил мысленно усмехнулся: важничает Батый! Но прибыл с поклоном, пришлось кланяться. Хан повел рукой в сторону, явно указывая, куда сесть. Теперь полагалось расспросить о здоровье, о любимом коне, об охоте и многом другом. Это все говорили Даниилу, наставляя перед походом к Батыю, но кто должен начать спрашивать? Вроде хан, до его позволения и рта раскрывать нельзя. Но Батый пока молчал, Даниил засомневался, начнешь первым, а он и обидится…