Журнал Наш Современник 2007 #3 - Журнал Современник

Частушечный поэт — некогда рыжекудрый, петушистый, песельный, баешный, балалаешный, мастер глиняных свистулек, дивно изображенный на холстах талантливого живописца Анатолия Костовского, — ныне похож на ласкового и потешного деревенского дедка и вроде на Николу Угодника со старых сельских образов: залысевший… снежные кудерьки топорщатся над ушами… сивобородый, голубоглазый. До пожилых лет Михаил бороды не ростил, огневыми кудрями красовался, хотя друзья-приятели — художники и писатели — смолоду забородатели: как в люди вышли — борода лопатой, а он, частушечник румянощекий, лишь весело усмехался, глядючи на заросших густым мохом по самы очеса: “Ох, девки, беда, куды мне деваться, по колено борода, негде целоваться”. Приятели спохватились, годы поджали, стариться неохота, обкорнали бороды до богемной небритости, а Михаил, наоборот, как молитвенным летам пристойнее, в инистой бороде. И стихи, ныне редкие, построжали, словно осенние леса в предчувствии снега, словно мы, окаянные, но покаянные, в Прощёное воскресенье накануне Великого поста.

Нынче и виделись с Михаилом на Прощёное воскресенье — отыграла краснорожая обжорная Масленица, не наша ли с Михаилом?.. всего исцеловал, елозя бородой по лицу, — прощения просил, а уж после навечерней исповеди и заутреннего причастия полгорода обежал, просил прощения у приятелей и знакомцев. Обнялись мы братски, и Михаил дальше пометелил по заснеженному городищу целоваться, да не по летам прытко, так у нас еще бегает восьмидесятилетний художник-берестянщик Евгений Ушаков — аж полы шубейки заворачиваются и снег из-под катанок летит порошей. Слава Богу, не берут Михаила Трофимыча лета, и чую, век сулён ему долгий, у него еще и матушка вживе и в здравии, и сам крепкий, и отпущен поэту добрый век на то, чтобы просеять плевелы и завещать русским внукам-правнукам спелое чистое зерно.

1980-е гг. — 2006 г.

Ирина Монахова Проповедь Гоголя продолжается сегодня

Попытка исследовать духовный путь Гоголя — не новость. Но важно узреть в его жизни не только духовный путь, но и деятельность проповедника и миссионера. В ней свои законы и закономерности, как и в области искусства.

На их основе нужно рассматривать и духовный путь Гоголя, и его проповедническую деятельность, и самое заметное её воплощение — книгу “Выбранные места из переписки с друзьями”.

Духовный путь Гоголя и его проповедь — разные ипостаси.

Если рассматривать только духовный путь Гоголя, то его проповедь представляется неким факультативным занятием в свободное от основного (художественного) творчества время. Если рассматривать проповедь Гоголя как деятельность, то становится ясно, что это не дополнение к его основной работе. Это столь же масштабная деятельность, как и художественное творчество.

Помимо высочайших достижений в художественном творчестве, помимо жизни художника, у Гоголя была ещё и другая жизнь, другая деятельность, столь же значительная, и задачи её — столь же ответственны, и достижения её — столь же велики. И книга “Выбранные места…” — её часть.

Проповедническая деятельность Гоголя осуществлялась не в лоне церкви. Говоря о Гоголе как о проповеднике (точнее, о человеке, осуществлявшем проповедь не будучи священником), необходимо подчеркнуть, что в качестве проповедника он был нисколько не менее значителен, чем как художник. И саму проповедническую сферу его деятельности нельзя считать менее важной. Только путь его в качестве проповедника был слишком краток.

Вообще-то эти два направления деятельности, эти две задачи, эти два таланта никогда не совмещаются в одном человеке. Точнее, не совмещаются такие разные таланты, когда они столь велики по своим масштабам.

В русской литературе Гоголь — единственный такой пример. Исключение, подтверждающее правило.

Почему же эта сторона жизни Гоголя настолько отодвинута в тень, что кажется вообще не существующей? А если её в какой-то степени и признают, то она представляется значительно слабее его художественного творчества.

Почему создаётся такое впечатление, что Гоголь-проповедник неизмеримо слабее Гоголя-художника? Потому что за свойства и возможности Гоголя-проповедника принимают свойства и возможности проповеди человека, находящегося не в церкви, а “в миру”. Что это за область? Кто её деятели?

Каждый человек, пришедший к вере не формально, так или иначе в силу возможностей и способностей свидетельствует об этом событии своими делами, поступками, своей жизнью.

Тем самым он, может быть, в микроскопических масштабах, но способствует преобразованию жизни в духе христианства, то есть любви к ближнему. По существу, это миссионерская деятельность. Но воздействие это может быть разных масштабов. Оно может ограничиваться самыми близкими людьми, а может претендовать на масштаб всей страны, как у Гоголя.

В случае Гоголя стремление к христианскому преображению жизни началось, конечно, не с “Выбранных мест…”. Самые первые шаги на этом пути, ещё малозаметные, можно увидеть в его преподавательской работе. В центре его интереса к истории (помимо родины — Малороссии) было Средневековье — именно потому, что в это время происходил интенсивный процесс преображения жизни под влиянием христианства. В этом преображении Гоголь видел огромное влияние на исторические судьбы народов и на их образ жизни. Всё это зависело от степени воздействия религии на повседневную жизнь общества.

“Власть папам как будто нарочно дана была для того, чтобы в продолжение этого времени юные государства окрепли и возмужали; чтобы сообщить им энергию, без которой жизнь народов бесцветна и бессильна”. (“О средних веках”.)

Он сравнивал Европу и Россию по степени влияния христианства на жизнь людей. Сравнение было не в пользу России. Этот недостаток привёл к катастрофическим последствиям (борьба всех против всех, междоусобица и, следовательно, слабость перед внешним врагом). Усиление же Европы он объясняет, прежде всего, большой властью церкви, которая оказывала определяющее влияние на жизнь человека, жестко регламентируя её и руководя ею. В России церковь такой властью не обладала.

“Здесь была совершенная противоположность Западу, где самодержавный папа, как будто невидимою паутиною, опутал всю Европу своею религиозною властью, где его могущественное слово прекращало брань или возжигало её, где угроза страшного проклятия обуздывала страсти и полудикие народы. Здесь монастыри были убежищем тех людей, которые кротостью и незлобием составляли исключение из общего характера и века”.

“Религия, которая более всего связывает и образует народы, мало на них действовала. Религия не срослась тогда тесно с законами, с жизнью. Монахи, настоятели, даже митрополиты были схимники, удалившиеся в свои кельи и закрывшие глаза для мира; молившиеся за всех, но не знавшие, как схватить с помощью своего сильного оружия, веры, власть над народом и возжечь этой верой пламень и ревность до энтузиазма, который один властен соединить младенчествующие народы и настроить их к великому”. (“Взгляд на составление Малороссии”.)

По-видимому, Гоголь очень остро чувствовал этот недостаток и в современной ему России и, главное, влияние на образ жизни людей, на её историческую судьбу. Он не был в этом оригинален. Его мысли, по существу, совпадают с тем, о чём несколькими годами раньше написал и что несколькими годами позже опубликовал в своём “Философическом письме” П. Я. Чаадаев.

“В то время, когда среди борьбы между исполненным силы варварством народов Севера и возвышенной мыслью религии воздвигалось здание современной цивилизации, что делали мы? По воле роковой судьбы мы обратились за нравственным учением, которое должно было нас воспитать, к растленной Византии… В Европе всё тогда было одушевлено животворным началом единства. Чуждые этому чудотворному началу, мы стали жертвой завоевания. lt;… gt;

Выдающиеся качества, которыми религия одарила современные народы, эти нравы, которые под влиянием подчинения безоружной власти стали столь же мягкими, как ранее были жестоки, — всё это прошло мимо нас. Вопреки имени христиан, которое мы носили, в то самое время, когда христианство величественно шествовало по пути, указанному божественным его основателем, и увлекало за собой поколения, мы не двигались с места. Хотя мы и христиане, не для нас созревали плоды христианства”.

Преобразование жизни под влиянием христианства, воздействие на общество в этом направлении — эта задача станет главной для Гоголя через несколько лет. То, о чём Гоголь в исторических статьях (лекциях), опубликованных в “Арабесках”, рассуждает теоретически, на примере исторического опыта, — потом он будет осуществлять сам практически.

Конечно, в преподавательской деятельности Гоголя еще нет настоящей проповеди, а есть в основном её предчувствие в будущем, предвидение и предощущение своего предназначения в жизни.