Дразнилки (СИ) - Матюхин Александр Александрович

Из леса рассмеялись. Игнат Викторович закрутился волчком, не соображая, что делает, как избавиться от боли, которая сдавила вдруг с невероятной силой. Глаза лопнули одновременно, а набухший язык покрылся запеченной коркой и забился в горло.

Игнат Викторович упал, задев корзинку с грибами. Левая нога подрагивала, от неё поднимался к голубому небу тонкий белый дымок. На поляне запахло жареным.

Добрыня не любил гулять с бабушкой. У неё вечно находились какие-то свои дела, которые не совпадали с его делами. То она тащила Добрыню на рынок, где долго выбирала разные овощи, переговаривалась с продавцами, сплетничала с подругами. То брала на прогулку свою соседку, а у той была внучка Милана – на год старше Добрыни. Так вот Милана постоянно капризничала, отбирала игрушки и вообще вела себя как маленькая разбалованная принцесса из мультфильма. Добрыня не знал, что с ней делать, потому что девочек шлёпать было нельзя, а обычные слова не помогали…

Вот сегодня бабушке приспичило прогуляться за трассой, вдоль леса. Она очень хотела собрать дикую малину и землянику, чтобы заварить свежий чай. Домашние ягоды не дают такого аромата, говорила бабушка, да и вкус у них другой.

Добрыня плёлся следом, по старой заросшей обочине, пинал носком кроссовка камешек и мечтал о том, как вернется домой и засядет, наконец, за приставку. Ведь для чего вообще нужны были летние каникулы? Правильно, чтобы получать удовольствие от приставок, ютубов, чатов, переписок с друзьями. А не дикую малину собирать тут…

Бабушка шла метрах в трех справа, среди кустов и редких деревьев. Огибала крапиву и высокую траву, иногда останавливалась, собирала ягоды в старый жёлтый бидон. Сколько они тут ещё провозятся, интересно?

– Ба! Попить ещё осталось? – затянул Добрыня тоскливо. Слева по трассе промчалась фура, всколыхнувшая плотный горячий воздух.

В этот момент бабушка вдруг пропала. Добрыня готов был поклясться, что только что она была вон там, около кустов – а потом исчезла.

Кто-то громко и звонко рассмеялся. Смех доносился из леса, и, хотя деревья стояли редко, видимость была хорошая, Добрыня никого поблизости не увидел.

– Ба? Ты где? – крикнул он, торопливо спускаясь с обочины вниз, к густо заросшему подлеску.

– Пучеглазая сова! Глаза-то по ложке, а не видит ни крошки! – задорно крикнули из леса.

Добрыня сразу вспомнил старшеклассников, которые каждую перемену тусовались около спортивной площадки и задирали каждого, кто неосторожно проходил мимо. Как-то зимой Добрыня тоже совершил похожую глупость: два высоченных парня схватили его подмышки, содрали портфель и с хохотом подвесили Добрыню за капюшон куртки на деревяшку уличных брусьев. Так он там и болтался с минуту, пытаясь отчаянными воплями перекрыть гогот старшеклассников.

– Гляди прямо! Впереди – яма! – кто-то в лесу тоже захохотал. Теперь Добрыне показалось, что смеются сразу несколько человек, старые и молодые, мужчины и женщины.

Он запнулся, не решаясь спускаться дальше. Увидел бабушку, которая неловко поднималась из кустов, отряхивая сарафан. Она, кажется, споткнулась и упала. Просто упала в кусты, ничего страшного. Жёлтый бидон валялся рядом, ягоды рассыпались.

– Мы тебя помним, Клавдия Ивановна! – крикнул кто-то сквозь смех. – Из церкви выходила, нелепо крестилась, очень смешно. Скетч на тебя отличный получился, язвительный!

Бабушка вдруг выпрямилась и закричала. Руки метнулись к глазам, и Добрыня увидел на бабушкином лице кровь. Много крови. Она брызнула в стороны, будто кто-то резко раздавил две крупные ягоды. Глаз у бабушки больше не было, а были две огромные круглые дыры. Ничего не видя, бабушка расцарапывала брови, попадала пальцами в глазные отверстия и кричала, кричала так громко и страшно, что Добрыня закричал тоже и мгновенно обмочился.

Из леса неторопливо вышло что-то большое и страшное. Жирный двухметровый монстр с тройным подбородком, заплывшими глазами, с огромными ручищами и короткой мощной шеей. Рядом с ним крутился монстр поменьше, но тоже очень страшный. Он проходил на сгоревшего заживо человека: клочья одежды впились в кожу, лицо было покрыто многочисленными шрамами и струпьями, а по обнаженному телу сочилась желтоватая жидкость.

– Идемте с вами, Клавдия Ивановна, идемте молиться правильным вещам, – сказал двухметровый монстр тем самым подростковым голосом.

Бабушка перестала кричать и упала на колени. Но Добрыня больше не хотел бежать ей на помощь. Он побежал в другую сторону – поскальзываясь на траве, наплевав на мокрые штаны. Побежал в город, к родителям, прятаться, подальше и навсегда.

Капустин сразу привык к крикам ужаса. Даже так: ему изначально было плевать.

Люди разбегались в стороны, что-то кричали, кому-то звонили. Детишки писались в штанишки (да и взрослые почти наверняка, не так ли?). Какой-то нервный велосипедист едва не протаранил Маро, но вовремя съехал с тротуара в кювет, да там и остался.

Что нам эти люди сейчас?

У нас есть цель. Как в умных книгах пишут? Вижу цель – не вижу препятствий!

И мы не видим!

Жрать хочется, а не вот это вот всё. Сил нет!

Вдалеке выла сирена. Скоро в маленьком южном городке будет не продохнуть от полицейских, росгвардии, ОМОНа, спецназа, ФСБ, МВД – от всех силовых ведомств, в общем, кто примчится на зов перепуганных жителей и туристов.

Вот только уже поздно.

Капустин чувствовал приближение мощной силы. Твари божии тоже чувствовали, трепетали, стонали от сладкого и неудержимого ожидания. Немного осталось до встречи: гроб на колёсиках нашёл твою квартиру и жмёт на дверной звонок.

Толик шёл слева, размахивая хоккейной клюшкой. Сломанные очки болтались на носу.

Маро – справа. Её пухлая уродливая ладошка лежала в ладони Капустина. Лёд сковал их, закрепил потусторонний брак.

Сзади вышагивали остальные верные товарищи: рыжая Инга, похожая на иссохшую от холода снежную королеву. На обнажённом теле у неё распустились узоры инея, синюшные рёбра торчали сквозь кожу; сутулый Вано, тоже с клюшкой наперевес; и ещё тихий Стёпа – «Стёпа, растёпа, куриная жопа». Присоединился самым последним, ещё не до конца трансформировался. Твари божии выгрызали из его души останки воспоминаний, человеческих эмоций.

В Капустине тоже не осталось ничего. Не то, чтобы он жалел об этом, просто отвык за двадцать лет. Сознание, оттесненное на периферию, радовалось возможности существовать так, как придётся, под управлением тварей божиих.

Если рассудить, в обычной жизни происходит тоже самое. Человек стремится к чему-то, пытается достичь целей, заработать, скажем, на машину или квартиру, преодолеть трудности и получить в итоге какое-никакое счастье. Эта задача ставится перед человеком едва ли не с рождения. Хочешь выжить – научись сосать молоко. Надо ходить – учись ковылять на кривых слабых ножках, разрабатывай мышцы, падай, набивай шишки, поднимайся вновь. Первая любовь не обращает внимания – добивайся! Нужна хорошая работа – выучись, устройся, вкалывай. И так далее, до бесконечности.

В погоне за этими целями люди забывают, что можно просто жить. Они мчат по скоростной трассе от рождения до смерти, ведомые ложными задачами. Выполняя их – не радуются, а тут же находят новые, чтобы не останавливаться, чтобы мчать и мчать дальше, пока на финишной прямой не подвернется наспех вырытая могилка где-нибудь на берегу дикой реки.

Тогда-то на их пути появляются твари божии. Они обещают, что сделают вашу жизнь лучше и проще. Они знают, как уверенно рулить на трассе, чтобы приехать точно в срок и без аварий. У них всё всегда подхвачено. Работники банков, доставщики еды, руководители предприятий, директора офисов, любовницы и любовники, коучи, страховщики, ипотечники – они и есть твари божии внутри вас. Имя им – легион, а суть одна: твари божии хотят управлять жизнью.

Ровно в девять утра вы садитесь в мягкое кресло офиса.