Теодор Рузвельт. Политический портрет - Анатолий Уткин

В 1910 году Рузвельт отправился в поездку по Европе. Он всегда, а сейчас особенно, стремился быть в центре внимания. Париж, Брюссель, Гаага, Копенгаген, Осло, Берлин ― таков континентальный маршрут Рузвельта. Последняя остановка особенно значительна. Кайзер с гордостью показал гостю свою армию, произнеся при этом: «Мой друг Рузвельт, хочу приветствовать Вас в присутствии моей гвардии. Прошу запомнить, что Вы ― единственное частное лицо, которое когда-либо вместе с императором инспектировало войска Германии».

Разумеется, в европейском турне американская знаменитость не хранила молчания. Тем более, что в мае 1910 года Рузвельту была присуждена Нобелевская премия мира ― парадокс, учитывая экспансионистский характер его политики. В речах Рузвельта звучал привычный пафос: мораль, долг правителя, бремя белого человека, необходимость жить в мире цивилизованным народам, чтобы совместно управлять остальной частью населения. Англия оценила моральную поддержку своей колониальной политики, и 31 мая 1910 года Рузвельта избрали почетным гражданином Лондона.

Наибольшее внимание привлекла организованная лордом Керзоном в июне 1910 года лекция в Оксфорде. Рузвельт назвал ее «Биологические аналогии в истории», стремясь соединить в ней свой опыт политика и натуралиста. В ней видно сильное влияние идей социал-дарвинизма и расистских теорий. Текст выиграл от предварительной цензуры друга Рузвельта из Музея естественной историиг. Осборна, который вычеркнул поразительные сравнения отдельных современных государств с вымершими животными (мегатериями и т.п.), сделанные на том якобы научном основании, что одно из государств остановилось в своем развитии еще три столетия назад, а второе шло к гибели из-за необузданной агрессивности. В XX веке принять всерьез теории такого рода в Оксфорде уже не могли, поэтому «четыре с минусом» Рузвельт получил только за оригинальность, а отнюдь не за научную значимость своих воззрений. Между тем для него все это было крайне серьезно, он готовился к лекции более двух лет.В мае 1910 года умер король Англии Эдуард VII. Президент Тафт попросил Рузвельта присутствовать на похоронах монарха от имени правительства США. В Лондон съехался весь высший свет предвоенной Европы. Рузвельт с легкостью вошел в этот блестящий круг. С детской непосредственностью и удовольствием сообщает он подробности встреч и бесед, где собравший всех печальный повод отошел на задний план. Коронованные особы со своей стороны стремились заручиться дружбой с американской знаменитостью. Словом, траурные церемонии не привели Рузвельта в печально-философское состояние духа.

Теодор Рузвельт был политиком до мозга костей, и никакая иная сфера интересов не могла истребить в нем тягу к жгучему миру наиболее острых человеческих переживаний. Вопреки внешнему впечатлению, он внимательно следил за деятельностью У. Тафта в Вашингтоне, первые годы еще проявляя известную лояльность к другу, прежнему политическому соратнику и преемнику. Бесчисленные разногласия привели Рузвельта к пониманию того, что в Белом доме водворился не его двойник (как на то мог неосознанно надеяться экс-президент), а деятель иного склада, опирающийся на свой клан сторонников, на иные политические силы.

В рядах республиканской партии начиналось брожение. Возникли разногласия по тарифной проблеме. США уже вышли из пеленок сугубо оборонительных мер, когда тарифы прикрывали их слабую промышленность от разорительного импорта более качественных и более дешевых товаров из Англии и Германии. Однако Тафт под влиянием лоббистов из тех отраслей, где импорт означал удар по прибылям американских предприятий, одобрил поднявший тарифы закон Пейна ― Олдрича. Потакая уязвимым в международной конкурентной борьбе капиталистам, этот закон шел против значительных масс покупателей, заинтересованных в более дешевых импортных товарах. В партийных кругах появились признаки раскола. Престиж Рузвельта тем временем увеличивался благодаря тому, что недовольные Тафтом искали лидера. Естественным стержнем объединения тех, кто отходил от официальной позиции, мог стать лишь достаточно широко известный стране деятель. Рузвельт же не скрывал, что возвращение в политику для него желательно.

Рузвельт прибыл в Нью-Йорк 18 июня 1910 года. По распоряжению Тафта его встречал военно-морской эскорт. Несмотря на дождь, многотысячная толпа восторженно приветствовала экс-президента. Ветераны из «Буйных всадников» в честь своего полковника устроили смотр. Гремели оркестры, и набережная была расцвечена флагами. Возвращение Рузвельта стало событием национального масштаба. Он произнес: «Я готов внести свой вклад в разрешение проблем, преодолеть которые мы должны, если желаем, чтобы эта величайшая демократическая республика смогла обрести такую судьбу, какая соответствует нашим высоким надеждам и возможностям». Витиеватость едва ли скрывала главное: Рузвельт сразу проявлял себя как действующее ― а не отставное ― лицо политической жизни. Внимание Тафта Рузвельт пока пытался усыпить. Из письма этих дней президенту: «В течение двух месяцев я не стану выступать с речами, но, хотя мой рот будет закрыт, я постараюсь оценить все происходящее вокруг».

Обещание «держать рот закрытым» соблюдалось ровно четыре дня. А еще через несколько дней в «Ойстер-бей» прибыли заклятые враги Тафта ― изгнанный им из администрации руководитель программы охраны окружающей среды Пинчот и лидер прогрессистского крыла сенатор от Висконсина Роберт Лафолет. Хранители партийного единства в эти дни старались предотвратить намечающийся раскол. Рузвельт в конце июня посетил Тафта в его летней резиденции «Беверли» в штате Массачусетс. Но от сердечности прежних лет не осталось и следа. Политика поглотила и эту дружбу. Соблюдался лишь внешний декорум.

Рузвельт вмешался в борьбу в своем штате Нью-Йорк. Добиться влияния здесь, а потом померяться силами в масштабах страны ― так, видимо, представлял себе новый взлет пятидесятилетний политик. В конце сентября Рузвельт уже председательствовал в Саратоге на конвенте республиканцев Нью-Йорка. Летом 1910 года он окончательно понял, что его политическая будущность связана не с консервативными элементами республиканской партии, объединившимися вокруг Тафта, а с реформаторски настроенным крылом, к которому могли бы примкнуть и многие демократы. Об этом свидетельствовали его высказывания во время турне по западным и южным штатам в августе ― сентябре. Возможно, что в другой ситуации мало кого интересовали бы суждения отставного политика, но в обстановке раскола республиканской партии двадцать пять журналистов ведущих органов информации сопровождали специальный поезд Рузвельта.