Последний гвоздь - Стефан Анхем

– Вот старый, а вот этот был подан вместе с заявлением на разрешение на строительство.

Дуня положила два чертежа рядом друг с другом и сразу же увидела, что изменений было сделано немало. Объединены и перепланированы квартиры. Перестроена мансарда, а окна и двери заменены. На самом деле, поменялось так много, что невозможно было судить о том, представляет ли что-то из этого для них интерес.

Прийти к каким-то выводам она смогла только тогда, когда наложила два чертежа друг на друга и поднесла их к свету.

– Нашла что-нибудь? – Фарид подошел к ней вместе с Цяном.

– Не знаю. Может быть, – она снова положила чертежи на пол рядом друг с другом. – Посмотрите, – она провела пальцем по плану подвала на одном из чертежей. – Видите? А теперь сравните это с другим.

Фарид и Цян более внимательно изучили две схемы.

– Но я не понимаю, – Цян повернулся к ней. – Подвал есть на старом чертеже.

– Вот именно, – кивнула Дуня. – Вот что странно. Посмотрите хотя бы на лифт, – она указала на шахту лифта. – До ремонта он доходил до самого низа. Теперь не спускается ниже первого этажа.

– Это, должно быть, стоило целое состояние, – покачал головой Фарид. – Не понимаю, кому вообще нужно что-то подобное?

Дуня тоже не понимала. У нее даже не было намека на теорию, зачем кому-то может понадобиться во время ремонта убрать целый подвальный этаж.

29

Хеск не знал, как вести себя в тишине, которая нависла, после того, как он рассказал о своих подозрениях насчет Слейзнера. В первую минуту она его не беспокоила. В случае если это окажется правдой, это будет скандал, масштаб которого превосходит все, с чем все они сталкивались за годы работы в органах, поэтому он расценил тишину как то, что Хейнесен, Хеммер и Берн сторфф, как и он сам, пребывали в шоке.

Но сейчас молчание растянулось еще на полторы минуты, и он начал подозревать, что ему просто никто не верит. Иначе зачем бы они сидели тут, на изношенном кожаном диване, ища, куда бы увести взгляд?

Или он сам должен нарушить молчание и пригласить всех к обсуждению, вместо того чтобы бесцельно разглядывать коллекцию атрибутики «Звездных войн»? В конце концов за расследование отвечает он.

И Бернсторф, и Хеммер относительно недавно заступили на службу. Они оба не работали в непосредственной близости от Слейзнера и максимум слышали какие-нибудь слухи о нем. Для Хейнесена все было иначе. В его случае это было гораздо больше, чем слухи и знакомое лицо. Он был одним из тех, кто дольше всех проработал со Слейзнером, и, возможно, поэтому он сейчас просто сидел с каменным, отсутствующим выражением лица.

– Насколько ты уверен? – наконец спросил старый коллега, нарушив тишину.

– Настолько, насколько можно быть уверенным, не будучи полностью уверенным. – Именно так он это ощущал. В некоторой растерянности. – Пока это только подозрения, основанные на косвенных уликах. Но я бы сказал, что они настолько существенны, что у нас нет другого выбора, кроме как считать Слейзнера нашим главным подозреваемым.

– Хорошо, но теперь я правда должна кое-что сказать, – сказала Берн сторфф, повернувшись к нему. – Вы серьезно говорите, что мы должны наброситься на одну из крупнейших полицейских шишек из-за некоторых косвенных улик, которые, если спросите меня, кажутся довольно неубедительными?

– Неубедительными? – усмехнулся он и покачал головой, что навело его на мысль, что он раздражен. – Как вы можете утверждать, что они неубедительны? – Но в целом раздражение его было объяснимо. Это она его атаковала. – Что, черт возьми, вы хотите сказать?

– Думаю, она имеет в виду, что этого недостаточно, чтобы мы предпринимали какие-то действия, – сказал Хеммер.

– А я думаю, что Юли сама способна ответить на вопрос, – сказал он и обратился к Хейнесену. – Или что скажешь, Мортен? Ты тоже считаешь, что косвенные улики слишком неубедительны, чтобы объявлять Слейзнера главным подозреваемым?

– Ну… – Хейнесен заерзал и сглотнул, несмотря на то, что он ничего не ел и не пил. – Не знаю. Это ведь…

– Что значит «не знаю»? Ну, брось, Мортен, – что блин с ними со всеми сегодня? – Неужели они не понимают, что это серьезно? – Признайся, тебе он тоже никогда не нравился, и, как и я, ты что-то чувствовал. Согласен?

– Ну, Слейзнер всегда был Слейзнером, но…

– Мортен, естественно, мы удивлены. Но если по правде – так ли уж сильно мы удивлены?

Хейнесен, казалось, не знал, что сказать.

– В этом-то и проблема, – сказала Бернсторф. – Откуда нам знать, что все это не просто потому, что он вам не нравится?

– Вот я именно о том же подумал, – сказал Хеммер. – Я здесь меньше недели, но уже чувствую, как вокруг внушают, что более-менее все, кто проработал тут несколько лет, его ненавидят.

– Никто не призывает никого ненавидеть, – сказал Хеск, изо всех сил пытаясь подавить раздражение. – Но да, это правда, что он не самый любимый босс в Управлении, и не буду скрывать тот факт, что за годы у нас с ним тоже бывали разногласия. Но уж личная вендетта с моей стороны – это абсурд. Напротив, я бы больше всего хотел, чтобы это оказался кто-то другой.

Он наклонился вперед в кресле и посмотрел Бернсторфф в глаза.

– Если быть предельно честным, не могу представить себе ситуацию хуже, чем в которой мы сейчас находимся, и если бы не тот факт, что вы здесь недавно и не знаете ни меня, ни Слейзнера, я бы расценил ваши возражения как личную атаку.

Он поднял свою кружку кофе, но рука так сильно дрожала, что кофе вылился за края, несмотря на то, что он помогал себе другой рукой.

– Черт возьми…

– Ничего страшного. – Хейнесен быстро поднялся на ноги и поспешил прочь. – Я принесу тряпку.

– Извини, я не сомкнул глаз прошлой ночью, – сказал он, пока Хейнесен вытирал кресло и пол под ним.

– Но, может быть, это как раз то, о чем вам стоит позаботиться, прежде чем принимать решение, как нам действовать дальше, – заметила Берн сторфф.

– И что, черт возьми, вы этим хотите сказать? – Он отставил чашку слишком поспешным движением, так что кофе пролился и на стол. На этот раз он не видел причин скрывать раздражение. Оно было полностью оправданно, и нисколько не утихло от того, что Хейнесен сразу же вернулся со своей чертовой тряпкой. – Вы хотите сказать, что я слишком устал, чтобы ясно мыслить? Что я не понимаю, о чем говорю?

– Я лишь хочу сказать, что решение