На самом деле - Мария Чепурина

В типографии Филиппенко получил свои положенные десять экземпляров, еще теплые и мазавшие краской. Всю дорогу сюда он мечтал о той секунде, когда руки прикоснутся к новой монографии, а глаза узрят ее обложку — настоящую, реальную и близкую, скрывающую под собой месяцы и годы труда, сонмы новых фактов, выстраданные и такие родные слова, предложения, сноски, цитаты. Вот тогда он почувствует подлинную эйфорию!

Увы! Все повторилось, как тогда, после защиты диссертации. Филиппенко ничего не ощутил. Наверное, он слишком много ожидал и слишком долго строил планы. Тяжесть собственной книги в руках была ничуть не лучше тяжести всякой прочей вещи. Волна счастья — или как там говорится в романах? — не накрыла с головой. Андрей лишь ощутил недоумение. Его книга показалась словно бы игрушечной, какой-то несерьезной. Как, к примеру, дома настоящей пищей считается только то, что варит мать, а не кулинарные опыты-развлечения Андрея или остальных домочадцев, так и монографией могла по праву зваться только книга, написанная кем-то незнакомым, выдающимся.

Андрей открыл страницу наугад, глазами пробежал по абзацу. Да, слова его. Но — как только он раньше этого не заметил! — фразы бестолковые, нелепые, звучат словно невпопад, как-то убого, скупо, заунывно. Текст сырой! Куда смотрел редактор? А куда смотрел он сам?! Внизу страницы, чуть ли не на самом видном месте красовалась опечатка: запятая вместо точки после буквы чьих-то инициалов. Отвратительно! Андрей захлопнул книгу.

Он вернулся домой в ужасном настроении и полдня тупо валялся на диване, изучая узоры на обивке. В них ему мерещились картины Нарвской битвы.

Новый приступ апатии длился пару дней. На третий позвонила Анна. Она обнаружила в книжном магазине возле дома аж три экземпляра новой монографии. Поздравила. Спросила:

— Хочешь, искупаемся?

— В августе нельзя купаться, — сказал Андрей. — Илья-пророк в речку пописал. И вообще, ты знаешь, нет настроения.

— Да ладно, хватит киснуть! Может быть, сегодня последний теплый день в этом году. Пошли! Сбор во дворе через пять минут!

— Ну, может через десять? — немного оживившись, Андрей перешел из горизонтального положения в вертикальное.

— Ладно, даю тебе пятнадцать! — расщедрилась Сарафанова. Наверно, поняла, что ей не хватит десяти минут, чтобы правильно накрасить губы.

Собравшись быстро, так, что даже сам не ожидал, Андрей успел зайти в книжный магазин. Филиппенко был приятно удивлен, увидев свою монографию на видном месте, а не где-то на нижней полке, где ее ни в жизнь не отыскать. Экземпляр был только один: наверно, Анна что-то перепутала. Ну, ладно. Все равно книга будет здесь пылиться целый год.

До пляжа Андрей с Анной доехали без приключений. Место, куда ездила купаться молодежь, звалось оригинально — Химцементпродукт. Во всяком случае, если добираться электричкой, надо было выходить на станции именно с таким названием. В дороге Андрей с Анной обсуждали новейшие школы философии и способы отлынивать от разных обязанностей. Контролер зашел всего лишь раз, и сумма штрафа не превысила возможной стоимости билета. День был будний, так что ехали с комфортом, сели сразу, как вошли. Вот только неприятность: на соседней лавке несколько человек обсуждали сочинения Филиппенко.

— Это про тебя, — сказала Анна в шутку.

Андрей фыркнул. Слушать, что именно обсуждают пассажиры, ему не хотелось. Молодых людей ждали горячее летнее солнце, пляж из щебенки и почти без нефти вода. Настроение у Андрея было приподнятым.

Купались, потом сохли, потом вновь купались, снова сохли и купались с упоением и страстностью обитателей холодного промышленного города. Андрей внезапно вспомнил, что последний раз в открытом водоеме он резвился, когда окончил первый курс и работал летом на археологических раскопках. Не считая этого купания, практика прошла ужасно. Сахемчики — так по аналогии с сахемами, индейскими вождями, звали студентов старших курсов, то есть мелкое начальство — зарыли в отвал старый чугунный утюг. Как назло, приехал какой-то важный профессор, имевший привычку копаться в отвалах и находить там пропущенные молодежью черепки и фрагментики. Когда он вытащил оттуда утюг… Нет, об этом даже вспоминать не хотелось!

Анна в купальнике выглядела очень красиво. Почти так же красиво, как в строгом костюме на защите своей дипломной работы, куда он, Андрей, пришел послушать и поболеть. Произнося речь, говоря умно и доказательно, его подруга выглядела как-то по-особенному. В общем, она нравилась и раньше, но тогда, когда благодарила рецензента за полезную критику, предстала вдруг во всей своей красе. Теперь, наблюдая, как Анна бегает по пляжу, Андрей вспомнил ее за кафедрой. Может, дело было в том, что от волнения ее щечки стали замечательно румяными? А, может, Анна просто хотела понравиться комиссии?

— Там лодки, и не дорого! — сказала девушка, прервав ход его мыслей. — Может, покатаемся?

Они наняли лодку и решили плыть на другой берег водоема без названия. Гребли поочередно.

Противоположный берег оказался много дальше, чем рассчитывали. Лодка была арендована на час, а через полчаса они достигли лишь таблички с надписью: «Граница частной собственности!», торчавшей из воды. Поплыли обратно. Кто-то из них вспомнил слово «ботик», пришла мысль играть в Петра Великого. Анюта была Меньшиковым. После она села на нос лодки и, кокетливо принимая то одну, то другую позу, потребовала, чтобы Андрей ее фотографировал. В общем, было весело. Андрей, привыкший к одиночеству, с восторгом ощущал некую общность, родственность душ, совсем не похожую на обычную болтовню в какой-нибудь компании, даже и приятной; общность, могущую разве что сравниться с редким разговором по сети с идейно близким, лично не знакомым человеком. Он и сам не знал, почему за двадцать пять лет так и не смог ни разу подружиться ни с кем по-настоящему.

Когда они вернулись, то обнаружили, что место, где они хотели загорать, заняла собачка. К ее голове вместо чепчика был привязан розовый бюстгальтер. Филиппенко огляделся в поисках хозяйки. К сожалению, не увидел. Собачонку удалось прогнать, хотя не без труда. Андрей и Анна сели на отвоеванное место. И вдруг девушка сказала:

— Ой, смотри!

Андрей завертел головой. Увидел толстую тетку, снявшую плавки от купальника, и вместо них доставшую огромные и белые (как парус!) панталоны.

— Тетка, что ли?

— Нет же, вон! — сказала Анна.

В водоем входила девочка-подросток в сарафане. Видимо, забыла взять с собой купальник, а поплавать все равно захотелось. Сарафан вздувался и всплывал, а девочка пыталась удержать его внизу, в воде.

— Опять не туда смотришь! Вон, мужик!

Какой-то дядька рядом с кромкой водоема, держа за руки ребенка года или двух, пытался окунуть его, а тот очень забавно подбирал свои малюсенькие розовые ножки, не давая их намочить.

— Ох, Андрей! Ну, вон же! Мужик с книгой!..

В отдалении, возлежа на чем-то вроде старой скатерти, мужик в большой панаме и семейниках читал тонкую книжку. Бледно-желтая корочка, жалкий мягкий переплет и знакомый шрифт на обложке заставили сердце Андрея забиться сильнее. Он напряг остатки зрения и прочел на переплете: «Филиппенко А.». Ниже шло десятиэтажное заглавие, которое по памяти сказать мог только сам Андрей. Кто-то читал его книгу?! Нет, поверить в это было невозможно…

— Ты теперь звезда! — сказала Анна.

Да какая там звезда! Простое совпадение. Видимо, на пляже они увидели коллегу. Кто, кроме историков, читает сочинения подобного характера?! Мужик купил один из сотни экземпляров, остальные пролежат на полках магазинов до тех пор, пока их не сдадут в макулатуру. Впрочем, физиономия читателя Андрею, знавшего в лицо почти всех петроведов, показалась незнакомой. Что же, значит, он какой-то новый исследователь…

Анна предложила познакомиться с коллегой.

Они подошли к мужчине с книгой, поздоровались, сели рядом, сказали, что интересуются Петром и будут очень рады обсудить новую книгу о царе.

— Да, вот, купил сегодня… — сообщил мужик. — Люблю сенсации.

— Сенсации? — спросил Андрей удивленно, вспоминая, как при написании диссертации старался быть историком серьезным, придерживаться классического стиля и не быть слишком легковесным.

— Ну, а что? Вот Филиппенко книгу выпустил — и то уже сенсация! Ведь он в тюрьме сидит. Не знаю, он как так изловчился. Правда, буквы еле-еле разбираю, а бумага, глянь, какая желтая, паршивая. Подпольное издательство! Я зуб даю, что завтра запретят, сожгут тираж. Ну, может, послезавтра. А официальные историки поднимут такой хай…

— Что? Хай? Официальные?

— Ну, вы ж интересуетесь, так знаете, наверное! Сан-Петровича они все ненавидят. Вот и посадили. Только по сути опровергнуть-то не могут, вот и лают, как собаки по углам, ко всяким частным штукам придираются… Они же утверждают, что Петра-то подменили! Сына моего так в школе учат. А вот Филиппенко говорит, что Петр был настоящий. Как вам нравится такой альтернативный взгляд, а, товарищи?