Коммунизм как реальность - Александр Зиновьев

Коммунистическая демократия

В коммунистическом обществе очень многие должности являются выборными. Одни из них выборные лишь по видимости. Это, например, депутаты советов, народные судьи, партийные чиновники, сотрудники научных учреждений. Здесь выбор происходит обычно из одного заранее намеченного кандидата, и результаты выборов предрешены заранее. Но если даже власти допустят выбор из двух, трех и более кандидатов, положение не изменится: все равно эти кандидаты будут отобраны и намечены заранее. Иногда выборы бывают настоящими. Но это касается пустяковых случаев, никак не влияющих на судьбы людей и коллективов. Таковы, например, выборы профоргов групп, страхделегатов, культоргов, членов редколлегии стенной газеты. Бывают случаи, когда коллектив вносит свои коррективы в выборы в серьезные органы, например, в партийное бюро (порой коллектив отклоняет кандидата в секретари партийного бюро, намеченного районным комитетом партии). И даже в тех случаях, когда выборы фиктивны, все же совершается некоторая формальная процедура, без которой намеченные лица не могут исполнять свои функции. Все это создает атмосферу своеобразной демократичности. Последняя усиливается таким важным явлением в жизни граждан коммунистического общества, как собрания, совещания, заседания, съезды, конференции, слеты и прочие сборища людей, призванные по идее коллективно решать какие-то проблемы. Буду употреблять для их обозначения общий термин «сборище». Сборища играют настолько важную роль в жизни общества, что сложилась стандартная система типов их и ритуалов их проведения. Особенно сильно они затрагивают лиц, причастных к руководству. Здесь невозможно дать подробное описание этого почти совершенно не изученного явления. Я ограничусь лишь рассмотрением двух типов сборищ — собраний на уровне коммун и руководящих сборищ.

Собрания на уровне первичных коммун суть общие собрания сотрудников, партийные собрания, профсоюзные и комсомольские собрания. В дальнейшем я даю их обобщенную характеристику, ориентируясь в большей мере на партийные собрания как на главные и служащие образцом для прочих. Собрания в коммунистическом обществе суть высшая форма демократии для индивидов, находящихся на низшей ступени социальной иерархии. И сила этой демократии не простирается за рамки мелких дел и интересов членов коммун.

Типы собраний и их функции разнообразны: информация о решениях высших властей, воспитательная работа, участие в деловой жизни, организационные вопросы. Более подробное описание читатель может найти в «Зияющих высотах» и «Желтом доме». Не следует думать, будто советские люди ходят на собрания только потому, что вынуждены на них ходить под угрозой наказания. В большинстве случаев они ходят на них по доброй воле. Те, кто стремится избежать их, делают это фактически безнаказанно. Общество смотрит на таких уклонистов сквозь пальцы именно потому, что пока еще в избытке хватает добровольцев. Почему так? Да потому, что для одних — это сцена, на которой они кривляются перед прочими сослуживцами, для других — средство достижения своих практических целей, для третьих — место нападения на противников, для четвертых — место самозащиты от нападения, для пятых — возможность поболтать, для шестых — возможность посмотреть житейский спектакль, для седьмых — место борьбы за интересы дела... Короче говоря, собрания в первичных коммунах суть важный орган жизни. Это — максимум того положительного, что может дать участие широких масс населения в управлении обществом. Попытки перейти эти границы могут привести лишь к склокам, хаосу, пустой потере времени. И население это прекрасно понимает. Безграничная активность широких народных масс хороша лишь в абстрактных доктринах, но не в реальности. Думаю, что сторонники таких доктрин усомнились бы в их правильности, побывав несколько раз на собраниях, на которых руководители теряют контроль над массой собравшихся.

Руководящие сборища весьма разнообразны. Я здесь выделяю такие, которые происходят регулярно и являются элементом структуры власти, — заседания партийных, профсоюзных и комсомольских бюро, бюро районных и областных комитетов партии и т.д., вплоть до Пленумов ЦК партии и съездов партии. Я не буду здесь касаться деятельности соответствующих органов, состоящих из многих людей, которые выполняют отдельные функции целого (дирекция, партбюро и т.п.). Выделю лишь то, что связано с самим фактом сборищ, когда люди физически собираются вместе, обсуждают какие-то проблемы, принимают совместные решения. А с этой точки зрения только в случае полного незнания фактического положения дел можно думать, будто такие сборища суть чистая фикция, будто все дела решают отдельные лица, а остальные только голосуют. Безусловно, такие сборища готовятся заранее, — это элемент самой процедуры их деятельности. Все заранее может быть согласовано, и сборище может принять решение чисто формально. Но не всегда так бывает. На самом деле бывают деловые обсуждения, споры и конфликты. Но если бы даже дело ограничивалось чисто формальным принятием решения, это не было бы излишней фикцией. Сам факт формального одобрения некоего предложения, сам факт принятия решения данным сборищем играет роль весьма существенную: он придает законную силу намерениям отдельных лиц или групп лиц провести какое-то мероприятие. Именно эта формальная роль сборищ, кажущаяся на первый взгляд фиктивной, является на самом деле главной их социальной функцией. А обсуждение есть лишь нечто подсобное и производное. Это очень важный и довольно трудный для понимания пункт в системе власти коммунистического общества. Попробую пояснить его в несколько парадоксальной форме.

Я хотел бы избежать употребления слов «диктатура» и «демократия». Но чтобы объяснить, почему они не годятся, я должен все же использовать их в некотором общем смысле, без претензии на роль научных терминов, просто как слова обычного языка. Одна из социальных функций сборищ состоит в том, чтобы замаскировать диктаторскую власть, т.е. власть, исходящую сверху и не встречающую сопротивления снизу. Но сама диктаторская власть здесь организована и действует так, чтобы препятствовать диктаторским тенденциям отдельных лиц и групп лиц, и, вместе с тем, снять с властителей персональную ответственность за результаты деятельности власти. Руководящие сборища и призваны не столько придавать демократическую видимость диктаторской власти (это — дело второстепенное), сколько фактически лишать власть диктаторских атрибутов. Отсюда — не столько маскировочная, сколько фактическая тенденция к коллегиальному руководству. Потому понятия «диктатура» и «демократия» лишены смысла в приложении к этой форме власти, если их рассматривать как строгие научные понятия. В коммунистической системе власти есть тенденция, похожая на диктаторскую, и тенденция, похожая на демократическую. Но тут нужны другие слова. Слова «централизация» и «децентрализация» здесь тоже не годятся. Может быть, здесь больше подходят слова «единоначалие» и «коллегиальность». Эти две тенденции суть усложнение общих принципов отношения начальствования и подчинения в применении их к обществу как сложному целому. Даже величайший диктатор Сталин не был диктатором в строго социологическом смысле слова. Он был вождем, обладавшим большей властью, чем диктаторы. Тенденция, похожая на демократическую, тоже имеет уже другую природу. Временами она обретает мощную силу, превосходящую силу первой тенденции. Борьба этих двух тенденций в руководстве способствует образованию правящей клики. Последняя выдвигает в качестве своего символа и средства формальной законности фигуры, очень похожие на диктаторов прошлого, но редко являющиеся диктаторами на самом деле. Лишь в исключительных ситуациях они становятся фактическими диктаторами. Это характерно для периода формирования коммунистического общества и кризисных ситуаций, но не для нормального стабильного существования общества. Даже Сталин отчасти уже был фиктивным диктатором. Хрущевская попытка последовать его примеру потерпела крах. А Брежнев является уже чистой фикцией диктатора. Он есть, скорее, насмешка над диктатурой.

Общественное мнение

Существует ли такое явление в коммунистическом обществе, как общественное мнение? Чтобы ответить на этот вопрос, надо определить, что называется этим выражением. Не все, что думают люди о каком-то факте жизни общества, есть общественное мнение, если даже достаточно большие массы людей единодушны в этом. Миллионы советских людей думали, что Хрущев был безответственным шутом и что его кукурузная политика смеха достойна. Миллионы советских людей думают, что Брежнев маразматик и что проводимая его именем внешняя и внутренняя политика обрекает население страны на страдания и толкает мир к катастрофе. А что толку? Это думание не превращается в общественное мнение, ибо оно не влияет на поведение власти. Более того, несмотря на такое думание, население, если это требуется власти, открыто высказывает свое одобрение ее поведению. Общественное мнение тогда существует как реальный факт жизни общества, когда оно оказывает давление на поведение людей, групп людей, организаций. В коммунистическом обществе общественное мнение в масштабах целой страны как фактор, влияющий на поведение власти, не существует или существует в настолько ничтожной мере, что его практически невозможно заметить. Оно существует лишь на уровне коммун. Причем оно здесь является мощным в отношении поведения отдельных членов коммун и довольно слабым (хотя все же заметным и порой существенным) в отношении поведения руководства. Короче говоря, оно здесь есть нормальная форма коммунального господства коллектива над индивидом и лишь в ничтожной мере есть средство самозащиты от коммунальности и средство защиты индивидов и коллектива в целом от власти.