Весны гонцы (книга первая) - Екатерина Шереметьева

Теперь они прилетели к дочке с разных концов. Теперь они были вместе, вместе горевали о ней, может быть, жалели о прошлом, утешали друг друга. И, понимая, что эти люди страдают и мучаются, Алёна почти ненавидела их. И себя обвиняла.

И уже ничего не вернуть, не исправить. Никогда…

— Поедем, Леночка.

Она с удивлением посмотрела на Глеба и на своих ребят, стоявших вокруг.

— Куда?

Подошла Соколова.

— Поезжайте, Лена. А к восьми возвращайтесь в институт. Вы должны быть, вы заняты, — сказала она, будто назначая обычную репетицию, пригладила Алёнины волосы. — Поезжайте. До вечера. Вы нужны к восьми.

Алёну било от рыданий. Каждый вздох давался ей с трудом, и она даже не старалась удержать слезы, только прятала лицо, пока не выехали за город.

Дождь прошёл. Алёна медленно опустила стекло в машине и прижалась виском к раме. Струи ветра топорщили волосы, растекались по горячему лицу.

Глеб достал с заднего сиденья свой плащ и прикрыл Алёну.

— Только простуды сейчас не хватает.

Она послушно накинула плащ.

Глеб увеличил скорость. Запахло водой и водорослями. Слева открылась мутная рябь залива, серого и скучного, как нависшее над ним небо.

— Какая зелень после дождя!

Алёна не ответила. Ей было всё равно. А слёзы бежали и бежали…

— Хватит, Лена. Нельзя.

Глеб никогда не говорил с ней так. Что-то в его интонации напоминало врача в больнице, и Алёна заплакала сильнее.

— Нельзя, Лена, нельзя…

— Мне жить нельзя, — забормотала Алёна. — Если б сразу Лилю к нам в общежитие — ничего бы с ней не случилось. Я же виновата… виновата… виновата… Загородила её от курса… Не могу… Не могу… Не могу… Жить не могу…

— Что значит — «не могу»? Жизнь учит не так, как в институтах. Учит грубо, безжалостно. Ни подготовки, ни пересдачи. И у каждого ошибки, вины. И бывают тяжёлые, страшные. А жить надо. — Он говорил отрывисто. — И все силы — на живое, на жизнь. Иначе не исправить, не загладить…

Глеб перевел скорость, обогнал грузовик и синюю «Победу».

Алёна посмотрела на него сбоку — пушистые светлые брови нахмурены, губы сжаты, глаза прищурены, будто он вдруг стал плохо видеть. Она осторожно прижалась щекой к его плечу.

Всё произошло мгновенно: баранка вильнула, пронзительно завизжали тормоза, машина юзом пошла вправо и стала, зацепив крылом опору столба.

— Лена, Леночка!

Мимо пробежала синяя «Победа», фургон «Главконсерва», тяжелый грузовик… Алёна закрыла глаза, теплый запах моря почудился ей.

— Мы… не разбились? — в смятении спросила она.

— Не знаю, — не отпуская её, ответил Глеб. Через платье Алёна почувствовала, какие у него горячие руки.

Она впервые за эти дни улыбнулась и испугалась, что может улыбаться.

На счастье, оказалось, что только крыло у машины помято. В институт Алёна вернулась вовремя. Но мир словно раскололся надвое. И заблудившаяся между двумя мирами, растерянная, пришла она на репетицию.

До своего выхода Алёна ушла за кулисы, села на куб и мысленно двинулась по пути Гали к дому Авериных. Воображение не подчинялось. Куда явственнее видела Алёна больницу, кладбище, слышала ночной разговор на набережной, давние споры о «Тихом Доне», о любви. И вдруг чувствовала, как начинали светиться Глебовы глаза теплой солнечной искрой, горячие руки сжимали плечи, пахло морем. Алёна возвращала себя к роли и опять сбивалась. Повторяла себе: «Должна, я должна» — и снова думала не о Гале, совладать с мыслями, приготовиться к выходу не могла.

Сцену мальчиков останавливали, повторяли второй и третий раз — не ладилась у Миши роль Алексея. Чем дальше, тем труднее становилось и Алёне: легкое течение Галиного дня захлестывал и поглощал поток собственной Алёниной жизни, густой, как лава, странно раздвоенной. Она устала. Ну, если нету сил? Нельзя, неверно, жестоко заставлять её сегодня репетировать… Сейчас, как только Анна Григорьевна прервет сцену, надо сказать… Неужели она не чувствует?..

Алёна осторожно отвела кулису, чтобы увидеть Соколову. И увидела серое, осунувшееся лицо, запавшие глаза. Сосредоточенно, с горячим, острым вниманием, может быть, более острым, чем всегда, следила Соколова за мальчиками. По её взгляду, по легкому подрагиванию бровей Алёна поняла, что репетиция идет плохо, прислушалась.

— «А что, если я вдруг экзамены сдам? Вот смеху будет!» — тупо сказал Олег.

Алёна перешла к другой кулисе, откуда ей видна была сцена. Алексей — Миша сидел за столом грузный, обмякший. Андрей, задрав ноги, лежал на диване с книгой в руке. Лица у обоих измученные, растерянные. Они иронизировали, дразнили друг друга, но не легко, а уж слишком весело, и потому казалось, что в доме у Авериных произошло несчастье. Однако Соколова почему-то не стала их прерывать ещё раз. Галин выход приближался.

Алёна собралась. Чтобы помочь себе, взмахнула сумочкой и, раскачивая её, вышла.

— «Мальчики, как дела?» — Алёна невольно повторила интонацию Лили. Глаза застилало, под ложечкой жгло: «Не могу! Не могу!» Но она интуитивно почувствовала, что, если сейчас не выдержит, не выстоит, будет куда хуже и уже не поднимешься, потащишь за собой всех…

Алёна резко отвернулась от Олега и, как если бы рассматривала себя в зеркало, проглотила ком в горле:

— «Сейчас еду в метро…» — звонко, хвастливо рассказывая, как загляделся на неё паренек в очках, она думала: «Только бы не зареветь!»

— «На тебя многие заглядываются», — сказал Олег — Андрей, и она услышала за этим: «Ну, помоги же, помоги!»

— «Да, удивительно», — ответила Алёна, и опять прозвучал Лилин голос, и слезы сдавили горло. Она подумала: «Не могу. Ну почему Анна Григорьевна не остановит, она же видит!»

— Не останавливаться, не останавливаться! Дальше! — жестко подстегнула Соколова.

— А тебе нравится? — спросил Олег — Андрей. — Ведь ты же хочешь?

Она повернулась и увидела его блестящие, ожидающие глаза.

— Конечно, — торопливо ответила Алёна. — Не волнуйся, Андрюшечка, у меня, кроме кудряшек, ладошки есть. Ты знаешь.

— Включайте Алексея, — подсказала Соколова.

Алёна понимала, что делает совсем не то, но она уже видела Олега и говорила с ним. Пусть не о том, о чем должны бы говорить Андрей и Галя, но все-таки она уже говорила сама, не слыша Лилиных интонаций.

— У Алексея грамматика хромает, — то есть: «Ему тоже тяжеленько», — сказал Олег.

— Да ну? Я думала, он всё на свете знает! — воскликнула Алёна, спрашивая: «Ах, и этому здоровенному типу я должна помогать?» — и поняла, что приближается к Гале, к её желанию уколоть Алексея.

— Дальше! — одобрительно бросила Соколова.

Только когда Алёна осталась вдвоем с Мишей — Алексеем и задорно, колко, по-Галиному, приказала: «Ну, развлекай», — Соколова остановила сцену и заставила начать её снова.

Не давая ни на секунду отвлечься, Анна Григорьевна подбрасывала неожиданные мысли, подсказывала новые и новые повороты действия, изменяла мизансцены, неотступно направляла их поиски. И все дальше уводила Алёну от Лили. Алёна почти физически ощущала, как держит, поворачивает, увлекает за собой Соколова. Седьмым или двадцатым, особым актёрским чувством улавливала свои и чужие находки, понимала, что сцена строится.

Соколова кончила репетицию внезапно, напомнила, как обычно:

— Завтра в десять, — и быстро ушла, уже на ходу объясняя Мише ошибки в последней сцене.

— Агеша потрясает, — сказал Олег, глядя на закрывшуюся за ними дверь, хотел что-то сказать, но только широко взмахнул тонкими мальчишескими руками. — Просто потрясает!

Алёна была не меньше его поражена. Этот день показался ей ненастоящим. Будто его до отказа набили, беспорядочно нашвыряв несовместимые события, враждебные друг другу чувства, мысли. Непомерно разбухнув, день этот вылетел из ряда других и утащил её за собой. И вот ей бросили спасательный круг. Единственное, что давало сейчас право жить, пить, есть, дышать, любить и позволяло ощущать Лилю рядом с собой, — работа.

Они спустились по широкой белой лестнице молча. Работа кончилась, и говорить стало трудно. Алёна хотела выйти с Олегом на улицу, но её зазнобило от вечерней свежести, от усталости. Она пошла в гардеробную взять свою вязаную кофточку. В изогнутом коридорчике полуподвала было темно, но впереди брезжил свет — значит, тетя Лиза ещё не ушла.

Алёне показалось, что в гардеробной кто-то тяжело, прерывисто дышит, и тут же она услышала:

— Водички принесу, Анна Григорьевна, а? — спрашивала тетя Лиза. — Может, капли какие взять в общежитии?

Алёна застыла.

— Не надо. Я сейчас, — ответил срывающийся, совсем незнакомый голос.

Алёна хотела броситься туда, но что-то удерживало.

— Может, они бы денек-другой и без вас? — сказала тетя Лиза. — Самостоятельно бы?..