Крошка из Шанхая - Вэй Хой

– А как быть, если я захочу предложить себя тебе? – проказливо полюбопытствовала Мадонна, с кокетливым прищуром глядя на меня.

– А почему бы не попробовать? – ответила я, одарив ее провокационной улыбкой.

От вина, курева и электронной музыки иногда становишься таким радостным и беззаботным!

– А что если мне придет в голову посвятить стихотворение и предложить себя твоему дружку? – задал очередной вопрос Летун с обворожительным кокетством, чувственно прикусив губу.

– У меня есть право отказать тебе, – спокойно пояснил Тиан-Тиан.

– Вот именно. Все отношения такого рода должны быть основаны только на обоюдном согласии. А вот отказываться от розы или стихов, которые вам посвящают, нельзя! – Улыбнулась я. – Здесь совершенно безопасно, почти как в раю. Так что можете расслабиться и наслаждаться жизнью! Итак, с чего начнем? Мадонна, дорогая, давай ты.

Мадонна, как всегда прятавшая глаза за темными очками, скинула ботинки и босая вышла на середину комнаты. Она взяла одну розу из вазы и торжественно произнесла:

– Я хочу преподнести эту розу моему прекрасному Тиан-Тиану, а стихотворение посвятить милой Коко. Что же касается меня, то я еще не приняла окончательного решения. Ведь я только что начала пить. Откуда мне знать, как все обернется и в чьей постели я окажусь наутро? – хихикнула она.

Она бросила розу на колени Тиан-Тиану, сидевшему на полу, потом передвинула очки на лоб, достала из сумочки листок бумаги, изящно опустилась на одно колено и, обращаясь к Тиан-Тиану с чувством и театральной проникновенностью, продекламировала:

– Увы, все это не твое, / и не касайся поцелуем / и не тревожь покой!

Она закончила, заслужив бурные аплодисменты присутствующих. А я послала ей воздушный поцелуй в знак благодарности.

Затем настала очередь Джонсона. Он подарил розу моей кузине Чжуше, с его точки зрения самой прелестной из присутствующих женщин. А стихотворение посвятил самой умной из дам, Мадонне. Оно было коротким, но выразительным:

– Душа моя / отправимся вдвоем в далекие края / туда, где среди вечных льдов нас ожидают добрые пингвины, / и вместе разопьем там счастья чашу.

Он сказал, что тоже еще не решил, с кем проведет эту ночь.

– Тебе что, приглянулась миз [107] Чжу? – спросила у него Мадонна. – У китайцев есть поговорка «Прекрасна лишь любимая». Если ты счел ее самой прекрасной, значит, ты влюбился!

Джонсон зарделся от смущения.

Чжуша и Ай Дик, невзирая на бесшабашность окружающих, безмятежно ворковали, усевшись на уголок софы с бокалами в руках. Своей манерой держаться и поведением они разительно, как лед от пламени, отличались от фонтанирующей энергией Мадонны.

– Нет проблем! Ты – свободный гражданин Америки и можешь любить кого захочешь, – надувшись пробубнила Мадонна.

При этих словах Ай Дик не удержался от смеха. Он заключил Чжушу в объятия и произнес:

– Дорогая, как чудесно, что ты всем нравишься. Ты и впрямь настоящее сокровище!

– Пожалуйста, обойдемся сегодня без ревности и колкостей! – призвала я. – Это всего лишь игра. Поэтому давайте веселиться!

– Согласен, – сказал Летун и, улучив момент, тихонько подкрался ко мне, обнял за талию и томно положил голову на плечо. Тиан-Тиан старательно не замечал его проделок, сосредоточенно сдувая пушистый пепел с кончика сигары.

Я потрепала Летуна по уху:

– Твоя очередь, проказник!

– Я дарю эту розу прекраснейшему из существ – самому себе, посвящаю стихотворение умнейшей Коко, а отдамся тому, кто мне приглянется, все равно, мужчине или женщине, – пропел Летун, с довольным видом крутясь перед зеркалом и поправляя красочный саронг у себя на бедрах.

– Пожалуй, я сегодня выгляжу просто очаровательно! – добавил он.

– Мы тоже так считаем, – в унисон вторили ему его спутницы. Они окружили Летуна, повисли на нем, обвив руками, как клубок полуженщин-полузмей, извивающихся вокруг вожделенного спелого яблока.

– Мне никто не подарил розы. Чтобы не потерять лицо, я лучше сам себе ее подарю, – с этими словами, зажав стебель розы в зубах, Летун распростер руки в стороны, словно крылья, и покачивался в такт музыке, будто собирался взмыть вверх. Вид у него был странный и трогательно-беззащитный, но развевающиеся полы саронга придавали его красоте нечто пагубно-демоническое.

– Я тоже хочу преподнести тебе розу, потому что считаю тебя самым прекрасным, – неожиданно бойко по-китайски сказал серб Иша. – А стихотворение я посвящаю моему лучшему другу Паучку, у которого самый высокий интеллектуальный коэффициент из всех моих знакомых. Что до меня, то я хочу предложить себя тому, кого назвал самым красивым.

При этих словах глаза всех присутствующих устремились на Ишу, словно на пришельца из космоса. У белокурого американца невольно вырвался нервный смешок. Иша стремительно сорвался с места и навис над Джонсоном:

– Тебе смешно, да?

– Извини, – ответил тот, не в силах погасить улыбку. – Это получилось само собой.

– Точно так же, как самолеты твоей страны сами собой летают над нашими городами и сбрасывают на нас бомбы? Точно так же, как ваши солдаты сметают все на своем пути, убивая тысячи невинных жителей? Бесстыдная ложь! Дерьмовые американцы! – кричал он в исступлении. – Как подумаю о вас, блевать хочется! Всюду лезете не в свое дело, суете нос, куда не просят! Наглая и алчная свора! Вульгарные, тупые и примитивные, самодовольные до одурения! Плюнуть бы вам всем в морду, гады ползучие!

Джонсон проворно встал с кушетки.

– Какого черта ты на меня накинулся? Какое, мать твою, я имею отношение к этим гребаным бомбардировкам? Чего ты ко мне-то привязался?

– Потому что ты хренов американец!

– Да, ладно вам, перестаньте, – примирительно сказал Паучок, пытаясь разнять их. – Вы, ребята, просто перебрали лишнего.

Сидевший в окружении волооких красоток-моделей Крестный отец даже бровью не повел и невозмутимо продолжал забавлять своих обожательниц карточными фокусами. Правда, время от времени все они бросали любопытные взгляда на двух сцепившихся между собой красных, как рак, лаовай. С точки зрения этики, они, безусловно, были на стороне серба. Но эстетические соображения склоняли их симпатии на сторону похожего на Ди Каприо американца.

– Если вам не слабо, то попробуйте силой доказать свою правоту, – хихикая, подзуживала Мадонна. Единственное, что она не выносила, – скуку и безмятежное спокойствие. Летун подошел поближе и схватил Ишу за руку. Ведь, в конце концов, свара началась из-за того, что Иша признался в своей симпатии к нему. Это растрогало Летуна.

– Почему бы вам обоим не принять холодный душ, – без тени сарказма предложил Тиан-Тиан.

Его слова не были издевкой, они шли от души, были продиктованы добротой и простотой натуры. Он искренне полагал, что омовение улучшает самочувствие, помогает решать проблемы. Для него ванная была спасительным убежищем, как материнское чрево. Искупавшись в чистой прозрачной воде можно смыть с себя всю грязь внешнего мира, избавиться от засевшего в мозгу гула рок-н-ролла, от царящего вокруг насилия и жестокости, от забот и боли.

Итак, международный инцидент был исчерпан, и вечер продолжился. Тиан-Тиан подарил розу, посвятил стихотворение и всего себя мне, а я сделала то же самое по отношению к нему.

– Ну, ни дать ни взять воркующие голубки, преданные друг другу до гроба, – саркастически усмехнулась Мадонна. – Самим-то не тошно?

Тиан-Тиан слабо улыбнулся.

– Прости, мы не хотели выставлять наши чувства напоказ всем на зависть.

Я не могла избавиться от угрызений совести. И Мадонна, и Чжуша были в курсе моей связи с Марком. Но как мне признаться в этом Тиан-Тиану? Благодаря удивительной духовной близости и гармонии между нами, Тиан-Тиану удавалось затронуть те струны моей души, которые были недоступны Марку. Эти двое мужчин были совершенно разными, и каждый будил в моем теле неповторимые, ни на что не похожие чувства. Не думаю, что я поступала слишком эгоистично и самовлюбленно, но признаюсь, мне трудно было сохранять самообладание в такой ситуации, и я постоянно подыскивала оправдания своему поведению.

Помню, как-то в разговоре с Чжушей я обронила:

– Никак не могу себе этого простить!

А она ответила:

– Вообще-то ты уже давно себя простила.

Верно.

Чжуша и Ай Дик обменялись друг с другом и розами, и стихами, и признаниями в любви. Паучок, Крестный отец и двое его друзей посвятили свои стихи мне. (Таким образом, я была признана самой умной женщиной на вечеринке. Среди прозвучавших в мою честь стихов были такие строки: «Твоя улыбка возрождает к жизни, / она как бесценный дар…», что было весьма лестно. Еще в одном стихотворении говорилось: «Ты словно закаленная броня, / а не живое существо из плоти…», что, на мой взгляд, звучало унизительно. А еще одно было таким: «Она смеется и плачет, она реальна и эфемерна», что, с моей точки зрения, вполне соответствовало действительности.) Из четырех мужчин, отдавших цветы спутницам Летуна, трое были выпускниками университета Фудань, а еще один – выпускником только наполовину. Последним, разумеется, был недоучившийся там Паучок. Бывшие студенты и красотки-манекенщицы кокетливо переглядывались и вовсю флиртовали. Хорошо, что в гостиной была не только софа, но еще кровать и мягкий ковер, где им, в крайнем случае, совсем не будет тесно.