Новая жизнь - Ольга Мяхар

— Бурочка, не могла бы ты подвинуться? — Маг посмотрел на меня и мягко улыбнулся.

Киваю и встаю, наблюдая за тем, как Крут и Сим поднимают Грифа и волокут в ванну, а элв суетится и подсказывает — что и куда совать, дабы тело прошло в дверной проем.

— Я… не понимаю. Он же никогда не болел.

— Все когда-нибудь болеют. — Маг похлопал меня по руке и пошел смотреть, что там творят ребята.

Я же осталась в комнате, глядя на задумчивые лица духов и не зная, чем помочь.

— А ведь это неспроста. — Иревиль почесал затылок и посмотрел на Фефа. Тот поспешно отвернулся и крайне тяжело вздохнул. — Феф?

— А? Что? — не поворачиваясь.

— Ты себя странно вел. Ни разу его не перекрестил и даже не спел песенку на ухо.

— Я потом спою.

Встаю и подхожу к окну. Что же делать? А это точно пройдет? Он такой горячий.

— Иля, эта зараза явно что-то знает!

Удивленно оборачиваюсь:

— В смысле?

На Фефа жалко смотреть. Красный, взъерошенный и возмущенный, он сжимает кулачки и гневно смотрит на Иревиля.

— Я дал слово! — возмущенно, — Ты, кстати, тоже.

— Что за слово? — я.

— Не ври, меня заставили, а потом еще и память стерли. Колись.

— Нет.

— Колись!

— Нет!

Из ванны послышался вой и крик. Потом дверь вынесло, на пол рухнул гном, сверху — маг. А Сим и элв в глубине отчаянно боролись с встающим из воды и явно невменяемым Грифом.

Бегу туда, плюнув на духов.

Парня пришлось связать, причем мне, так как больше никто с ним справиться не мог. И вообще, кажется, единственной, кого он теперь подпускал, — была я. Меня он не пытался, по крайней мере, разрезать жгутами, отшвырнуть или покусать. Даже дал снова уложить себя в постель и укрыть одеялом. Температура, правда, все еще зашкаливала, да и разума в открытых черных глазах было немного, но я упорно не давала больше тащить его в холод. Хоть и сама не знала, права ли.

В итоге все устало вышли из комнаты, оставив нас вдвоем. Гном поставил возле кровати тарелку с супом и попросил позвать, ежели чего, а маг обещал разузнать все о болезни и приготовить лекарство, для чего утащил с собой элва и Сима, в помощники.

Я не отреагировала. Мне было немного страшно, а еще — плохо.

А на столе остался лежать листок с заданием — очередным добрым делом.

— Итак. Слушай. — Иревиль держал Фефа за плечи передо мной, оба стояли на мне.

Я же, положив голову на плечо Грифа, задумчиво смотрела на дождь за окном.

— Бурочка, ты только не волнуйся. — Вид у Феофана был убитый. — Но… Гриф не поправится.

Мигаю и перевожу взгляд на мелкого. Тот отводит глаза и явно чувствует себя не очень хорошо.

— Понимаешь… он тоже киборг. Только биологический, и… и он уже совершил много-много дел.

— Злых. — Рёва решил влезть. Феф потерянно кивнул. — Он же на арене был, когда ты его нашла и… ну, короче, если душа совершит много отрицательных дел… то тело тоже меняется, просто немного иначе.

Феф кивнул.

— Как именно?

Процессор анализирует информацию на повышенных скоростях. Слушаю внимательно, понимая, что не врут. (Интонации не те.)

— Сказки читала? — Рёва. — Завтра процесс закончится, и он окончательно станет редким уродом… в моральном плане.

— И всех убьет, — Феф. Несчастным голосом.

— Можно что-то с этим сделать? Повернуть процесс вспять.

— Он и так отсрочен, так как Гриф… влюбился, ну и… — Вид у Фефа совсем убитый.

Сажусь, смотрю на парня. Черные волосы взъерошены, пара прядей упала на лоб, скользнув кончиками по векам. Такой красивый. Как мальчишка. И я не хочу его терять.

— Должен быть способ.

— Иля, ты не дослушала. — Рёва взлетает ко мне на плечо и тихо шепчет на ухо: — Ты можешь наконец-то стать человеком. Не надо больше будет бояться, что тело однажды перестанет слушаться. Просто… просто останови того, кто завтра со всей своей новой силой начнет уничтожать город. И это… ну очень доброе дело будет.

"Подтверждаю".

Программа. Вмешалась все-таки.

— А если нет?

— Ну… тогда ты будешь наблюдать, как он убивает твоих друзей, затем рушит чужие дома и судьбы. Потом он попытается убить тебя…

— А если нет?

— Илечка, это ужасно, правда, я понимаю. Но Иля…

Отмахиваюсь от Феофана. Наверняка есть другой способ. Любую программу можно остановить, заблокировать, загрузить вирус…

И духи мне ничего не скажут. Им же лучше, если я стану человеком, душа получит тело — и их миссия будет выполнена. Потому как они тоже не исчезнут и не растворятся, а получат то, о чем всегда мечтали, — шанс на еще одну жизнь.

Кладу руку ему на лоб. Горячий. Закрываю глаза и думаю. Система обиженно затихает, не участвуя и не давая использовать весь аналитический аппарат. Она тоже знает свою задачу и свою функцию. Мне никто не поможет. Даже я сама.

— Я не стану его убивать.

Тяжелый вздох духов.

— Надеешься, завтра красиво его остановить и своей смертью вернуть в разумное состояние? — Рёва. Язвительно.

Им тоже трудно, я знаю. Особенно Фефу — подбивать меня на такое.

— Он не человек и уже им не станет, Илечка. — Анрел почти плачет. — Ты не поможешь, даже если…

— Молчи, — резко. С плеча.

Распахиваю глаза. Поворачиваюсь к Рёве.

— О чем?

— Иля…

Беру его в руку и подношу к носу.

— О чем он должен молчать? Что-то можно сделать?

Отворачивается, кусает за палец, царапает коготками и страшно недовольно сверкает рубиновыми глазками.

— Илечка, не надо. — Феф подлетает к руке и пытается разжать пальцы.

Вздыхаю и подношу духа ко лбу.

— Расскажи. Ну пожалуйста. Я должна знать, что не смогу ничего сделать, понимаешь?

Переглядываются. Феф садится на запястье второй руки и огорченно мотает головой.

— Ладно, — Рёва перестает кусать и демонстративно складывает руки на груди. — Но помни: я тебя предупреждал.

Киваю, внимательно на него глядя.

— Его может вытащить только одно: если кто-то намеренно пожертвует своей душой ради него. Тогда дадут еще один шанс.

— Что значит — пожертвует?

Феофан с готовностью объяснил:

— То есть никогда уже не получит тела человека и навсегда останется машиной.

— Или трупом. Если уже человек, — дополнил Рёва, кивая.

Отпускаю, сажусь поудобней и думаю.

— А Гриф тогда станет человеком?

Тяжелый вздох духов.

— Ты не понимаешь, Иля. Если ты отдашь душу за него, твое тело никогда не станет снова человеческим, а останется навсегда обычной машиной. Ты не сможешь им управлять, и душа исчезнет, приблизившись к смерти. Понимаешь? Это даже не самоубийство, это — хуже. У тебя же не будет второго шанса родиться.

— И потом, — Рёва внимательно осмотрел свой хвост и повернулся ко мне, — Ты думаешь, что он бурно обрадуется такой жертве? Да он тебя любит больше жизни! А потому тоже перережет себе… ну, там, горло или вены и сдохнет в муках, ибо один останется.

Угрюмо смотрю на парня, дыхание которого остановится все более и более учащенным. Лицо раскраснелось, по телу иногда проходит дрожь, словно ему холодно, а из пальцев вышли на всю длину немелкие когти.

— А что нужно сделать, чтобы пожертвовать душой? — Шок в глазах духов. — Ну… может, можно смухлевать?

Облегченные выдохи.

— Не, нельзя, — Рёва, со вздохом, — Тут надо, чтобы он взял… к примеру, пистолет и застрелил тебя. Тогда жертва была бы отдана и принята добровольно. И ему бы дали еще один шанс.

— А при этом нельзя ли было бы мою душу куда-нибудь… переместить. Ну там, в игрушку.

— Ага, или в покойника! А что? Побудешь зомбиком, а там что-нибудь придумаем! — в голосе Рёвы нарастала истерика.

Феф осторожно положил руку на его плечо и укоризненно покачал головой.

— Кхе-кхе… Короче, нет! Киваю и встаю. Я все равно попробую.

Полчаса пытались вынуть душу и переселить в какую-то куклу, в ворону (она как раз сдохла на нашем подоконнике, видимо решив, что тут комфортнее всего) и… даже в Рёву. (Он отчаянно сопротивлялся и очень ругался, отказываясь, чтобы в него вселяли что бы то ни было.)

Не получалось. Душа сопротивлялась и выдиралась из рук, а тело угрожало отключиться на неделю, пока не поумнею.

Тогда я взяла столовый нож, вложила его в руки Грифа и угрожающе над ним нависла, направив оружие себе в горло (как еще меня можно убить обычным ножиком — я не очень понимала). Рёва попросил не драматизировать, Феф заламывал ручки.

Короче, ничего у меня не получилось, и я снова села на постель, глядя на пылающее от жара лицо Грифа и на когти, глубоко вошедшие в матрац. Ему было плохо. Очень. И я это видела.

— Рёва, мне больно, — чуть не плача. Вздох.

— Ну что еще, Илечка, я же…

Дух замер и подлетел ко мне. По моим щекам катились слезы, руки тряслись, и я совершенно не понимала, как остановиться.