Сокровища Перу - Карл Верисгофер

— Вот он — убийца! — торжественно вымолвил Гонн-Корр, указывая рукой на Алито.

Поднялся страшный вой и гам: все женщины кричали и вопили, одна громче другой, и при этом с гневными упреками накинулись чуть не с кулаками на бедного мальчика, не чаявшего беды.

— Говори, негодяй, убийца, что тебе сделал мой бедный Борро? Вампир и кровопийца, за что ты убил моего ребенка? Отдай мне моего сына или пусть тебя демоны возьмут! Пусть душа твоя умрет в муках!

Бедный Алито, недоумевая, переводил глаза с одного из присутствующих на другого, но повсюду встречал только суровые, мрачные лица.

— Да что вы от меня хотите? Что такое случилось?

— Ты убил Борро, ты отравил его, негодяй, и он, несчастный, умер в страшных муках!

— Борро умер? — воскликнул Алито. — Нет, это невозможно! Мы еще утром гуляли вместе с ним. Борро был мне другом, и у меня никогда не было ни одной дурной мысли по отношению к нему!.. Кто смеет обвинять меня в таком страшном злодеянии?

Все указали на колдуна: Гонн-Корр узнал о том с помощью волшебных трав и корешков!

— А-а! Гонн-Корр меня ненавидит! Я это знаю, он мой враг и хочет погубить меня. Он лжет! — громко воскликнул мальчик, полный негодования и сознания своей правоты.

— Он — убийца! — невозмутимым, твердым голосом повторил колдун, стоя на своем.

— Он лжет! Он лжет! Отец, неужели ты не заступишься за меня? Неужели ты думаешь, что твой сын мог совершить такое страшное преступление? — и мальчик протянул к отцу руки, ища у него справедливости и защиты.

— Иди! Я не знаю тебя! Волшебные травы не лгут; они вынесли тебе приговор!

Вдруг мимо статного, рослого индейца пробралась бледная, дрожащая женщина и, громко рыдая, протянула руки к несчастному мальчику. — Алито! Алито! Дитя мое, приди ко мне! Он лжет, этот обманщик! Он лжет, и гнусная трава его лжет! Он…

Но ей не дали договорить.

— Уберите ее! — приказал вождь, и несколько воинов мигом оттащили в сторону рыдающую женщину.

— Пустите! Пустите! — кричала она. — Я хочу спасти своего несчастного ребенка! Я хочу… — голос ее смолк в отдалении.

— Отец, — молил Алито, — неужели я не могу вернуться с тобою в свой дом?

Вождь с мрачным видом отрицательно покачал головой.

— Ты знаешь наш обычай, ты знаешь, что у меня нет больше дома: хижина, в которой жил убийца, и та, в которой проживал убитый, не могут никому уже служить убежищем и кровом. Отец Борро и я, мы оба, должны разорить и сровнять с землей наши хижины, ты должен это знать!

— Но я невиновен в этом деле! Я невиновен! Пусть меня услышат все демоны преисподней и ниспошлют на меня самые страшные муки, если я лгу!

По знаку вождя двое воинов схватили мальчика и уволокли в лес. Гонн-Корр злобным взглядом смотрел ему вслед, на лице его ясно читалось торжество: его гнусная уловка вполне удалась. Очень многие белые пытались было приблизиться к мальчику, шепнуть ему несколько утешительных слов, но индейцы скрестили свои длинные копья и решительно воспрепятствовали этому.

— Как бы я хотел пойти туда, в лес, и утешить его! — сказал Рамиро.

— Не делайте этого, сеньор! Мы не поможем ему этим, но рискуем жестоко поплатиться за такую дерзость; кроме того, я полагаю, что он ночью, наверное, прибежит к нам в хижину.

Все как-то нехотя побрели к себе, никто не притронулся к ужину; все говорили только об Алито и ожидавшей его участи.

— Завтра я предложу вождю в подарок мои часы; может быть, это заставит его смягчить участь своего сына и признать ложным приговор колдуна.

— Завтра, — прошептал со вздохом Бенно, — завтра, а за эту ночь бог весть что может случиться!

Между тем индейцы, словно темные тени, разбирали в двух концах селения хижины отца Алито и отца Борро, а поперек дороги в гамаке все еще лежало бездыханное тело мальчика.

— Завтра его будут хоронить! — сказал кто-то.

— Да, завтра мы увидим, вероятно, двойные похороны, потому что, чует мое сердце, они убьют в эту ночь и бедного Алито.

Но вот в деревне погасли мелькавшие огоньки, смолк вой и плач женщин, присутствовавших при разорении хижин, и все погрузилось во мрак. От хижин не осталось и следа, их сровняли с землей. Время было за полночь, но Бенно не смыкал глаз, он чутко прислушивался к малейшему шороху, он поджидал несчастного Алито.

Вдруг послышался какой-то слабый стон и кто-то дотронулся до кожаного полога, служившего дверью хижины.

С быстротою молнии вскочил Бенно на ноги и растворил кожаную дверь: перед ним стоял дрожащий всем телом мальчик. Вид его был ужасен, его нельзя было узнать, до того он успел измениться за эти несколько часов. Из уст Алито вырывались какие-то неясные звуки, он едва держался на ногах.

— Что с тобой, Алито? Что они тебе сделали?

Несчастный, указав на рот, в изнеможении прислонился к столбу, поддерживавшему крышу хижины, и закрыл глаза.

— Доктор! Доктор, господин Халлинг, помогите мне! С Алито случилось, вероятно, нечто ужасное, смотрите, что с ним делается!

Все в хижине зашевелились, засуетились, зажгли свечи, мальчика уложили на лучшее ложе, доктор склонился над ним, и, видя его разинутый рот, осведомился, не съел ли он какое-нибудь насекомое?

Мальчик отрицательно покачал головой, судороги сводили его конечности.

— Гонн-Корр сделал что-нибудь с тобой?

Алито утвердительно кивнул и указал на рот.

— Покажи мне твой язык! — сказал доктор.

Мальчик повиновался через силу, мучаясь от нестерпимой боли. Язык его был совершенно черный. Доктор побледнел, как мертвец. Опухоль лица, шеи и всей головы с каждой минутой увеличивалась, мальчик уже терял сознание.

— Очевидно, Гонн-Корр проколол язык бедного мальчика зубом гремучей змеи, спасти его или хоть сколько-нибудь облегчить его страдания нет никакой возможности. Он должен задохнуться, потому что язык его так распухнет, что закроет горло!

— О, будь моя воля, я бы своими руками задушил этого негодяя Гонн-Корра! — прошептал Бенно со слезами на глазах.

Под утро несчастный мальчик скончался в страшных муках; все присутствующие были потрясены до глубины души этой ужасной смертью ни в чем не повинного ребенка.

— Что теперь нам делать с ним? — спросил Халлинг.

— Я пойду и позову его отца! — сказал Рамиро и вышел из хижины.

Несколько минут спустя он вернулся в сопровождении вождя, за которым плелся и Гонн-Корр, и когда доктор повелительным жестом указал ему на дверь, запрещая этому негодяю входить в их жилище, тот только разразился презрительным смехом.

— Ты собака, ты раб, а я властелин и повелитель!