Жертвенник - Ширли Рейн

Мы привезли Алена в город, и все встречали нас, как героев. Отец чуть в обморок не хлопнулся, когда узнал, во что я ввязался на этот раз, а мать ничего, только пальцем у виска покрутила. Вообще-то она молодец, всегда меня защищает, когда я что-нибудь затеваю. Другие, чуть что, сразу шум поднимают. Ах, Лумпи такой, Лумпи сякой, озорник, безобразник, неслух. Ну, и прочее в том же духе. И только одна она понимает, что у меня на уме вовсе не баловство.

Дед вцепился в меня, точно клещ. Без конца выпытывал подробности и ворчал, что, дескать, мы все делали неправильно. Надо было так, а не эдак. Известное дело, задним умом все крепки. Знаю я его – сейчас ворчит и ругается, а потом, пыжась от гордости, будет рассказывать дружкам, какой у него замечательный внук. Ну, прямо весь в деда, то есть, в него.

Ближе к вечеру господин Аликорн созвал всех на площадь около церкви и сообщил, что пауки предлагают нам мир, а пока Антар заключил с ними перемирие на неделю. Даю вам сроку три дня, сказал он, чтобы хорошенько обдумать, будем мы заключать с ними мир или нет. Как все решат, так и поступим. И кто считает, что да, будем, те подготовьте свои предложения насчет того, как этот мир надежно обеспечить и защитить. Какие, значит, условия включать в договор.

Выступали и другие. Большинство не хотят воевать, но сомневаются, можно ли паукам верить.

Еще господин Аликорн сильно возмущался тем, что некоторые без охраны покидают город, а когда люди пропадают, ему не сообщают об этом. Никогда не видел его таким сердитым. Перемирие перемирием, сказал он, но никто не должен выходить за пределы просеки. Это приказ. Мы пока не знаем, хотят пауки на самом деле мира или это просто какая-то хитрая уловка с их стороны. Раз вы избрали меня, значит, извольте слушаться. Если же и дальше будет продолжаться так, как сейчас, я сложу с себя обязанности мэра, потому что в таких условиях не могу обеспечить вашу безопасность.

Не пойму, с чего бы это господин Аликорн так разволновался? Ну, Ана где-то пропадает вот уже второй день, так ведь она опытная охотница, во всяких передрягах не раз бывала. Наверняка с ней все в порядке. Ну, Кайла какой-то паук подкараулил в лесу за просекой, впрыснул ему яд и затащил в кусты; так ведь это произошло еще до перемирия. Теперь, я думаю, ничего подобного не случится. Теперь они будут сидеть за ущельем Вздохов и носа к нам не покажут. Зачем им это, раз они сами предложили перемирие? Вряд ли господину Аликорну стоит беспокоиться о том, как бы кто-то не вышел за пределы города. Пустая трата времени. Лучше бы думал, как правильнее составить договор с пауками. Где будет проходить граница, как ее охранять, что делать, если кто-то нарушит ее, и все такое прочее. Тут есть над чем голову поломать.

Антар, по счастью, вовсе не собирается распускать свой отряд, как я поначалу опасался. Напротив, хочет воспользоваться перемирием, чтобы как следует натаскать нас. С завтрашнего дня мы будем усиленно тренироваться и изучать все, что есть в подземной лаборатории – компьютер, остальную технику, историю и многое, многое другое.

Это хорошо, это правильно. Мало ли как дело повернется? Одно мне не нравится – что в отряде есть девушки. Какой от них прок? Только и умеют, что насмехаться да капризничать. Ладно, переживем как-нибудь.

И вообще, это все пустяки. Я, конечно, имею в виду не то, о чем говорил господин Аликорн, тут дело серьезное, кто спорит. Я про девушек.

Вот теперь я, наконец, добрался до сути того, что меня по-настоящему волнует. Случилось еще кое-что, о чем мне даже думать неприятно, не говоря уж о том, чтобы рассказать Антару или еще что-то предпринять. Но никуда не денешься. Я понимаю – просто промолчать было бы неправильно и даже опасно. Черт, на этот раз мне, кажется, и в самом деле «повезло».

Вскоре после того, как мы прилетели сюда, Цекомп показал мне голозапись, которую он сделал через мои «глазки». Не всю, конечно, я тогда для этого слишком устал. Ничего, решил я, потом посмотрю как следует. От начала до конца и, наверно, не раз. Кстати, потрясающая штука. Маленькие фигурки движутся, точно живые, и все остальное тоже видно отлично; все, на что смотрел я сам. При желании можно увеличить изображение и разглядеть любую деталь.

Но сейчас речь не об этом. Когда я просматривал голозапись, Цекомп обратил мое внимание на тот момент, когда мы тянули жребий, кому оставаться в спидере. Тогда, рассчитывая на свою везучесть, я хотел первым попытать счастья. Однако Бруно, почти оттолкнув меня, вытянул шарик раньше всех, посмотрел на него и бросил обратно, скорчив недовольную рожу. Все мы, ясное дело, решили, что ему достался черный. Я ничего такого особенного при этом не заметил, ни тогда, когда все это происходило на самом деле, ни потом, просматривая запись. Не то что Цекомп. Он остановил и увеличил изображение в тот момент, когда Бруно смотрит на свою ладонь, в которой лежит шарик. И вот тут стало отчетливо видно, что Бруно держит в руке вовсе не черный, а белый шарик! Я просто глазам своим не поверил. Забормотал что-то невразумительное, вроде того, что, может, Бруно просто ошибся? А потом, как дурак, спросил Цекомпа, что, по его мнению, все это означает.

– Ты не понимаешь? – удивился он. – Это может означать только одно. Что Бруно…

И тут до меня, наконец, дошло. Клянусь, я аж весь взмок.

– Что Бруно трус, ты хочешь сказать? Или, хуже того, предатель?

– Ну, предатель, это, наверно, слишком сильно сказано. Да предатель и действовал бы по-другому, – ответил Цекомп. Тут я и сам понял, что он прав.

– Скорее, первое.

– Но как такое может быть? У меня просто в голове не укладывается. Ведь Бруно по доброй воле вступил в отряд, никто его туда силой не тащил, не принуждал…

– Откуда тебе это известно? – спросил Цекомп. – То есть, наверняка принуждение в прямом смысле этого слова места, конечно, не имело. Но, может быть, все происходило как-то так, что Бруно было просто неловко отказаться? Знаешь, как это бывает? Приятель затевает что-то интересное, но опасное и говорит, дескать, пошли со мной. Или тебе слабо? Ну, кто откажется, услышав такое? А потом, когда доходит до дела, тут-то и выясняется, кто сильный духом, а у кого, извиняюсь, кишка тонка.

– Все знают, что Бруно ненавидит пауков, – продолжал настаивать я. – Они ни за что, ни про что сожрали его мать и деда…

– Так-то оно так, но страх, знаешь ли, обладает той особенностью, что может перевесить все другие переживания, каким бы сильными они ни были. Если человеку удается справиться с собой и преодолеть его, тогда все в порядке. Если же нет… Причем учти. Страх – это не столько недостаток, сколько болезнь.

– Скажешь тоже, болезнь, – фыркнул я.