Генерал Доватор - Павел Федоров

Вдруг консервная банка взлетела вверх и со звоном ударилась о стенку сарая.

— К бою! — крикнул Торба, сорвал с плеча автомат и бросился к выходу. За ним выскочили и другие.

По опушке леса, с трех сторон, в серо-зеленых френчах, поблескивая штыками, цепью шли немцы, катили станковые пулеметы, тащили на плечах минометы. Одна группа шла от опушки леса в направлении сарая и тянула провод. Заметив разведчиков, немцы остановились.

— Павлюк! Посты снимать, и всем в лес! — Вскинув автомат к плечу, Захар дал несколько очередей. Немцы попадали.

Разведчики, пригибаясь, отходили к лесу. Им надо было пробежать двести метров. Торба понял, что если не прикрыть товарищей, го они все полягут на открытом месте.

Немцы начали бить по сараю из автоматов. Пули ударялись в стены, откалывая мелкие щепки. Захар, спрятавшись за дверь, продолжал отстреливаться. Что-то со звоном ударило по каске, словно тяжелой дубиной; у него потемнело в глазах. Захар на мгновение потерял сознание. Когда он открыл глаза, первое, что услышал, — это крики немцев. Захар снял с головы каску. Шею заливала кровь, но боли он не чувствовал. Схватив автомат, он заполз в сарай и прилег в дверях. Он видел, немцы приближаются. Думая, что в сарае никого нет, они шли во весь рост. Торба дал длинную очередь. Несколько человек упало, а остальные повернули назад. Пробежав несколько шагов, немцы, крича и ругаясь, залегли.

— Ага, бежите, гады! — Захар снова нажал спусковой крючок. Последовала короткая очередь, и автомат умолк. Вытащив пустой диск, он сунул его в пристегнутый к поясу колпак. В эту минуту он вспомнил своего друга Филиппа Афанасьевича. «Нет, теперь Филипп Афанасьевич на меня не обиделся бы!» Он был уверен, что будет жить. Он еще увидит своего друга и родную Кубань, земляков и товарищей. Голова работала с необычайной отчетливостью. Ему вдруг представилось, что он стоит на трибуне: кругом флаги, народ, а он говорит какие-то горячие слова, от которых жжет в груди. Впереди всех стоит Анютка.

Тут он увидел перебегающих немцев. Он снова нажимает спусковой крючок и начинает бить короткими очередями. «Патроны беречь надо, — мелькает у него в голове. — Ага, бегут!» Его охватывает бурная радость... Пронзительный вой мины, страшный треск — и Захар проваливается во мрак и тишину...

Майор Круфт стоял между офицерами, жевал сигару и беспокойно поглядывал на груду обломков, оставшихся от сарая. Победа досталась дорого. Шесть солдат были убиты и одиннадцать ранены, а русских оказался всего один!..

— Где ж остальные? — спрашивал Круфт офицеров.

Те уклончиво пожимали плечами. Майор достал блокнот для срочных донесений и записал. «Группа «Клоппенбург» 26/59 8.00.3.9.41. В районе отметки 93,5 неожиданно встретил засаду противника в составе одной казачьей роты...» Вспомнив, что он уже отправил одно донесение, гораздо скромнее, а также послал «подарок», о каком полковник Штрумф не мог и мечтать, майор захлопнул блокнот, но положить его в карман не успел...

Дремавшие деревья вдруг обрушили на головы немцев свинцовый ливень. Невидимые пулеметы били со всех сторон с упорным ожесточением, а от опушки леса бежала засада немцев. За ней мчались всадники, каких майору никогда еще не приходилось видеть. По ветру развевались широкие черные плащи, словно крылья могучих птиц. Один всадник мчался впереди всех на горбоносом коне необыкновенной масти. Круп и шея коня были белые, а ноги черные. Всадник молниеносно взмахивал кривой шашкой то вправо, то влево. У всадника была густая, всклокоченная борода, длинные усы, а на голове круглая, как колесо, мохнатая шапка.

«Доватор! — мелькнуло у майора в голове. Майор был не очень-то религиозным, но в эту минуту мысленно помолился богу и быстро спрятался под обломки сарая...

Почти сейчас же Круфт, немного понимавший русский и украинский языки, услышал грозные выкрики:

— Ну, где вин був? Тут, або за вами побиг?

— Здесь. Банка консервная засигналила и... — отвечал Павлюк, стараясь держаться подальше от рассвирепевшего Филиппа Афанасьевича.

— Яка банка? Яка?.. Ты мне кажи, злыдень, где Захара кинув? — Филипп Афанасьевич яростно топал ногами и грозил плеткой. — В трибунал! Под суд! До командира дойду! — Он лазил по бурьяну, заглядывая под каждый куст, кричал, волновался, но трупа Захара нигде не было. Казаки раскидали бревна, выволокли спрятавшегося майора. Тела Торбы не оказалось и под обломками сарая.

— Це птица, видно, с большими крыльями... Обыскать!

Шаповаленко стоял перед майором, покручивая усы. После ночного похода он был в грязи до пояса.

Во главе с Доватором подходили группы командиров. В их числе были майор Осипов, Карпенков, дед Грицко и низкорослый, плечистый, в морской фуражке командир партизанского отряда.

— Ты, дядя Филипп, поговорил бы с немцем-то, — предложил Буслов, подавая Филиппу Афанасьевичу записную книжку майора.

— А пишов вин к чертям! Зараз прикрыл бы я его фотографию конским потником да и не бачив! — Шаповаленко отвернулся и с досадой сплюнул. Он стоял, широко расставив ноги, кубанку лихо сбил на затылок и небрежно, по казачьей привычке, играл кисточкой темляка.

— Косподин Товатор! — Круфт подобострастно приложил руку к груди и склонил голову. — Я офицер, я фаш пленник. Я майур...

— Добре, шо ты, майор, не попався мне, когда я на коне верхом сидел. Зараз було бы два майора.

Буслов заметил подходившего Доватора, пошел навстречу и что-то сказал ему. Лев Михайлович кивнул головой и устало улыбнулся. Его одежда, как и у других, почернела от болотной грязи.

Немецкий майор смотрел на живописную группу русских офицеров и партизан широко раскрытыми глазами. Впереди с кавалерийской развалочкой шел Антон Петрович. Полевые ремни, глубоко врезавшиеся в плечи, колечки шпор, голубые кантики синих брюк, сапоги — все было забрызгано, грязно, и только его знаменитая шашка поблескивала золотом. Берлинский юрист молча и растерянно смотрел на рослые фигуры Карпенкова, Буслова, Гордиенкова, на седую голову деда Грицко, на красавца-партизана с морским крабом на фуражке. Во всех этих людях было какое-то мужественное величие. По лицу немца пробежала тень обреченности.

Доватор бегло взглянул на Круфта и, повернувшись к Шаповаленко, спросил:

— Не нашли? — Он узнал от Павлюка, что сержант Торба, прикрывая своих товарищей, остался у сарая. Лев Михайлович нахмурился и приказал разыскать труп Захара и похоронить.

— Нема, товарищ полковник, — ответил Шаповаленко и протянул Доватору бумажку. — Вот немцы, товарищ полковник, вашу голову покупают за сто тысяч. Зараз предложите цьому офицерику: мабуть, его голову тоже кто возьмет...

— Сто тысяч марок? — усмехаясь, воскликнул Доватор. — Какая дешевка!

— Косподин Товатор, — обращаясь к Шаповаленко, лепетал майор, — я хочу говорить... Мой упеждений...

Лев Михайлович перелистал записную книжку, с внезапной строгостью проговорил:

— Ваши убеждения мне давно известны, господин майор. Извольте дать показания в штабе, только правильно отвечайте, а я с вами поговорю отдельно.

— Ви Товатор? Или... — Круфт нерешительно показал пальцем в сторону Шаповаленко.

— Мы все Доваторы! — Лев Михайлович широким жестом руки показал на присутствующих.

В воздухе гудели моторы транспортных самолетов. Их прилетело пять. Над поляной белыми пышными тюльпанами раскрывались парашюты и плавно опускались к земле. Через полчаса седоватый майор в форме войск НКВД, выпутавшись из парашютных строп, представился Доватору. Потом он шагнул вперед, обнял Льва Михайловича и поцеловал в обе щеки.

— Вашей помощи, товарищ полковник, мы никогда не забудем! — сказал майор.

Груз был распакован, распределен. Партизаны и десантники с новенькими автоматами цепочками втягивались в лесную тропу, уходя на запад. Кавалеристы застегивали подпруги, осматривали вьюки, подкармливали из рук коней перезревшей травой.

Прощание было сердечное и короткое. Лев Михайлович сказал:

— Передайте, товарищи, привет белорусскому народу, а мы отвезем привет от него товарищу Сталину. Мы вернемся!

В последнюю минуту Доватор отвел в сторону деда Грицко.

— Отец... — Лев Михайлович смотрел деду в глаза. Седые брови старика дрогнули.

— Не надо, сынок, не говори: я все знаю. Мой командир отряда сказал мне: немцы забили Оксану... Сегодня ночью пойдем тело брать. Молчи. Слова — пустое, а хороши дела. Трудно, всех потерял. Да вот вчера в болоте — ой как трудно было, а зато наверняка вышло! Так вот и будем доживать свой век наверняка. Я ведь не один живу на свете!

Простившись с дедом, Доватор направился к штабу. Там с приказом в руках ожидал его Карпенков. Полки уже были готовы к движению. Доватор взял из рук Карпенкова вдвое сложенный лист и, не читая, разорвал его пополам.