Повелитель прошлого - Михаил Палев

Ай да молодец! А я-то его помянул недобрым словом.

– Обязательно захватим! – пообещал я.

– Итак, господин Булгарин, я могу забрать статую? – спросил фон Рабенхорст.

– Разумеется, – заверил я. – Все согласно договору.

– А как вы ее вывезете? – поинтересовался Тавров. – Ведь это антиквариат.

– После последнего ритуала она выглядит совсем новой, – ответил Рабенхорст, шелестя бумагами. – Я уже договорился в антикварном магазине. Вот, господин Булгарин, распишитесь здесь, что вы сдали статую на реализацию и получили пятнадцать тысяч рублей. Я выплачиваю вам сумму полностью и прошу вас: не торгуйтесь. Это чуть больше цены лома, и мне не хотелось бы вызывать подозрение у российских властей. С хозяином магазина я уже договорился, так что все в порядке. В течение часа приедут представители транспортной фирмы, которые организуют отправку статуи в Германию. Да, и еще небольшое вознаграждение агентству господина Таврова. Вот чек.

– Тогда можно на посошок, – предложил Тавров, мельком глянув на чек и доставая бутылку коньяка. Потомок славных немецких рыцарей не отказался, и мы до приезда грузчиков прекрасно провели время.

Когда упакованную статую увезли, фон Рабенхорст попрощался:

– Всего вам хорошего, господа! Благодарю за помощь. Всегда буду рад видеть вас в своем замке.

– Лучше вы к нам, – с улыбкой предложил Тавров.

– Тогда не «прощайте», а «до свидания», – уточнил я, пожимая руку графу.

Увы, тогда я и предположить не мог, что свидание состоится довольно скоро и при весьма печальных обстоятельствах. Но это уже совсем другая история.

Прошел год с того момента, как статуя Спартака отправилась к месту своего вечного упокоения в крипте часовни замка Нойбург-Рабенхорст. Я сидел в душной квартире, пытаясь писать очередной роман, задыхаясь от сорокаградусной жары и дыма пожаров, взявших в полукольцо Москву, и искренне раскаиваясь в том, что не поставил весной в квартиру кондиционер.

И вдруг раздался звонок мобильного телефона. Взяв трубку в руки, я не поверил собственным глазам: звонил сам господин Протасов.

– Мечислав Мстиславович! Хотел бы пригласить вас на небольшое семейное торжество в своем доме. Если у вас нет более срочных дел, то завтра в двенадцать часов дня к вашему дому я пришлю машину. Как только шофер подъедет, он тут же вам позвонит. Надеюсь, вы живете там же, где и раньше?

– Спасибо, буду рад, – в замешательстве ответил я и собрался уточнить, о каком торжестве идет речь, но Протасов уже дал отбой.

Однако! Не каждый день олигарх лично приглашает к себе в гости. Надеюсь, что в его доме исправно работают кондиционеры и мне наконец удастся отдохнуть хоть несколько часов от дыма и зноя.

Дом Протасова находился километрах в тридцати от МКАД по Киевскому шоссе. Удушливого дыма, который заволок почти всю Москву и половину Московской области, здесь не наблюдалось: похоже, олигархи даже на собственных земельных участках могут организовать микроклимат.

Первой, кого я встретил в просторной обеденной зале загородного особняка Протасова, была Юлия Редер. Юлия Генриховна, как принято деликатно выражаться, находилась в «интересном положении»: живот не относится к тем частям женского тела, на которые обычно обращают внимание мужчины, но он настолько вызывающе округлился, что не заметить этого было нельзя.

– Здравствуйте, Юлия! Рад вас видеть и… э-э… – воскликнул я, глядя на округлый животик и не в силах найти слова, чтобы связно закончить приветствие. Юлия Генриховна правильно оценила мое замешательство и звонко рассмеялась:

– Ох, какой же ты смешной, Слава! Ведь с того… с той нашей ночи прошел почти год. Так что ты здесь ни при чем. Я вышла замуж этой зимой.

– Поздравляю! Желаю тебе счастья и удачи во всем, – обрел я наконец дар речи.

В это момент появился Тавров. Поздоровавшись с Редер и со мной, он спросил:

– А в честь чего мероприятие? Ты не в курсе?

– Ожидаете провокации? – пошутил я.

– Просто все неожиданно, – проворчал Тавров, оглядывая сервированный стол.

– Кстати, а как там Кольцов поживает? – поинтересовался я, вспомнив энергичного старшего лейтенанта.

– Нормально, – отозвался Тавров. – Из органов уволился, теперь работает у меня.

Ну и слава богу!

Вошел дворецкий и пригласил нас к столу. Во главе стола стояли три стула, которые нельзя было занимать. Мы расселись за столом, и в этот момент появился Протасов в сопровождении мальчика лет десяти и очень красивой женщины: высокая стройная брюнетка бальзаковского возраста с ярко-голубыми глазами.

– Добрый день, дамы и господа! – поздоровался Протасов. – Позвольте вам представить мою жену и моего приемного сына.

Однако! Похоже, что тот англо-русский короткий текст действительно перевернул взгляды на жизнь господина Протасова. Протасов почувствовал наше замешательство и первый же тост посвятил объяснению ситуации.

– Я собрал вас, господа Тавров и Булгарин и очаровательная госпожа Редер, для того, чтобы сообщить: я наконец обрел семью. И все благодаря вам! Именно все эти события вокруг странного артефакта привели к тому, что я смог снова найти любовь всей моей жизни, Иву Гродненскую. Ивушку, деревце мое дорогое!

Протасов наклонился и нежно поцеловал руку брюнетки. Так вот оно что! «Спаси дерево» – спаси Иву, Иву Гродненскую! Это призрак брата Протасова я видел в Пограничной зоне.

– Так получилось, что по не зависящим от нас обстоятельствам мы были вынуждены расстаться, – продолжил Протасов. – Ива вышла замуж за моего брата, и должен признать, что тогда впервые между мной и братом пробежала черная кошка. Он был моложе меня на пять лет и вырос фактически у меня на руках. Я шутливо называл его Бобер: из-за того, что у него в детстве два верхних зуба комично выступали над нижней губой. Потом это все исправили врачи, но семейное прозвище осталось.

А вот и разгадка первой части фразы «убил бобра». Теперь фраза перестала казаться загадочной.

– Они уехали в Америку, родился ребенок, брат занялся бизнесом, но в 2008 году он разорился, попал в долги и скоропостижно скончался от сердечного приступа. Мне не удалось спасти брата, но в лице Ивы и моего дорогого племянника я наконец обрел то, чего мне так не доставало все эти годы: свою семью. Теперь у меня есть семья, у меня есть наследник семейного бизнеса, и я смело могу сказать: жизнь удалась! Так выпьем за обретенное мной счастье, за мою семью!

Радость Протасова была столь неподдельна, что Юлия Генриховна, растрогавшись, украдкой смахнула слезинку с ресниц и приложилась к бокалу с минералкой. Я смотрел на Протасова, на то, какими нежными взглядами обменивается он со своим милым деревцем, Ивушкой, и думал: «Неисповедимы пути твои, господи! И олигархи тоже любят. И тоже хотят простого семейного счастья. Так счастья им!»

Я взглянул на сидящую рядом Юлию Генриховну. Она тоже смотрела на Протасова и Иву, затем повернулась ко мне и спросила шепотом:

– Как ты думаешь, а Саша счастлив… там? Если действительно есть Тот свет?

– Когда я видел его последний раз, он был счастлив, – убежденно ответил я. – Счастливей не бывает!

– И слава богу! – прошептала Юлия Генриховна, и я заметил, как на ее ресницах снова заблестела слезинка. Но на этот раз уже не от радости за семейное счастье господина Протасова.