Конклав - Роберто Пацци

Все умолкли.

Мальвецци подтолкнул робких и прекрасных светловолосых священников к центру Сикстинской капеллы.

Камерленг наконец перестал волноваться. Мальвецци пригласил обоих близнецов и всю ассамблею посмотреть вместе с ним на Лик Христа, нарисованный Микеланджело, и громко произнес:

– Смотрите на Лик Господа, первым наследником которого был апостол Петр. И теперь, любимейшие братья, я вас призываю голосовать за следующих последователей апостола Петра, пресвитеров Лино и Стефано, которые здесь находятся, чтобы вернуть вам надежду на то, что вы действительно освящены Святым Духом.

Крики обиды, вопли «анафема», оскорбительные жесты, иронические замечания с просьбой не путать конклав с римским сенатом, где выбираются два консула, или с королевством Спарта, где господствовали «диарки». Кто-то даже пытался дать пощечину кардиналу из Турина, но его защищали вынужденные вмешаться швейцарские гвардейцы. Однако все это проходило как бы над ним, над его головой, как морская буря, что ударяется о скалу, но не может сбить с ее поверхности ни миллиметра.

Между тем, Мальвецци старался обратить внимание окружающих на невероятное сходство Христа Микеланджело с двумя молодыми священниками, близнецами Лино и Стефано, – рассказывал позднее, кажется, кардинал курии Ло Кашио.

И никто не мог отрицать абсолютного сходства, оно было очевидно: тот же нос, тот же лоб, тот же изгиб бровей, та же белокурая шевелюра, то же выражение глаз.

Был момент, пока близнецы приближались, когда было замечено движение рук, нарочное или случайное, с силой размаха в попытке утихомирить волнение и защитить Мальвецци, а также, чтобы отдалить особо дерзких кардиналов. В это же мгновение послышалось в зале восклицание, все задохнулись от чуда… Это был жест Христа-Судии, слишком запечатлившийся в их умах и сердцах, чтобы можно было это когда-нибудь забыть.

После нескольких минут общего волнения наконец установилась тишина, и слово попросил кардинал Матис Пайде.

Он говорил уважительно о справедливой реакции членов Святой Коллегии на слова Мальвецци. Это был дипломатический ход – так рассматривал его речь камерленг. Пайде был снисходительным к Мальвецци и двум близнецам, пресвитерам Лино и Стефано, которые стояли по сторонам Мальвецци, готовые защищать его в любой момент. Заключая свое вмешательство в ведение конклава, эстонский архиепископ подтвердил, что слова кардинала из Турина, вероятно, глубоко потрясли души Их Высокопреосвященств, поскольку им было предложено выполнить их высокий долг с такой новой точки зрения, а для этого недостаточно и тысячи ночей для размышлений.

Но у них времени на размышление нет, а есть только одна ночь, светлая и священная ночь Рождества Христова, чтобы в тишине и одиночестве прийти к окончательному решению. Может быть, многие из них не смогли оценить до конца, измотанные изнурительной долготой конклава, как справедливо отметил кардинал Мальвецци, но у них всего одна ночь!

Эстонский кардинал предложил камерленгу Владимире Веронелли прервать голосование в этот день и вновь его открыть с новой предложенной кандидатурой на следующее утро, когда души старейшин более или менее успокоятся.

Камерленг, воспользовавшись общим замешательством кардиналов, которым необходимо было думать, с какой стратегией противостоять новой, оригинальной ситуации, предложение Пайде принял. Выслушал эстонца с удовольствием как помощь себе, хотя тот и поддержал, правда вполне дипломатически, предложение этого непредсказуемого странного человека. И прежде всего надо будет познакомиться ночью с двумя молодыми пресвитерами, чье присутствие было подозрительно, и их вмешательство в конклав явно вызвало протест у кардиналов.

Первым из Сикстинской капеллы в сопровождении швейцарских гвардейцев вышел кардинал Этторе Мальвецци. За ним последовали все остальные кардиналы, рассчитывая все-таки противостоять этой новой многострадальной приостановке конклава в Рождественскую ночь.

28

В ночь на Рождество Святой Дух пожалел своих детей за мучения и, убирая туман из их голов, открыл им правду во сне.

Они все, объединенные в Сикстинской капелле, увидели себя в тот момент, когда туринский архиепископ Этторе Мальвецци объявился на пороге одной из двух дверей, под фреской «Страшный Суд».

Его сопровождали, как и при последнем голосовании, два пресвитера, Лино и Стефано. За плечами каждого из них виднелись высокие крылья. Взгляд их, невыносимо сияющий, лучился и принуждал кардиналов опускать глаза, едва успевших заметить невероятную схожесть великолепной наготы двух божественных тел с такими же, как у ангелов, нарисованных на фреске «Страшный Суд», с таким же, как у Христа-Судии. Кардинал Мальвецци продолжал с жаром отстаивать их кандидатуры, не замечая улыбок и договоренности между собой двух прекрасных творений. Эти ангелы показывали своей улыбкой, что знают – кардинал не замечает их крыльев, потому что защищен слепотой таинства.

Сон пропал с внезапным исчезновением Лино и Стефано и именно в тот самый момент, когда кардинал кончил говорить…

В рождественское утро, пока кардиналы собирались в Сикстинскую капеллу, распространилась новость об общем сне, но от двух пресвитеров уже не осталось и следа. А между тем, их «местом жительства» была именно эта капелла, казавшаяся многие годы необитаемой, загроможденная пыльной мебелью, сложенной штабелями. И многие начали понимать смысл привидевшегося сна, распознав в своем сердце след сверхъестественного вмешательства. На этот раз кардиналы объединились в помощи друг другу.

Не успел кардинал-камерленг после пения Veni Creator Spiritus объявить дискуссию открытой, как слово взял Матис Пайде, президент Конгрегации евангелизации народов. Его лицо привлекло к себе внимание безмятежностью и успокоило уставших от неожиданностей кардиналов.

Сознавая, что не надо говорить пространно о том, что тоже, как и все ему подобные, видел явления во сне, в самую святую ночь в году, в ночь Рождества Христова, он заявил: если Святой Параклет наметил для выбора человека, которого в конклав сопровождают ангелы, – человека с улыбкой на устах от знания, какой может возникнуть скандал во всем человеческом мире, – то было бы грехом гордыни не подчиниться воле Святого Духа.

Считает поэтому своим долгом, заключил он, предложить на святой престол универсальной Церкви и на место епископа Рима кандидатуру Его Высокопреосвященства, архиепископа из Турина, кардинала Этторе Мальвецци.

Едва он закончил говорить, кардиналы разволновались и поднялся невообразимый шум. Кардинал-камерленг Веронелли предвидел реакцию и тех, кто, возражая, приготовился все-таки с достоинством уступить, и тех, кто разделил с ним радость приближающегося конца конклава. Он медленно огляделся и понял, что надо предоставить возможность высказаться всем, высказать любые мнения и комментарии, дать свободно выплеснуть эмоции, чтобы прийти в суверенной ассамблее к общему решению, вымученному за такой долгий срок. Более чем сорокалетний опыт консисторий, ассамблей священников, состоящих при епископе, церковных соборов, синодов и собраний, к которым он принадлежит, придает ему уверенности в том, что и с этой ассамблеей он справится. И нет никаких сомнений в том, что впервые после стольких месяцев промедлений наконец он приведет их к общему согласию. А к апогею конклава он будет счастлив, как свидетель и инструмент высшей воли Бога, – эти мысли растрогали его до слез.

«Fiat voluntas tua… fiat voluntas tua…»[73] – повторял про себя камерленг, радуясь тому, что через совсем короткое время провозгласит нового папу. Но к его радости добавилась и капля грусти, та, что сходит на человека душевно тонкого, когда приближается конец чему бы то ни было. Даже конклав, который, казалось, никогда не завершат его главные герои, теперь приблизился к своему апогею. Он не выдержал бы больше, нет, не выжил бы…

И отсутствие на заседании Этторе Мальвецци, неподвижно уставившегося в своем кабинете в окно с темно-желтыми стеклами, теперь с погашенным там светом, было ему тоже в поддержку.

Никакой другой сон в эту ночь не стал бы более ясным свидетельством того факта, какая судьба тому человеку уготована.

И ужас принятия кандидатуры кардинала из Турина на пост понтифика, выбранного почти всеми коллегами в отсутствии его самого, не обогатил вкус бездействия, засвидетельствовавшего теперь подлинность смирения. Только теперь в умах кардиналов разъяснился весь смысл его поведения, теперь только стали им понятными и своевременно пришедшее к нему помрачение, и непонятность его слов, соответствующих больше юродивым во Христе…

Таким образом, когда кардинал-камерленг поднялся, чтобы произнести громким голосом вознесение к папскому престолу кардинала Этторе Мальвецци, присутствующие единодушно приветствовали его одобряющими возгласами, без дрожи и волнения, без петляний и разногласий. Именно такой неожиданный для него прием, от одного только осознания силы самого события, оказали ему кардиналы.