Стретч - 29 баллов - Дэмиан Лэниган

В полвосьмого я решил, что пора идти, хотя никаких причин уходить не было. На улице я повел носом, слава богу, вечер выдался мягкий. Я потащил свой мешок к Букингем-Пэлас-роуд через Грин-парк Мешок волочился за мной, царапая мостовую, как безжизненная третья нога. Когда я дошел до станции метро, плечевые мышцы уже неодобрительно ныли. Я засунул мешок в ячейку камеры хранения, вытащив свитер и паспорт.

А теперь куда? На запад, в малонаселенную, похожую на свадебный торт Белгравию, через нее в Найтсбридж, потом по Хай-стрит до самого Холланд-парка и застенчиво ткнуться в объятия Тома и Люси? Или по Челси-бридж, Куинстаун-роуд, по грязи и собачьему дерьму Клапам-Коммон, навстречу каменно удивленному лицу Генри? А может, по Эмбанк-мент, через Баттерси-бридж, мимо госквартирного гетто и забытых на берегу землечерпалок к Сэди?

Я отправился на север, потом на восток Ни на севере, ни на востоке у меня не было знакомых. В толпе, если не опускать голову и не гнуться, я не отличался от других Остановил молодую негритянку, попросил у нее огня. У меня в кармане лежали зажигалка и две коробки спичек — мне просто хотелось человеческого контакта. Она с нетерпением порылась в сумочке и сунула зажигалку мне под нос, прикрывая ее рукой от ветра. Пламя гасло три или четыре раза, между нами возникла неуклюжая возня, я попытался провернуть колесико своим большим пальцем, девушка не позволила и нечаянно ткнула мне пальцем в глаз. Наконец мы разобрались, и я сказал «спасибо». Она ответила «порядок» и быстрым шагом двинулась прочь, словно опасаясь, что я начну ее преследовать. Мое начальное удовлетворение от контакта несколько омрачилось оттого, что она заторопилась уйти. Наверное, от меня уже тянет безнадегой. Странно, внутри я чувствовал покой и свободу. Я свернул в Грин-парк, через который тек ручеек засидевшихся на работе клерков. Я разглядывал их лица, пытаясь угадать, что скрыто за устремленным в никуда взглядом — близкое тайное свидание, неудавшаяся карьера, просроченные долги по жилищной ссуде, непослушные дети, страхи и предвкушения новой интимной связи? Если и так, на лицах ничего не проявлялось. Я подошел к группе деревьев, у которых разыгралась последняя сцена позднего периода отношений с Мэри, искренне попытался уловить какие-либо эмоции, но ничего не почувствовал. Всего год прошел, а уже такое безразличие. Полная необратимость.

Не выходя на Пикадилли, я свернул к центру парка. Земля была рыхлая, осклизлая и черная. Мне показалось, что я стою за кулисами гигантского зеленого театра. Всего в нескольких метрах от меня шумел и играл огнями большой город, но в моем темном закутке я не привлекал ничьего внимания и мог спокойно подготовиться к выходу на сцену. По дороге мне попалась пара скамеек Одна была свободна, на другой свернулась темная фигура. Едва заметная в тусклом отсвете уличных фонарей, она запросто могла оказаться статуей. Я живо вообразил, как по всему Лондону внедряется новая общественная инициатива — повсюду, в подворотнях, парках и под мостами, ставить статуи не тем, кто командовал с капитанского мостика, всяким там Нельсонам, Гладстонам и Черчиллям, а тем, кто облеплял корпус корабля словно ракушки.

Я присел на скамью и, разумеется, закурил. Фигура пошевелилась и подняла голову. Человек внимательно посмотрел на меня, перешел в сидячее положение, погладил густую окладистую бороду и попросил сигарету.

— Пожалуйста.

— Благослови вас бог, сэр. Меня Гордон звать.

У Гордона был поставленный оксфордский выговор. Он протянул мне бледную, женственную руку с каемками грязи под длинными ногтями, напоминавшими пинту «Гиннеса» в негативном изображении.

— Недавно уволили по сокращению штатов?

— Нет.

Мне показалось, что я ответил излишне агрессивно.

— Если люди сидят на здешних скамьях по вечерам, то обычно по этой причине.

— Нет, это ко мне не относится.

— Гм. Несчастная любовь?

— Нет, не совсем.

— Значит, несчастная любовь. Либо одно, либо другое, это всегда так.

— Я же сказал «не совсем».

— «Не совсем» означает «да». Поживете с мое в Грин-парке, сами убедитесь.

Бродяга потянулся, разминая ноги после сна, я посмотрел на его ботинки. Пара толстых шерстяных штанов была надета поверх джинсов.

— Дело не в любви. Просто я кое-кого жду.

— Значит, петушок.

— Кто?

— Петушок Других причин не бывает — увольнение, любовь или петушистость.

— Я не… гей.

— Да ты не волнуйся, жильцы у нас в парке без предубеждений.

— Да не волнуюсь я ни капли. Просто я не гей.

Я не смог сдержать раздражения.

— Что, задело?

— Ни хрена не задело! Просто не гей я, и все.

— У тебя и девушка есть?

— Ну-у… нет, но это не значит, что я — гей.

Бродяга опять потянулся.

— Значит, несчастная любовь.

— Какого хрена! Угощаешь человека сигаретой, а он начинает тебя доставать.

— Извини.

Для забулдыги он был подозрительно бодр.

— Выпить есть что-нибудь?

— Нет, извини.

— Я бы сейчас выпил.

— Как ваш брат только пьет эту гадость.

— Какую гадость?

— Ну, какую… пьете «Тенненте Супер», «Эйч-Эс-Эл»[81] и прочую дрянь прямо с утра.

— Я гадость не пью, наглая морда.

Меня чуть не отбросило назад порывом его гнева.

— Все вы одинаковые, думаете, если спит на улице, значит, скотина.

— Извини, сказал, не подумав.

— Ни хрена не подумав, тут ты прав.

Гордон затоптал окурок, встал и, вытянув руки, сделал несколько наклонов. Я перешел в атаку:

— А у тебя тогда что? Увольнение, любовь или просто пидор?

Гордон посмотрел на меня по-отечески, приподняв бровь.

— По правде говоря, друг мой, и то, и другое, и третье. — Он рассмеялся. — Все три блядских резона и еще кое-что в придачу.

Я тоже засмеялся. Отчего-то я почувствовал теплоту и признательность.

— Пойти купить, что ли, выпивки?

Гордон закинул голову назад и тихо присвистнул.

— А вот это будет правильно.

— Ты что любишь?

— Красное вино.

— Меня тоже устроит, мигом сгоняю.

— Я никуда не тороплюсь.

Я пошел в «Шепард-Маркет», чувствуя, что делаю что-то не то. Еще немного, и он предложит подрочить за пятерку. И я, чего доброго, соглашусь. Однако все сомнения перевешивало ощущение свободы. Его трудно описать, но чувство было такое, что я непринужденно и легко, вместе с ветром, бегу вниз по склону холма. Билл с его притворным безумием, сидящие на его шее Дебби, Бен и Мюррей, долги по ссуде, еженедельные расчеты, кабальный уговор с Бартом, идиотская выходка у Тома, жалкие потуги с Сэди и верная себе, безнадежная Мэри, — я резко выздоровел от них, как от надоедливого гриппа.

В винном магазине купил две бутылки болгарского «Сухиндола», упаковку одноразовых стаканов и двойную пачку «Лаки Страйк». Когда я вернулся, Гордона на скамье не было. Возможно, я ему не понравился и он решил свалить.

— Гордон!

Из-за полосы черных кустов за моей спиной раздался голос:

— Подожди, я сру.

Не знаю почему, но меня чуть не стошнило. В двух минутах ходьбы на станции метро имелся общественный сортир, однако тошно мне стало не от пофигизма Гордона. Внутри меня что-то творилось, а что — я никак не мог разобрать. Ощущение свободы сменилось другим чувством — чувством скольжения юзом. Я открыл первую бутылку и наполнил стаканчики. Подошел Гордон, прочитал этикетку.

— Гм. Балканский товарец.

— Будем.

В слове соединились два смысла — беспечальная надежда на будущее и собственно тост. Мы пригубили вино. Оно было слишком холодное, и воздух тоже был слишком холодный, мы лишь почувствовали, что пьем какую-то жидкость и что у нее вяжущий вкус. Гордон повертел стаканчик перед глазами.

— Такой редкий урожай, сейчас заплачу.

— И терпкость, граничащая с резкостью.

Гордон неискренне посмеялся и повернулся ко мне:

— Ну, а теперь что?

— Что теперь? Доставать болт? Сосать пора?

— Что ты теперь здесь делаешь? Друг-то твой не пришел.

— Должен признаться, Гордон, что я почти в таком же положении, как и ты.

— В каком?

— Пытаюсь вернуть свою жизнь в нормальное русло.

Гордон вытащил сигарету из новой пачки, которую я положил на скамью.

— Я этого не пытаюсь.

Вот черт, он еще загадочность тут будет разводить.

— А что тогда? Валяй, рассказывай.

Он проверил уровень вина в бутылке.

— Пойла надо будет прикупить.

— Еще на час хватит.

Гордон зыркнул на меня горящими глазами.

— До тебя, видно, еще не дошло.

— Что не дошло?

— Сколько у тебя денег?

Мне не хотелось называть точную сумму, еще решит ограбить.

— Десять-пятнадцать фунтов.