Святая - святым - Санин Евгений
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Ты же сам знаешь, отец...
Марцелл поперхнулся и нехотя уточнил:
- И - о чем же?
- Как всегда: просил благословения у Бога на сегодняшний день, счастливого плаванья, здоровья тебе, знакомым, императору…
- Не понимаю… – поджал губы отец. – Деций приказал казнить вас, мучить, пытать, жечь! И ты молишься за него?!
- Конечно, - как о само собой разумеющемся подтвердил Крисп. - Император сам не ведает, что творит. И потом Христос подал нам пример, когда молился за своих обидчиков и тех, кто распинал его.
- Не понимаю я этого… – проворчал Марцелл. – Ну, да ладно! Вот тебе то, что просил! – протянул он исписанный крупными буквами лист папируса.
- Что это? – не понял Крисп.
- Как что? Вольная для твоих рабов!
- Отец!..
- Ладно, ладно, будет тебе!
Марцелл быстро допил вино и показал рукой на кувшин.
- Лекарь вчера сказал, что на корабле уже два человека больны животом. Неизвестно, сколько мы еще будем плыть на одних веслах. Так что поменяй эту воду на свежую! Ну, - поднялся он, - а я пойду, пока твой Нектарий не продолжил свой вчерашний спор с нашим жрецом.
- Кстати, а как он? - встрепенулся Крисп, услышав родное имя.
- Если честно, держится молодцом. Но зря сопротивляется! Хотя, конечно, в его ответах есть кое-что, с чем трудно не согласиться… жрец сегодня наверняка одолеет его!
Марцелл с видом победителя покинул каюту, а Крисп сделал из папируса свиток и бережно спрятал за пазуху.
Ему хотелось сразу же броситься к рабам. Но, выполняя указание отца, он сначала набрал в кувшин воду из большого чана, заткнутого глиняной пробкой и только после этого направился к ним.
Проснувшиеся и тоже позавтракавшие, они, поспешно встав, поклонились ему, как своему господину.
Крисп смутился и велел рабам немедленно сесть.
Он уже потянул руку за свитком папируса, как вдруг похолодел от неожиданной мысли: если Злата станет свободной, она перейдет на корму, куда путь для него закрыт, и они уже не смогут быть рядом!
«Но не сразу же они уйдут туда! – принялся успокаивать он себя. – Я могу не говорить им об этом, а они сами могут не догадаться!»
Решив так, Крисп с торжественным лицом достал свиток и сказал, не узнавая собственного голоса:
- Вот, это – вам!
Сувор вопросительно посмотрел на него.
Млад протянул руку к свитку.
А Злата, хмыкнув, отвернулась и стала безучастно смотреть на море.
Крисп, минуя ждущие пальцы мальчика, протянул свиток Сувору и, обращаясь больше к дочери, чем к отцу, произнес:
- Вы – свободны!
- Что? – в один голос воскликнули Сувор и мгновенно обернувшаяся Злата.
- Свободны! – повторил Крисп. – Я попросил своего отца, и он согласился выдать вам эту вольную!
- И мы… больше не рабы? – веря и не веря ему, переспросила девушка.
- Не отработав? Не выкупив себя? Но – почему? – в полном недоумении воскликнул Сувор.
Крисп немного подумал и с улыбкой ответил:
- Мой Бог учит любить ближнего так же, как самого себя. А я не хотел бы быть рабом…
- Так значит, все это – благодаря Ему? – Сувор показал глазами на отца Нектария, затем на небо и жестом велел дочери бросить куклу-богиню за борт. – Отныне мы будем поклоняться только этому Богу! Слыхала?
Девушка отрицательно затрясла головой и прижала куклу к себе.
Мужчина строго сказал ей несколько слов на незнакомом языке и требовательно протянул руку, но Злата прижала куклу еще крепче, давая понять, что скорее сама бросится в море, чем отдаст ее.
Крисп посмотрел на них и понял, что сам должен велеть им пойти на корму. Пусть это будет его последнее приказание своим бывшим рабам. Пусть он больше не сможет быть с ней. Главное – чтобы она спаслась.
«Все равно – скоро разлука, - с грустью подумал он. – И что же – она так и останется в своем язычестве, с этой куклой? Откуда ей в Дакии узнать про Христа? Нет, пусть уж лучше послушает отца Нектария!»
Крисп остановил Сувора и велел ему собирать вещи.
Узнав, что они уходят на корму, Млад заметался между отцом и сестрой, пытаясь узнать, что произошло. Сувор объяснил ему, в чем дело. Тот порывисто обнял Криспа, показал ему свою старую монету и стал смотреть на него, не сводя умоляющих глаз.
- Чего он хочет? – не понимая, обратился к девушке Крисп.
- Он спрашивает, когда ты освободишь и нашу маму… - опустив голову, тихо ответила та.
- Маму? – недоуменно переспросил Крисп.
- Ну, да! – Злата повернула к нему лицо и сказала то, от чего Крисп сразу понял причину ее враждебности к нему: – Когда торговец рабами привез нас в Афины, на маму сразу нашелся покупатель. Зря отец гневается на нашу богиню. Это был очень добрый и порядочный человек. Мы уговорили его не разлучать нас. Отец обещал работать за десятерых. Я тоже - делать все, что он пожелает! И тогда он согласился купить нас всех. Но у него не хватило денег. Он пошел домой за недостающей суммой, и тут появился ты с отцом…
- И… разлучил вас?
- Да…
- О, Боже! Что я наделал!
2
- Да что мы – ромашек не видели? – хмыкнул разочарованный Ваня.
Добежав до Ваниного дома, Стас нетерпеливо открыл покосившуюся калитку и замер от неожиданности, увидев следующую картину.
Ваня стоял посреди двора с большой дымящийся тряпкой в руках и на чем свет ругал свою сестру. В его речи то и дело проскальзывали такие слова, от которых даже Стас покраснел. Лена покорно сносила всё это и только часто и глубоко вздыхала.
- У вас, что - пожар был? – с опаской делая шаг вперед, осведомился Стас.
- Не-ет, пужар - только напугались, - жалобно ответила Лена.
- Я тебе покажу пужар! – замахнулся на неё тряпкой Ваня и принялся объяснять: – Она у соседского забора костер развела. Соседка возьми да скажи: «Вот я твоему отцу напишу, чтобы он быстрей возвращался, да выпорол тебя!». Так она знаешь, что учудила? Весь ее забор подожгла.
- Я думала, так папка скорее приедет, – шмыгая носом, пояснила Лена.
- Ну, как такую накажешь?! – развел руками Ваня.
Он вылил на зашипевшую тряпку целое ведро воды, старательно потоптался по ней, зашел в дом и через минуту вышел с газетной пилоткой в руке.
- Ну, что пошли? - с готовностью показал свою банку Стас.
Ваня как-то странно покосился на нее, но ничего не сказал. Зато Стас принялся потешаться над пилоткой из газеты, которую Ваня деловито водрузил себе на голову.
Втроем они вышли на улицу и направились к краю деревни.
- Вань, а ты мне велосипад починишь? - явно подлизываясь к брату, спросила Лена.
- Починю.
- А покататься дашь?
- Дам.
- Когда?
- Когда он снова велосипедом будет!
У Вани в руках был небольшой туесок из бересты, у Лены еще более маленькое пластмассовое ведерко, с каким в городах играют в песочницах дети.
«Не конкуренты!» – покосившись на них, усмехнулся про себя Стас.
Проходя мимо медпункта, они увидели отца Тихона, который стоял на крыльце и словно ожидал их.
- А мы в лес идем! – похвасталась Лена. – Мы с Ваней ягоды собирать, а Стасик – выгоду.
- А меня с собой возьмете? – улыбнулся отец Тихон.
- Так вам же мама наклоняться запретила! – испугалась Лена и шепнула Ване: - А он кланялся перед иконой, я сама видела…
- А я просто – воздухом подышать!
Ваня озадаченно посмотрел на солнце, определяя, сколько сейчас времени, пожал плечами и молча согласился. Лена обрадовано взяла отца Тихона за руку, и они вчетвером медленно пошли на проселочную дорогу, ведущую через поле в лес.
Стас захотел сразу задать свой вопрос о главном, но постеснялся делать это при Ване с Леной и спросил совсем другое.
- Отец Тихон, а кто этот генерал?
- Какой? - отрываясь от своих мыслей, не сразу ответил отец Тихон.
- Ну, тот, который омоновцев так напугал!
- А-а, один мой хороший знакомый. Настоящий, боевой генерал. Он иногда ко мне обращается за советом: о Боге, о вере…
- К ва-ам? – с уважением переспросил Стас и подмигнул Ване: - Слыхал?
- И много у вас таких знакомых? – с восторгом кивнув, почтительно полюбопытствовал тот.
- Да есть…
- А кто они?
- Ну, отец Тихон, скажите!
- Писатели, актеры, художники, певцы…
- И мы их знаем?!
Стас собрался уже спросить имена таких уважаемых людей, которых он, может быть, даже видел по телевизору.
Но тут в разговор вмешалась Лена:
- Папа Тихон, - обращая на себя внимание, задергала она священника за руку. – Ваня говорит, сегодня в храме про чудеса рассказывали! А я, такая жалость… такая жалость… ни про одно не слышала! Покажите мне хоть какое-нибудь, хоть вот такусенькое, - она показала свой мизинчик, – чудо!