Рок-н-ролл под кремлем. Книга 3. Спасти шпиона - Данил Корецкий

Но не Света его беспокоит, совсем не она. По дороге с работы служебную машину Мигунова провожал какой-то «Форд», не особо таясь и демонстративно вставая в хвост на светофоре. Почти до самого дома вел. За темным лобовым стеклом – странно нервирующий огонек сигареты. А потом развернулся и уехал. С чердака он внимательно осмотрел окрестности в ночной бинокль – ничего и никого. Значит, это еще не плотный круглосуточный «колпак», из-под которого не вырвешься, это так называемое «контрольное наблюдение»: с одной стороны – присмотреть за человечком, составить общее представление, а с другой – пощекотать ему нервы: если наблюдаемый чувствует за собой вину, то начнет дергаться и обязательно наделает ошибок.

Ждут ошибок, ждут… Дали на ознакомление новую систему шифров правительственной связи. Вроде с нового года вводить будут. Жирная приманка, аппетитная. Только это не его линия. Криптографический отдел другой зам курирует – полковник Гришаков. А Мигунов техническую сторону обеспечивает: прохождение сигнала и все такое… Зачем Мигунову с чужими секретами знакомиться – у него своих хватает! Это ему крючок к носу подвели, на дурака рассчитывают… Вдруг клюнет!

Кстати, кремлевский пропуск и универсальный электронный ключ-идентификатор ему так и не вернули, а Бабин все уже получил, сам рассказывал, как опять ходил в «колодец № 1»…

И все же это не персональная отработка: Катран звонил, жаловался – его тоже отстранили от китайского проекта. И у Семги якобы прослушивают телефоны… Значит, пока он один из трех подозреваемых. Положение «3» по универсальной шкале опасности…

Слабое утешение! Следующее положение «2» – персональная отработка, потом «1» – реальная угроза ареста, потом «0» – арест! И пройти по этим ступеням можно очень быстро… Если не извернуться и ничего не придумать… А что тут придумаешь? Нет, надо убираться отсюда… Когда он передал своим… гм, работодателям, что находится в положении «3», они и не почесались. Может, считают, что до расстрельной стенки еще далеко…

А снег идет и идет. Закончив с дорожкой, Мигунов принялся разгребать сугробы у гаражных ворот.

Что же делать? Ждать? Но сколько можно ждать? И чего дождешься? Как говорил дядя Коля: «Кто не стучит, тому не открывают!» Нет, надо бить во все колокола! Завысить степень угрозы, пусть осознают, суки!

Вдруг он отшвырнул лопату в сторону, выкатил из гаража свой «Лексус», сел и выехал прочь со двора, едва не задев крылом неспешно откатывающиеся в стороны автоматические ворота.

…В длинном пальто и нелепой шляпе, присыпанной, словно рождественский пирожок, белой пудрой, бредет по улице доцент-обществовед Носков, агентурный псевдоним Профессор, – сутулый старик с шаркающей походкой. Он мог бы проехать в метро, да жалко денег, к тому же красиво-то как!

В витринах – украшенные елочки с разноцветными огоньками, и поперек улицы яркие гирлянды, везде фигуры Дедов Морозов с полными мешками подарков и румяными Снегурками… Раньше так Москву не украшали, нет, тогда все строго было, аскетично. Да и сам он другими глазами по сторонам смотрел, на многое вообще внимания не обращал. Вот снег – идет себе, и пусть идет… А оказывается, красотища-а-а! Молодые радуются, швыряют в девушек снегом – пусть, им жить долго, снега на всех хватит. А вот для старика Носкова это, может, последний снегопад… Пропустить нельзя. Фу, что за глупые мысли!

Сейчас зайдет за Сперанским – тот сибарит, ждет в кофейне, небось коньячком балуется, барин! Писатель, видите ли… Как его не рассмотрели в свое время? А может, как раз рассмотрели, раз он столько лет на агентурной связи состоит…

Так вот, они с Американцем позвонят Катранову, предварительное согласие тот вроде бы дал и пойдут к бывшему воспитаннику, побеседовать о том о сем… Историю КПСС Игорь Батькович слабовато знал, очень слабовато, это даже к лучшему, благодарен должен быть, что не зарубили, выпустили в войска, дали до полковника дослужиться… Наверняка стол накроет, можно будет поужинать…

Подойдя к яркой витрине «Шоколадницы», Носков нерешительно топчется у входа, заглядывает сквозь запотевшее стекло и, только рассмотрев монументальную фигуру Сперанского, бочком входит внутрь.

– Ну что вы, коллега? Не робейте! – Писатель машет рукой.

Хотя за столиком он один, перед ним два бокала вина и две тарелочки с пирожными. Значит, позаботился о напарнике… С чего бы это? Но все равно на душе у Профессора становится теплее. Расстегнув пальто и сняв шляпу, он садится напротив и сглатывает слюну.

Американец делает рукой небрежный жест.

– Ешьте, пейте, все равно никого нет.

Вставными зубами Носков впивается в пирожное.

– Что значит «никого нет»? Я здесь, и вы…

– Не обращайте внимания. Выпьем. За наши успехи…

– Но…

– Это легкое, сухое, даже с моим давлением можно…

Они чокаются. Носков жадно запивает одну сладость другой. Хорошо устроился Американец!

– Звоните! – Напарник протягивает телефон. Своего мобильника у Носкова нет. Он послушно набирает номер. Катранов долго не берет трубку. Но отступать некуда, поэтому Профессор терпеливо ждет. На десятом гудке трубку снимают.

– Алло! – Катранов явно раздражен.

– Здравия желаю, товарищ полковник, – в шутливом тоне начинает Профессор. – Это доцент Носков побеспокоил. Помните, Игорек, как мы про второй Интернационал спорили?

– Что?! Какой Носков?! Вы почему трезвоните, как на пожаре?! Что за бесцеремонность?!

– Извините, мы договаривались… Я от полковника Рыбаченко… Мы с писателем Сперанским хотим с вами поговорить…

– Забудьте про все договоренности! Никаких разговоров! И больше мне не звоните!

Огрызающаяся короткими гудками трубка почти выпала из морщинистой руки обществоведа, слабо звякнув о пустую тарелку.

– Что случилось? – испуганно спросил Сперанский.

– Он… нас… послал…

– Всего-то? Ну и хрен с ним! Сейчас доложимся Евсееву, и – по домам…

Отзвонившись куратору, Американец подмигнул напарнику.

– Все в порядке, к нам претензий нет. Может, хотите еще пирожное?

– Пирожное… Гм… А чем это пахнет? Котлетами?

Сперанский усмехнулся.

– Тут не готовят котлет, это ведь кондитерская…

И проницательно спросил:

– Есть хотите?

– Ну… В общем-то… Честно говоря, дома у меня и в самом деле хоть шаром покати… Помните эти стихи: «Горсточка риса да Мао портрет – это вся ноша моя»…

– Конечно! Как сейчас помню, как сейчас…

Американец ненадолго задумался.

– А пойдемте ко мне, товарищ китаец! Не знаю, как насчет риса, но цыпленка я зажарю. Вы ведь не будете настаивать на вегетарианской пище?

– Не буду, – оживился Профессор. – Конечно, не буду! Но… Почему вы это делаете? Почему приглашаете меня в гости?

Сперанский широко улыбнулся.

– Ну-у-у… Мы же коллеги… Раз выдался нечаянный «фри ивнинг»… И потом, мне нравится наблюдать за вами. Вы очень интересный… гм, типаж. Я опишу вас в одной из книг…

Носков смиренно улыбнулся в ответ и кивнул.

– Это пожалуйста… Рад буду помочь…

Они вышли на улицу. Теперь Профессор не сутулился, и шляпа его была залихватски сдвинута на затылок. Ужин – это святое, а Сперанский привык барствовать, наверняка кроме цыпленка еще чего-то выставит. Да и коньячку, наверняка, хряпнет. А там поведет разговоры разные, бахвалиться начнет, может, и выболтает что интересное. Будет чем Евсееву глаза открыть! А не выболтает – опять-таки Носков не внакладе… Пусть наблюдает, наблюдатель хренов!

…Света Мигунова стоит совершенно голая под открытой форточкой в спальне Катранова, у уставленного цветочными горшками подоконника. За окном снегопад. Некоторые снежинки залетают в комнату, и Света сдувает их с колючих кактусов. Она нервно трет перепачканные землей пальцы и курит – курит, наверное, второй или третий раз в жизни. У нее до сих пор дрожат колени и руки – дрожат не от страха или раскаяния, это не «отходняк» после пережитого стресса и не радость от достигнутой цели. Нет. Все гораздо прозаичней, можно сказать – «физиологичней»: несколько минут назад она испытала на этой кровати самый бурный оргазм в своей жизни… Мама родная, едва не умерла!

Это случилось впервые. В ее-то возрасте, а? Выходит, она ничего не знала. С Сергеем все было хорошо, иногда ей казалось даже, что это та самая «любовь до гроба», хотя страстно любить человека, разменявшего шестой десяток, с его неизбежной перхотью, урчанием в желудке и утренним запахом изо рта, как-то противоестественно, что ли. Но…

Она всегда думала, что они идеально подходят друг другу в постели… Тридцать с лишним лет, сотни и тысячи раз, и все было как надо. Даже когда приходилось делать это с другими мужчинами, нечасто, несколько раз: например, Бутузов, скотина, просто вымогнул близость за то, чтобы «Тюдор» состоялся; то после всех своих грехопадений она только убеждалась: Сережа – самый лучший! Оказалось, нет. Сегодня она билась, выла и визжала, как течная сучка… А какой бред несла!.. Два высших образования, кандидат наук, взрослый сын, респектабельный муж – все побоку. Ужас. Ужас.