Список для выживания - Кортни Шейнмел

не было рака. Или был? Не могла же она скрыть от меня, что болела раком. Или могла? Она всегда так хорошо понимала людей, которые переживали особенно сложные времена. Она вполне могла бы сказать: «Представь, что ты ребенок и у тебя рак». Не помню, чтобы сестра говорила именно эти слова, но однажды она хотела дать мне почитать воспоминания о больных детях. Вдруг это было испытание, чтобы понять, выдержу ли я плохие новости, а я его провалила?

Однажды она заставила меня и всех своих друзей пожертвовать волосы на детские парики. Вдруг она хотела таким образом отблагодарить организацию, которая когда-то ей помогла? Вдруг Талли тоже носила парик, когда мы были маленькими? Как я могла такое пропустить? Скорее всего, она бы тогда какое-то время не могла ходить в школу, но этого я могла и не заметить, потому что в одну и ту же школу мы ходили, только когда я была в детском саду, а она в пятом классе. После этого мы всегда учились в разных школах. Если бы она пропустила несколько дней, я бы и не заметила. Если бы ей нужно было остаться на ночь в больнице, она могла сказать мне, что ночует у подруги. Такое непросто скрыть, но у нее могло получиться.

Что касается связи с «Солнечной командой», ей пришлось бы ездить в Стэнфорд. Значит, папа все знал. Это была его идея скрыть все от меня или все-таки Талли? Я представила себе, как она говорит ему: «Слоун не смогла прочитать даже пару глав про незнакомого человека. Мою болезнь она точно не выдержит». Кто бы что ни сказал, такое решение они принимали вместе. Я всегда считала, что в нашей семье есть я и Талли и есть папа. Мы с Талли команда, одно целое, а папа – сам по себе. Мы любили его, но он существовал отдельно от нас. Но, возможно, это я существовала отдельно от них двоих.

С другой стороны, это могло произойти еще до того, как я родилась. «Солнечная команда» принимала детей от трех лет, а я родилась, когда Талли было уже пять. Может быть, поэтому папа был так против, чтобы я пыталась расшифровать список Талли, – вовсе не затем, чтобы «двигаться дальше», а чтобы я не узнала тайну, которую они от меня скрывали. Но теперь, когда Талли умерла, зачем скрывать это дальше? Даже если это произошло до моего рождения, она ведь была моей сестрой. Я имела право об этом знать и однозначно потребую от него объяснений. Но прежде надо получить как можно больше информации от Альбы Касталл.

– Слоун? – спросила она. – Ты еще здесь?

– Да, я здесь. Мисс Касталл…

– Зови меня Альба.

– Альба, – сказала я. – У Талли был… каким раком болела моя сестра?

– Острый лимфобластный лейкоз.

Так вот оно что. Лейкоз. У моей сестры был лейкоз. Хорошая или плохая форма, но он ее убил. У переживших рак все чаще встречаются депрессии и самоубийства, и это ее и убило.

– Даже не могу представить, насколько тебе сейчас тяжело, – произнесла Альба. – Я могу для тебя что-нибудь сделать?

– Да, – ответила я. – Знаю, вы наверняка очень заняты, но я в Калифорнии еще буквально пару дней. Я приехала, чтобы познакомиться с людьми, которых знала Талли, и очень бы хотела поговорить с вами лично, если у вас есть время.

– Я найду время, – сказала Альба. – Записывай, как добраться.

Ее кабинет находился на втором этаже детской больницы имени Люсиль Паккард. С тех пор как умерла Талли, я не бывала в больнице и в этот раз думала только о том, как до нее добраться, не отвлекаясь на мысли о том, как я себя там буду чувствовать. Но когда я вошла через главный вход, то увидела, что пол и стены были точно такого же цвета, как в больнице Голден-Валли, как будто при ремонте все больницы обращались к одной компании. Пахло там тоже точно так же. Это было просто невыносимо. Талли однажды сказала, что память связана с запахом. Часть мозга, которая обрабатывает запах, взаимодействует с областями, где хранятся эмоции и воспоминания. Она сказала, что для этого даже придумали термин – феномен Пруста. Его так назвали в честь французского писателя, рассказавшего о воспоминаниях, которые вызывает запах размоченного в чае печенья.

У меня было такое чувство, что ноги сейчас сломаются под весом тела, и я закрыла руками рот и нос, чтобы отгородиться от запаха. Талли бывала в этом здании. Прямо здесь. А наверху меня ждет женщина, которая была с ней знакома. С трудом я доковыляла до лифта. Поднялась на один этаж, вышла на этаже с длинным коридором и пошла по указателям на программу «Детские жизни». На краю лавочки сидела женщина, а рядом с ней в инвалидном кресле девочка в вязаной шапочке. На несколько секунд наши глаза встретились, и я задумалась, что у нее: рак? Лейкемия? Если лейкемия, то хороший или плохой вид? Я подумала, что вот бы она была из тех девяноста процентов, которые выживают, и с ней не произошло то, что случилось с Талли.

Я миновала двойные двери в конце коридора и вошла в приемную. В глубине находилась стойка регистратуры, за которой сидел молодой человек и отвечал на звонки. Я назвала ему свое имя.

– Во сколько у вас прием? – спросил он.

– Я поговорила с Альбой Касталл, и она сказала, что я могу приехать, – ответила я.

– Хорошо, – сказал он. – Присядьте. Я ей позвоню.

Стулья в приемной были точно такие же, как в приемной больницы Голден-Валли, только обивка не синяя, а серая. Я села на край одного из них. Сердце стучало как отбойный молоток. Я попробовала дыхательные упражнения из йоги, как меня учила тетя Элиза: растянуть вдох, считая до трех, затем выдох так же на три счета. Вдох на раз, два, три – выдох на раз, два, три. Затем все сначала. Я вдруг поняла, что в этом отделении пахло не так, как в больнице. Или я просто привыкла.

«Слоун Вебер?» – раздался чей-то голос. Я подняла взгляд. Рядом с регистратурой стояла женщина. У нее было маленькое лицо, очки в темной оправе и удивительно длинные и густые волосы. Как из рекламы шампуня. Странно, когда человек с такими волосами работает с детьми, у которых волос больше нет. Я встала и шагнула к ней, протягивая руку для рукопожатия, но вместо этого она меня обняла.

– Я Альба, – представилась она. – Пойдем. Поговорим.

Я пошла