Кондотьер - Макс Мах

«Бессмысленно!» — В большинстве своем эти люди штабные офицеры. Не спецназ, не разведка. Ничего, на хрен, не умеют, кроме как планировать операции войсковых объединений или какой-нибудь другой замысловатой херни.

«Дефияж, — прочел он на афише. — Романтическое „Ню“ в исполнении „Госпожи Сабуровой“. Дефияж… „Осыпание листьев“… Надо же, как элегантно можно назвать обыкновенный стриптиз!»

— Кто-нибудь один, — сказал он вслух. — Любой, кто владеет максимум информации.

Мгновенная пауза. Но, похоже, она может затянуться — информацией не владеет никто.

— Разрешите?! — чуть подался вперед штаб-капитан из оцепления.

— Докладывайте.

— Первый выстрел прозвучал в два часа одиннадцать минут, — сообщил капитан.

— Откуда такая точность? — усомнился Генрих. Ему хотелось надеяться, что хоть кто-нибудь в этом бардаке умеет ловить мышей, но, как говорится, верилось с трудом.

— Уличные часы висят напротив входа в трактир, — повел подбородком офицер.

— Дальше!

— Я стоял метрах в десяти выше по улице, у машины. Услышал характерный звук. Пуля попала в кирпич.

— А сам выстрел?

— Ни тогда, ни позже выстрелов мы не слышали. Стрелок находился вон там, — указал офицер рукой на крышу одного из соседних домов. — Стрелял из винтовки с глушителем. Наверное, и оптика была. Я так думаю.

— Верно думаете, — кивнул Генрих. — Дальше!

— Я оглянулся на звук и в этот момент увидел Наталью Викторовну. То есть, я не сообразил сразу, кто это. Увидел женщину. Она метнулась от входа к машинам.

«Разумно, — согласился мысленно Генрих. — Со света убиралась и с открытого места».

— Вторая пуля ударила в автомобиль. Третья тоже. Наталья Викторовна упала на мостовую, перекатилась вон туда, к колесу Волжанки, выглянула и несколько раз выстрелила по крыше.

«Получается, что она знала про снайпера заранее, иначе бы он положил ее сразу на выходе… Да и с чего выходить? Она же даже самогон не допила. Надо бы с этой Курицыной поговорить, порасспросить что там, да как, но вот ведь свинство — нельзя. Наталья обидится. Ладно, это терпит».

— Что было потом?

— Солдаты из охраны услышали выстрелы… То есть, они услышали выстрелы Натальи Викторовны, а не снайпера. Сержант стал кричать ей, чтобы положила оружие и встала, подняв руки.

— Идиот! — не выдержал Генрих.

— Наталья Викторовна выстрелила ему в колено.

— Молодец!

— А другим я крикнул, чтобы стреляли по крыше.

— Верное решение! — похвалил Генрих. — Дальше!

— Стрелок попал в мужчину, тот как раз вышел на улицу из подворотни. Вот там, — указал он рукой. — Наталья Викторовна переместилась вот туда, к афишной тумбе. Дождалась следующего выстрела, выскочила на проезжую часть, выстрелила с двух рук и пробежала вон к той двери. После этого снайпер огонь прекратил. Но я сформировал группу, и мы побежали вслед за Натальей Викторовной. Она, если судить по приметам, на крышу выбралась, и все, в общем-то. Там мы ее потеряли. Крыши здесь все между собой связаны, но формы разные. Опять же высота… Лабиринт получается. И темно, так что иди найди кого-нибудь.

«Особенно, если этот кто-то не горит желанием, чтобы его нашли…»

— Обыскали там все, — продолжал между тем докладывать офицер, — но винтовку так и не нашли. И никого вообще не нашли. Хотя место, откуда стреляли, обнаружили.

— Вы, штаб-капитан, где раньше служили? — поинтересовался заинтригованный рассказом очевидца Генрих.

— В роте пластунов Амурской дивизии, господин генерал!

— А сейчас?

— Состою в конвойной роте штаба округа!

— Ко мне пойдете? Майором.

— Так точно!

— Спасибо, майор! Вы вели себя, как образцовый офицер. А вы, господа, учитесь докладывать по существо. А то устроили представление! А всего-то и надо было, что вот… Прошу прощения, господин майор, ваши имя и фамилия?

— Иван Никанорович Головнин.

— Спросили бы Ивана Никаноровича сразу, полчаса времени могли сэкономить! Ну, да ладно! Чего уж там! Поехали домой!

— А как же Наталья Викторовна? — осмелился спросить Таубе.

— Не маленькая! — отрезал Генрих, чувствуя, как тоска скребет по нервам. — Сама дорогу найдет!

Глава 12

Вальс

Где ее носило, можно только гадать. Но Генрих и пробовать не стал. Ему оказалось достаточно и того, что, как выяснилось, оставаться невозмутимым в ее случае он не мог. Наталья умудрилась забраться в душу так глубоко, как никто до нее. Во всяком случае, за последние двадцать лет Генрих таких не припоминал. А до того он был слишком молод и самонадеян, и этим все сказано. Так что Наталья соперниц практически не имела. Просто не могла их иметь по причинам, не зависящим ни от нее, ни от него.

Она объявилась под утро. Злая, усталая и грязная. Взглянула на Генриха волком, оскалилась — опять же на волчий манер — и, не сказав ни слова, ушла в ванную. Отсутствовала минут пятнадцать, потом вдруг выглянула в приоткрытую дверь.

— Завтрак во сколько? — волосы растрепаны, глаза красные, губы кривятся в недоброй улыбке. Такие улыбки, как говорят, не предвещают ничего хорошего.

— В девять.

— И это завтрак?

— Это официальный завтрак.

— Можешь войти, только коньяку налей.

«Вот же, дурь какая на старости лет!»

Тем не менее, коньяку налил, — полный бокал — и принес в ванную.

Наталья сидела в горячей воде — пар поднимался над поверхностью, — курила, смотрела угрюмо.

— У меня был приступ, — сказала ровным неживым голосом, взяла бокал, отпила половину.

— О чем мы говорим?

— О маниакально-депрессивном синдроме.

— Ну, если мы о нем говорим, наши дела обстоят не так плохо, как кажется, — Генрих достал папиросы. Закурил. Наталья молчала, смотрела вбок.

— Наши?

— Ты полагаешь, я откажусь от тебя из-за такой нелепицы?

— Это не нелепица, Генрих! — замысловато крутанула пальцами с зажатой в них дымящейся папиросой, допила коньяк, замолчала, покачивая головой. Вероятно, в такт мыслям, но о чем она думает, Генрих не знал. Предполагал, но уверенности не испытывал. Могло случиться и так, и эдак.

— Мне пятьдесят пять лет, — сказал после долгой паузы.

— По тебе и не скажешь.

— Пока, — кивнул Генрих. — А каким я стану через пару лет?

— А я?

— Но ведь этого еще не случилось.

— Ты серьезно? — подняла взгляд Наталья.

— А ты?

— Маниакальная фаза довольно симпатичная, — криво усмехнулась она. — Я думаю, тебе понравится.

— Мне и так неплохо.

— А вот депрессивная…

— Тебя прихватило ночью в трактире?

— Да, именно.

— Как справилась?

— Кокаином занюхала.

— Дозы большие?

— Да, нет… Нет, что ты! — вскинулась так, что даже воду расплескала. — Я не…

— Знаю! — махнул Генрих рукой. — Иначе вены были бы уже дырявые.

— У меня это с детства.

— И что с того?

— Генрих!

— Скажи мне другое, — предложил он. — Сама-то ты хочешь остаться со мной?

— Я…

— Подумай, стоят ли судьбы Русской революции, одного дня счастья?

— Но…

— Глупости! — отмахнулся Генрих. — Ты сама-то веришь во всю эту чушь?

— Это не чушь!

— Чушь! — отрезал Генрих. — Ты же образованная женщина, Тата! Не дура, но и не психопатка — только не рассказывай мне о своем психозе — ты должна понимать, анархистам нечего предложить людям. Ни бедным, ни богатым, ни умным, ни глупым. Никому! Красивая фантазия, элегантная заумь. А на поверку — пшик! Человеческое общество, по большому счету, все еще стадо. Слой культуры тонок. Религиозные догматы — эфемерны. Что остается, чтобы удержать нас от впадения в дикость? Одно лишь проклятое государство. Военная сила. Полицейский диктат. Скажешь, нет?

— Примитивно рассуждаешь!

«Примитивно? Так и есть!» — согласился с Натальей Генрих.

Его рассуждения и вправду казались примитивными, но вот в чем подвох — во всем, что касается людей, сложные схемы не работают. Работают простые, как хлеб и вода, принципы. И в этом смысле здравомыслие Энгельса импонировало Генриху куда больше, чем «сложности и разности» Кропоткина. Маркс, Каутский, Бронштейн… Да тот же Ульянов… Враги системы, и, возможно, в некотором роде идеалисты. Не без этого. Но все-таки не безумцы. Реалисты. Практики. И пусть социализм — тоже не сахар, уж лучше социалистический порядок, — есть примеры — чем революционный хаос.

— Ты его поймала?

— Ушел, сукин сын.

— Кто таков, знаешь?

— Знаю, но от этого не легче.

— Кого он ждал, тебя или меня?

— Меня… Налей еще, а?

— Налить не трудно, — вздохнул Генрих, вставая из кресла, в которое едва успел опуститься. — Не развезет?

— Не должно.

— Как знаешь…

Временами у Генриха бывало много женщин, иногда и подолгу — ни одной. Но все это не в счет. А те, кто в счет…