Есенин. Русский поэт и хулиган - Людмила Поликовская

«Сергей любит прах под моими ногами. Когда он буйствует и готов убить меня, тогда он любит меня намного больше. […] Он самый достойный любви мальчик в мире, но в то же время — жертва судьбы — как все гении, он надломлен — и я потеряла надежду когда-нибудь вылечить его от внезапного буйства».

Есенин, по существу, говорит о том же самом, только не в джентльменских выражениях: два гения в одной семье — это невозможно. Каждый хочет верховодить, а он не может допустить, чтобы им верховодила «баба». «И наши духовные конфликты перешли в физические. Она чуть не выцарапала мне глаз… Я, конечно, тоже не остался в долгу и ударил ее». И в другом интервью — «Если она поедет со мной в Москву, то я убегу в Сибирь! Россия велика, и я сумею разыскать такое место, где этой ужасной женщине не найти меня».

Примерно через две недели после этого заявления из Берлина в Париж полетела телеграмма: Isadora browning darling Sergei lubich moja darling scurry scurry. На почте, очевидно, решили, что это какая-то шифровка. Но Дункан сумела прочитать: «Изадора! Браунинг убьет твоего дарлинг Сергея! Если любишь меня, моя дарлинг, приезжай скорее, скорее».

Когда принесли эту телеграмму, Дункан лежала в постели с высокой температурой. Тем не менее она ни минуты не колебалась: надо ехать, и по возможности скорее… Только вот денег не было. Пришлось заложить принадлежавшие ей ценные картины французских мастеров. На машине — с приключениями, но довольно быстро — она вместе со своей верной подругой Мэри Дести добралась до Берлина. Как только автомобиль подъехал к отелю, где остановился Есенин, «Сергей одним прыжком влетел в машину через голову шофера (верх машины был опущен) и очутился в объятьях Айседоры. Они стояли обнявшись».

На семейном совете было принято решение возвращаться в Москву вместе. Но до этого Айседоре необходимо было съездить в Париж: продать или сдать в аренду дом, распорядиться мебелью, забрать книги, вещи и т. п.

И вот Дункан и Есенин снова в Париже… И снова — кутежи, пьяные скандалы, драки, угрозы убить Дункан, приводы в полицию и прочие прелести. На этот раз Айседора все-таки решается положить мужа в психиатрическую лечебницу. Очень дорогую, там лечились все парижские знаменитости. Но главный психиатр ставит неожиданный диагноз: здоров.

Через Бельгию, Германию, Латвию супруги приезжают в Россию. Есенин целовал русскую землю…И от радости перебил все стекла в вагоне.

Встречавшие супругов Ирма Дункан (ученица и приемная дочь Айседоры) и И. Шнейдер (ставший ее мужем) были удивлены несметным количеством чемоданов — Дункан всегда брала с собой только самое необходимое.

Есенин через несколько дней сбежал из особняка на Пречистенке — и о нем ничего не было известно более трех суток. Айседора, понятно, волновалась: с ним что-то случилось, попал в аварию, заболел. И каждую ночь после тревожного ожидания она говорила: «Так больше не может продолжаться. Это конец!» Свою миссию она считала выполненной: она привезла Есенина туда, откуда его увезла, — на родину, где его знали и любили. Она решает уехать в Кисловодск, дать там несколько концертов и отдохнуть.

Но тут выяснилось, что ехать не в чем. Все вещи, которые она покупала в Париже, внезапно куда-то исчезали. Сначала она грешила на горничную, но однажды нашла свое новое платье в одном из чемоданов Есенина. «А уж что до моих денег!..» — и Айседора сделала красноречивый жест. На это Ирма Дункан сказала, что надо открыть есенинские чемоданы и забрать оттуда все ему не принадлежащее. Айседора испугалась не на шутку: «Он много раз грозился застрелить меня, если я осмелюсь заглянуть в них. И я знаю, что в одном из них он держит заряженный пистолет». (Скорее всего, одна из есениских баек.) Когда все-таки вскрыли первый из огромных чемоданов, можно было подумать, что он принадлежит парикмахеру: дорогое мыло в коробках и без оных, флаконы с туалетной водой, всевозможные лосьоны, бриллиантин, тюбики зубной пасты и мыльного крема, духи всех сортов, лезвия для безопасной бритвы… Все это, конечно, предназначалось для того, чтобы поразить родных и друзей.

Мариенгоф вспоминает, что когда Сергей перевез к нему домой свои американские шкафы-чемоданы, с полочками, ящичками и вешалками внутри, он был поражен количеством костюмов, белья, шляп… Это было еще не так страшно само по себе. Страшна была мания: непременно обокрадут. «Несколько раз на дню он проверял чемоданные замки. Когда уходил, непременно предупреждал: «Стереги, Толя […] Знаю я их — с гвоздем в кармане ходят». На приятелях и знакомых мерещились ему его носки, галстуки». Конечно, Мариенгоф — ради красного словца — может и приврать и сгустить краски. Но если даже все его россказни, как говорится, разделить на 48, — картина получается малоприглядная..

Это не было скупостью — это была болезнь. Есенин поил огромные компании. Почти никогда не требовал, чтобы ему возвращали долги. Он взял на свое полное обеспечение обеих своих сестер. (Платил за их обучение.) Построил родителям новый дом. Стоило Клюеву пожаловаться: голодаю, — привез его в Москву: кормил, поил, одевал… Но справедливо и то, что каждый сходит с ума по-своему.

Не случайно же он в свое время гордо заявил: «Я — большевик». Передел собственности никогда не казался ему несправедливостью… Вспомним письмо 1916 г. (Есенин в то время — само здоровье): «Я имел право просто взять любого из них (петроградских издателей. — Л. П.) за горло, и взять просто сколько мне нужно из их кошельков». Вопросом, мучившим Раскольникова: «Кто я? Тварь дрожащая или право имею?», Есенин озабочен не был. С тех пор как он не сомневался в своем гении, он не сомневался и в своем — «право имею». И надо сказать, что многие его друзья (тот же Мариенгоф, тот же Кусиков) всячески поддерживали в нем это убеждение. Увы, поддерживала, на свою шею, и гениальная «босоножка».

Как только в доме Дункан удалось открыть один чемодан — в комнату неожиданно ворвался Есенин. И естественно, учинил скандал: «Кто трогал мои чемоданы?!» (Это тоже похоже на сказку, только уже другую — «Кто ел из моей плошки?!») Его успокоили, сказав, что хотели только вынести чемоданы из комнаты, думая, что он уже не вернется. Он вынул свой главный бумажник с ключами и открыл чемодан с одеждой. Айседора тут же увидела там свое платье и быстро вытащила его. Он попытался вырвать — она не отпускала. В конце концов он отступил. Затем она выхватила из чемодана еще что-то. И снова — игра в перетягивание каната.

При этом Есенин кричал: «Это мое! Это моей сестре. Ты мне его дала в Париже».

Затем он поспешил запереть чемодан — дабы еще чего не вытащили. Как встарь, сделал бумажный сверток с рубашкой и туалетными принадлежностями и направился к выходу. Тогда Айседора, с несвойственной ей строгостью, на ломаном русском языке предупредила, что если он опять уйдет, не сказав ей, куда и как надолго, то это будет конец. И в любом случае она сегодня ночью уезжает из Москвы. Есенин недоверчиво засмеялся.