Тень, что внутри. - Джин Кавелос

Он увидел женщину, услышал страх в ее голосе: она была рассержена из–за лжи. Земляне кормили себя ложью. Эта женщина лгала сама себе, отправляя сообщение, которое, как она знала, не дойдет до Земли и не приведет помощь.

Ему надо было улететь до того, как его корабль обнаружат. И, тем не менее, он остался. И ждал. Как ждал уже три года. Того, что должно было произойти.

Песня корабля стала более быстрой. Он заметил движение. Сквозь атмосферу планеты поднимался земной корабль. Грубый, непропорциональный, он пробивал себе путь сквозь оковы гравитации, а потом взял курс прочь от планеты и от Предела. Корабль прекратил петь, чтобы проиграть сообщение, принятое с земного корабля: „Сигнал бедствия с земного научно–исследовательского корабля „Икар”. Наши реакторы находятся в критическом состоянии. Пожалуйста, пришлите помощь”. Сообщение автоматически повторялось.

Кош приказал своему кораблю просканировать земной корабль. Никаких признаков жизни. Пусто. Корабль молчал, озадаченный. Кош ждал. Корабль землян отошел на небольшое расстояние от планеты, а потом взорвался серией ярких вспышек в молчании космоса. Обломки разлетелись в разные стороны, исчезая во тьме.

Кош нарушил молчание:

— Лавина сорвалась.

Кош задал кораблю новый курс, и с радостным пением тот расправил свои лепестки и поспешил прочь.

Теперь он мог лететь. Мог лететь на Вавилон 5.

Джефф почувствовал, что мышцы на его шее расслабились, когда посол Деленн показалась на приеме. После того как посол Кош прислал уведомление о том, что он не успеет вовремя появиться на церемонии открытия, Джефф начал беспокоиться, что вся церемония развалится на его глазах. Корабля Деленн не ждали до последнего момента, и, хоть его и поставили в известность о ее прибытии несколько минут назад, учитывая их недавний разговор, Джефф не знал, появится ли она на церемонии. Без нее и Коша церемония была бы просто пустой тратой времени. Если бы она пришла, то это имело бы хоть какой–то смысл.

Он, Гарибальди и остальные офицеры службы безопасности, наконец–то, на некоторое время сумели привести все и всех в порядок. Все послы и представители миров были выстроены перед входом в порядке, который был приемлем (если не приятен) для всех. Все поломки были устранены. Все преступники задержаны. Все проблемы решены. Кроме одной. Джефф подошел к ней с приветствиями:

— Посол, я так рад, что вы сумели прибыть сюда. Церемония открытия без вас не имела бы смысла.

— Коммандер, я поддерживаю те цели, ради которых была построена эта станция, хотя правительство Земли заставило меня усомниться в том, что оно действительно намеревается претворять в жизнь то, о чем заявило.

Джефф показал ей ее место во главе ряда, сразу за ним.

— Надеюсь, что в будущем мы сможем это доказать.

Она подняла на него глаза, и на секунду он подумал, что, вероятно, между ними установилась связь.

— Мне тоже так кажется, коммандер.

Затем дверь перед ними скользнула в сторону, и появилась идущая во главе гостей пресс–секретарь, которая громко объявила:

— Президент Земного Содружества Луис Сантъяго.

Президент пожал руку Джеффу.

— Коммандер, поздравляю вас с тем, что вам удалось собрать всех вместе. Вы проделали грандиозную работу. Мы рассчитываем на вас.

— Благодарю вас, господин президент.

Когда первая леди пожала руку Джеффа, президент двинулся к послу Деленн. Сложив пальцы на уровне груди, президент Сантъяго поклонился на минбарский манер.

— Для меня большая честь встретиться с вами, посол.

Она ответила ему тем же.

— Нам пришлось проделать большой путь, — произнесла она. — Возможно, мы сможем идти вместе и дальше.

Она протянула руку для рукопожатия, и они пожали друг другу руки.

— Надеюсь, что нам это удастся, — ответил президент.

Джефф понял, что оказался свидетелем рождения абсолютно нового вида взаимоотношений между расами, взаимоотношений без угроз, без страха. Вавилон 5 будет местом для таких взаимоотношений. Он будет способствовать взаимопониманию и состраданию. Это было начало новой эры в истории человечества.

За бортом „Агамемнона” сияющим драгоценным камнем в ночи космоса висел Вавилон 5, окруженный кораблями всех ведущих рас, за исключением ворлонских, так, что они образовали нечто вроде почетного эскорта. Джон чувствовал, что наблюдает ключевой момент истории, ее поворотный пункт. Невзирая на гибель четырех предыдущих станций серии „Вавилон”, несмотря на угрозы, раздающиеся в адрес этой станции, Вавилон 5 уцелел и, вероятно, теперь сможет выполнить свое предназначение.

На время церемонии Джон пригласил на мостик Росса и Спано. Сейчас, когда он смотрел на них, то видел, как они гордятся собой, и это заставляло его верить в то, что они тоже исполнят свое предназначение.

Церемония транслировалась на все корабли и, когда настала очередь заключительной речи президента Сантьяго, все слушали его слова:

— Это был исторический день, и для меня большая честь завершить церемонию открытия Вавилона 5. „Открытие” — интересное слово. Во время строительства этого места мы столкнулись с сильным противодействием. Силы, окружавшие нас, сопротивлялись этому процессу: силы Вселенной и силы внутри нас самих, силы из прошлого и силы из будущего. Но мы не сдавались. Мы оставались преданными своей цели. И вот настал этот миг, открытие станции, и я верю, что созданный нами сверкающий маяк во тьме космоса выполнит свое предназначение. Мы не можем позволить себе споткнуться и даже на короткое мгновение потерять все лучшее, что у нас есть, потому что мы находимся на перепутье истории, и то, что мы делаем сейчас, высветит нашу честь или бесчестье, отныне и до последнего поколения.

Мы должны хранить верность этой станции и ее предназначению, потому что Вавилон 5 — это наша последняя надежда на мир.

Джон с изумлением улыбнулся, узнав цитату из Линкольна — его любимого президента.

— Веря во все это, я посвящаю эту станцию, эту надежду — миру.

Команда разразилась аплодисментами. Джон гордился тем, что был частью этого, частью Космофлота. Этот момент казался невероятно значимым. Он хотел, чтобы Анна сейчас была здесь, чтобы она разделила это вместе с ним, тоже стала частью истории.

— Капитан, — произнес офицер связи. — На Золотом Канале — генерал Лохшманан.

Странно, что он звонит именно сейчас, подумал Джон. По графику „Агамемнон” сейчас находился в ремонте.

— Соедините меня с ним.

Когда на экране появился генерал, Джон понял, что что–то не так. Обычная безупречная осанка генерала сейчас была несколько нарушена. Он слегка наклонился над столом. Мысли Джона метались, он пытался сообразить, что бы это могло быть, но на ум не приходило ничего путного.

— Мне очень жаль, Джон. У меня плохие новости. Полагаю, что вам лучше услышать это наедине.

Эти слова прозвучали очень похожими на его собственные, когда он звонил родственникам погибших подчиненных.

— Что случилось? — спросил он, затаив дыхание. Прежде, чем услышать его слова, Джон уже догадался о единственно возможном ответе. Он думал, что никогда не услышит эти слова, этот ответ, который оборвет его жизнь в том виде, в каком он ее знал, и превратит его в кого–то другого, в того, кем он никогда бы не хотел стать, в кого–то без нее. Он проглотил комок в горле, осознав истину. Этого не может быть. Этого не может быть. Этого не может быть. Он спас всех этих бесполезных людей лишь для того, чтобы дать ей умереть?

— Произошла ужасная катастрофа, Джон.

Из ледяной тьмы она говорила с ней. Она объясняла тайны жизни своих элементов, радость пульсации и очищения, элегантность нейронов, вспыхивающих в полной гармонии друг с другом. Она открывала Анне внутреннюю красоту самой себя, — огромной и в то же время элегантной машины: широкий размах крыльев, грозно надвигающихся из глубин Вселенной, изящество изменчивого узора на ее коже, совершенство внутренних связей, форма и содержание, слитые в неразрывную цепь. Она учила Анну бесшабашно радоваться движению, наслаждаться грациозностью гибкости, точно фокусировать луч, радоваться боевому кличу. Все системы машины пройдут через нее, она будет ее сердцем, она станет машиной. Она будет координировать работу всех ее систем, поддерживать одновременную работоспособность узлов сложной многоуровневой машины, ритмичную пульсацию ее песни, марша, в котором никогда не изменится ни одна нота. Кожа машины станет ее кожей, кости и кровь машины — ее костями и кровью.

И, тем не менее, она все еще чувствовала собственное тело — слабую бесполезную вещь, грубую и примитивную оболочку. Она чувствовала его: холодное, жаждущее прикосновения, объятий Джона, который поддерживал ее во тьме и дарил ей тепло. Джона, которого она никогда больше не увидит. Он бы полюбил машину.