БП. Между прошлым и будущим. Книга 2 - Александр Половец

В то время я не был женат. Я прошел тяжелые бои под Москвой, подо Ржевом, самые тяжелые, которые я испытал за всю войну… Люди гибли страшным образом. Так вот, воюя подо Ржевом, мы, молодые люди, стали присматриваться, где госпиталь располагается, где еще девушки есть. Как-то попал я в госпиталь и присмотрелся к девушке Ирине Максимовне Заикиной… У нас завязалась дружба, но поскольку в армии тогда строговато относились к этим делам, я решил все сделать на законной основе: написал рапорт, ее перевели к нам, и мы расписались.

Она была в госпитале старшей хирургической сестрой, а в бригаду прибыла к нам фельдшером. И вот, в тяжелых условиях, она вместе со мной переносила войну. Когда вот люди говорят — на войне, мол, все побоку, не верю я им! Это далеко не так. Чувство напряжения и страха — оно постоянно присутствовало. В любую минуту могут убить.

Тем более танкиста, который всегда на передовой. Ну вот — Ржев, после Смоленск, Полоцк, Минск… Минск освободили и пошли в Прибалтику. На Даугаву.

Подошли к Риге. Я был командиром передового отряда, уже Ригу просматривали, но противник окружил нас. Решили выйти из окружения, вышел — с большими потерями. Нас направили на формирование в Осиповичи, в Белоруссию, где мы получили новейшую технику — ИСУ («Иосиф Сталин»), самоходную артиллерийскую установку, 152 мм. И вот, буквально в несколько дней, сформировали дивизию — и эшелоном, в самое месиво, в Данциг. В состав 65-й армии прославленного командарма Батова. Вступили мы в бой.

Сопротивление немцев уже стало небольшим. Противник отступал — и с боями мы дошли до Штецина, до Одера. Местечко такое — Красен Хайгер, там мы расположились и стали готовиться к Берлинской наступательной операции. Она осуществлялась, как вы знаете, в составе трех фронтов.

Форсировали очень тяжело, с большим трудом, Одер. Наступали на Нойбранденбург, после на Нестеров, на Гюнстров, затем на Висмар. И в Висмаре я соединился с англичанами. Вы знаете, предела радости не было. Ну, радость неимоверная — вот, война кончилась! Наступил тот период, когда мы полагали, что никогда больше не будем воевать. Обнимались, целовались… Очень жалели, что не вошли в Гамбург. Но Вторая армия повернула туда, и никаких противоречий не было. Считали: что говорят союзники — правильно, нужно выполнять принятые обязательства.

Обошлось у меня без ранений, кроме контузии левого уха — ничего. Вот, говорят, Бог есть. Во время бомбежки залезли мы под самоходку — 15 человек, из них 8 погибло, а у меня только порвало ушную перепонку… Прошла война — 1418 дней, и я задаюсь вопросом, почему я остался жив? С товарищами едешь в танке, двух-трех убивают, а я остаюсь.

Верю ли, что у каждого человека есть своя миссия на земле? Верю. Жена до сих пор обижается на меня. Я к концу войны решил не писать писем. Я подумал: буду писать письма, непременно убьют. И не писал… В 45-м году из-под Данцига я отправил её в Смоленск — она уже была беременна. Так что у меня дочь военного времени.

Закончилась война. После войны — учеба. Вот, говорят, командиров наших учили очень здорово. И правда — с моим довоенным образованием сразу направили в Высшее офицерское бронетанковое училище, потом была Академия им. Фрунзе, а дальше — вы уже знаете.

У меня две дочери. Старшей 51 год. Вторая на год с лишним моложе. Одна, старшая, работает математиком. А младшая — доктор медицинских наук, терапевт. У старшей дочери два сына, мои внуки, один из них — полковник. У младшей — мои внук и внучка. А дальше — правнук и две правнучки.

Если говорить откровенно, хотя я по убеждению коммунист, я бы желал, чтобы президентом оставался Ельцин. Потому что, если не он — что начнется и что будет, гадать нужно… Начало им заделано хорошее, но у Бориса Николаевича очень плохо со здоровьем. Много он болеет. Окружение его — Сатаров, Лившиц, Батурин, все ребята, с которыми он учился. Хорошие, свое дело они знают, но они не знают жизни и не знают большой политики.

В армии у нас форма обращения, при всех переменах, остается просто товарищ. Вот и нововведенное обращение «Господа» среди офицеров отходит постепенно. А тот, кто хочет приспособиться, говорит: ну как, коллеги, дела?

Как там дела сегодня… — ответ, если кто любопытствует, нетрудно найти и оставаясь в Штатах: читают люди российские газеты, смотрят русские телепрограммы.

Что тут скажешь.

А до дачи маршала Куликова так мне пока и не случилось добраться, а жаль.

1999–2000 гг.

Иначе не стоит жить…

Марк Розовский

Опоздав к началу, я стоял в нешироком проходе, остававшемся между стеной и плотно уставленными в ровные ряды стульями, уходящими от меня куда-то в глубину театральной полутьмы зала.

На сцене, мягко перебирая струны гитары, негромко пела девушка. Изредка поднимая от инструмента глаза, она напевала что-то знакомое… или кажущееся знакомым — так схоже звучали исполняемые песенки с теми, которыми когда-то заполняли мы московские вечера, повторяя записи бардов, подслушанные с круглых бобин только что вошедших в нашу жизнь громоздких отечественных магнитофонов.

Кажется, именно об этом думал я, когда чья-то рука тронула меня за плечо.

— Привет!.. — я обернулся на шепот. Чуть сзади меня, прислонившись к стене, встал Кончаловский. — Привет… Давно приехал? — изредка обмениваясь короткими фразами, мы простояли до перерыва. В зале зажегся свет. — Пройдем к Марику за кулисы? — предложил Андрон. Я замялся. Много лет назад взяв себе за правило избегать подобных визитов — даже если там, за кулисами, близкие друзья — я и в этот раз не видел причины следовать за Андроном; тем более, что с Розовским, привезшим на гастроли сборную группу актеров, главным образом из своего театра, я был едва знаком — о чем и сказал Кончаловскому.

— Как? — удивился Андрон. В это «как» было вложено очень много: действительно, в московских театральном и писательском мирках звезда Марка Розовского взошла — и твердо закрепилась как раз в те годы, когда страна стряхивала с себя дурман первого послереволюционного полустолетия, заполнившего вакуум культуры картонными суррогатами, порожденными луначарщиной…

Позже, уже после спектакля, мы все же где-то ужинали вместе, вспоминали дома, где бывали почти одновременно, общих друзей…

Актер из труппы Розовского Володя Долинский по старой московской дружбе, остановился на эти дни у Баскина, Розовский — у меня. Почти сразу мы условились, что выберем день, в который поговорим обо всем, что может показаться интересным читателям нашей газеты из жизни театральной Москвы. Такой день, наконец, выдался — но он оказался для Розовского последним в Лос-Анджелесе: около десяти ночи самолет должен был унести наших гостей в Нью-Йорк. А еще предстояло успеть все, что обычно откладывается на последнюю минуту — которой всегда не хватает..