Догмат крови - Сергей Степанов

— Гляди! — прервал его Бразуль, указывая на длинный автомобиль, обогнавший пролетку.

Бразуль узнал в человеке, сидевшем на заднем сидении, прокурора судебной палаты Чаплинского и забеспокоился.

— Не подпустит нас прокурор к тайнику.

— Ничего, мы раньше будем, — успокоил Кушнир.

Велев извозчику остановится у поворота, осведомитель нырнул в кусты. Журналист едва поспевал за ним по узкой тропинке, увертываясь от хлещущих по лицу веток. Потом Кушнир, руководствуясь неведомыми ориентирами, свернул с тропинки. Шагов десять они продирались вверх сквозь сплошную стену кустарника и вышли на круглую поляну. Там, по пояс в траве, стояли несколько человек, среди них — начальник сыскной полиции Мищук.

— Сейчас прокурор появится, — предупредил Кушнир. — Мы таки срезали, а его повезут дальней дорогой.

— Показывайте, — торопил журналист.

Мищук подвел его к глубокой яме. На дне под спутанными корнями кустарника лежал рогожный мешок.

— Только откопали, буквально минуту назад, — восторженно сообщил начальник сыскной полиции. — По агентурным данным, это одежда Ющинского и швайки, которыми его кололи.

— Это я навел, — гордо заявил Кушнир.

— Я твоего участия не отрицаю, — буркнул начальник полиции. — Только не вздумай нахальничать и встревать в разговор при прокуроре.

— Откроем? — Бразуль потянулся к мешку, но Мищук отстранил его руку.

— Придется дождаться прокурора. Не забывайте, официально я отстранен от дознания. Все дело передано Красовскому, впрочем, прокурор, говорят, перестал доверять ему после отравления Женьки Чеберяка и его сестры. А ведь я предупреждал, что Красовский — разбойник с большой дороги.

— Вы думаете, детей отравили?

— Ясно, что убрали. Недаром Красовский угощал детей пирожными.

Минут черед двадцать на поляну выбралась группа людей. Двое сыщиков суетливо расчищали дорогу, за ними медленно двигался Чаплинский. Его грудь в наглухо застегнутом вицмундире неровно вздымалась. Мищук, не дав прокурору отдышаться, потащил его к яме.

— Почему выемка вещественных доказательств произведена без судебного следователя? — осведомился Чаплинский, высвобождаясь из рук начальника полиции.

— Господина Фененко никак не могли найти. Дома он не ночевал, утром его не было, днем на службу не приходил. Прислуга сообщила, что он гостит у своей знакомой в Фастове. Я решился дать знать прямиком в судебную палату. Но без вашего превосходительства мы не осмелились раскрыть вещи.

— Приступайте, — приказал прокурор.

Один из сыщиков достал из ямы рогожный мешок, и Мищук принялся его развязывать. В мешке оказались обгоревшие тряпки.

— Вот и пальтишко, оставленное Андрюшей на квартире Веры Чеберяк. Брюки тоже его, — пояснил начальник сыскной полиции.

Из свертка вывалился какой-то инструмент.

— Швайка! — объявил Мищук, демонстрируя заточенный наконечник.

— Все? — осведомился Чаплинский, внимательно разглядывая вещи.

— Нет-с, погодите, — из группы сыщиков выступил Кушнир и, сунув руку в карман пальто, вытащил смятый конверт.

Мищук вынул из конверта письмо, поднес его к глазам и воскликнул:

— Последняя улика. Некий Миша приглашает Веру обговорить важное для них дело. Вера — это Верка Чеберяк. А Миша?

— Вор Романюк из Веркиной шайки, — пояснил агент Кушнир. — Их рук дело, на погром нацелились, чтоб у их рот сзади торчал! Убили мальчишку, а вещи зарыли. Думали концы в воду, таки нет — вещички-то, вот они перед нами. И еще поглядите-ка на конверт.

— Адрес Миши, — радостно воскликнул Мищук.

— Только Мишин адрес? — осведомился Чаплинский

Мищук почувствовал сарказм в вопросе прокурора и растерянно спросил:

— Разве у вашего превосходительства имеются сомнения?

— Нет, как раз ни малейших сомнений у меня нет, — тихо начал Чаплинский и внезапно сорвался на крик: —Что за чепуху вы вздумали выдавать за улики? А? Отвечайте!

Мищук невольно попятился, не ожидая такой вспышки ярости от прокурора. Потрясая вырытыми вещами, Чаплинский наседал на начальника сыскной полиции.

— Вы что, принимаете меня за слепого? Утверждаете, что вещи якобы полгода пролежали в земле. А на них ни плесени, ни гнили! В записке чернила не расплылись! На швайке за полгода не появилось ни пятнышка ржавчины!

Прокурор был прав. Когда вещи вынимали из мешка, Бразуля кольнуло сомнение — обгоревшие тряпки выглядели совершенно сухими. Мищук тоже понял свою промашку. Он удивленно вертел в руках швайку и бормотал:

— Действительно, странно. И острие восьмигранное, к ранам Ющинского не подходит. Ваше превосходительство, — умоляюще обратился он к Чаплинскому, — все же не исключено, что вещдоки подлинные. Допустим, Верка Чеберяк хранила вещи в сухом месте, а потом решила от них избавиться…

— И положила в карман письмо со своим именем! — буквально взвизгнул прокурор. — Вы меня, негодяи, с ума сведете! Ну, ничего, больше потачки не будет! Ни вам, ни мерзавцу Красовскому. Я поеду прямиком к губернатору и даю слово, что выйду от него с приказом о вашем исключении со службы.

Прокурор в гневе зашагал к кустарнику. Мищук затравленно глядел ему вслед, потом набросился на съежившегося Кушнира.

— Сволочь! Ты меня под суд подвел! Отвечай, сам вещи зарыл?

— Шо я дурной на голову? Я бы догадался их намочить и извазюкать в лучшем виде.

— Отвечай, от кого получил сведения?

— Таки шо такое…

— Говори, а то упеку тебя, гадину, за скупку краденого.

— Ну… Выгранов и Полищук сказали…

Начальник сыскной полиции застонал.

— Выгранов и Полищук! Разве ты, ублюдок, не знаешь, что я выгнал их из полиции? Что они работают на Красовского?

— Ну, знаю… Тильки им теж гроши треба. Вони боялись, шо Красовский, по обыкновению, все захапает. Вони мене казали: открой вещдоки через Мищука, а награду раздуваним поровну.

— Дурак! Клюнул на приманку! И я тоже, хорош. Не поглядев в святцы, бухнул в колокола, — Мищук с досадой хлопнул себя по лбу.

Бразуль вздохнул. Красовский ли утопил конкурента, сам ли Кушнир польстился на награду — теперь уже не разберешь. Ясно одно, Мищуку конец. Или прокурор смилуется? Журналисту пришла в голову шальная мысль, он тронул за плечо начальника сыскной полиции.

— Евгений Францевич, погодите отчаиваться! Побегу-ка я за прокурором, попытаюсь взять интервью и невзначай намекну, что вы стали жертвой интриги.

— Ох, дружок, попытайтесь! Объясните его превосходительству, то происки врага моего Красовского, или лучше скажите ему, что я был введен в заблуждение своим осведомителем, — Мищук злобно тряхнул Кушнира.

Чаплинского удалось догнать у самой дороги. Прокурор уже садился в автомобиль, когда к нему подскочил Бразуль.

— Минуточку, ваше превосходительство. Я из «Киевской мысли», не согласитесь ли вы сказать несколько слов… — репортер осекся, увидев белые от бешенства глаза прокурора.

Чаплинский отчеканил:

— Несколько слов? Извольте. Это даже лучше, что вы из радикальной газеты. Можете записать мое заявление для прессы. Я всегда считал себя человеком умеренных взглядов, я дерзал сомневаться в правильности указаний господина министра юстиции, а студента Голубева считал глупым мальчишкой. Но вы меня убедили в обратном. Убедили вашей ложью, отравлением главных свидетелей, наконец, сегодняшней фальсификацией улик. Теперь я точно знаю, что существует заговор с целью сбить следствие с верного пути!

Глава четырнадцатая

— Господин статс-секретарь сможет уделить вам не более четверти часа, — предупредил штабс-капитан в мундире с голубым кантом, распахивая дверь перед Чаплинским.

За столом у окна, затененного вековыми деревьями парка, сидел человек, державший в руке гусиное перо, какими давным-давно уже никто не пользовался. Придерживая правую кисть левой, он с усилием, но твердым каллиграфический почерком вывел: «П. Столыпинъ», и только подписав бумагу поднял глаза на вошедшего. Председатель Совета министров, министр внутренних дел, статс-секретарь Петр Аркадьевич Столыпин имел запоминающуюся внешность. Выпуклый лоб казался непропорционально огромным из-за убегавших назад залысин, квадратная борода делала лицо мощным и тяжелым, а победно вздымавшиеся вверх усы свидетельствовали о неукротимой воле. И хотя Чаплинский говорил самому себе, что премьер-министр, в сущности, парвеню, как и все русские аристократы в сравнении с польским рыцарством, что лет триста назад, когда паны Чаплинские были уже кастелянами и подстаростами, предки Столыпина служили всего лишь муромскими городовыми дворянами, он все-таки чувствовал себя не по себе. Припомнив же, что дед Столыпина был наместником Польши, он невольно поклонился ниже приличествующего.