Аплодисменты - Людмила Гурченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между танцами пели хором. Одна песня мне очень понравилась. Ее пели на несколько голосов. Выяснилось, что это пасхальное песнопение, «Христос воскрес». Но разобрать нельзя было ни одного слова. Мелодию я схватила сразу. Со словами, к кому не обращалась, ничего толком не могла добиться. Оказалось, что «Стос» — это Христос, а «Рыбежай» — это раб божий. Я подумала, что все поют понаслышке, не понимая, о чем поют… просто так пели из поколения в поколение.
— Якой тебе техст?
— Ну, слова, те, что вы поете… только слова.
— А-а, ну давай:
Стос оскресяСмертюСмертю праСушаа рыбежайБог дарував —
вот и все, что я услышала. Но пели красиво.
А в конце нашего пребывания в деревне мы дали двухчасовой наш с папой знаменитый «концерт».
Так вот для чего он брал с собой фрак! Эх, мама, прозорливая-прозорливая, а здесь и не сообразила…
Для меня этот концерт был очень важным. Если раньше я в одном выступлении только пела или пела и танцевала, или пела и показывала акробатический этюд, то в этом концерте в деревне я впервые должна была все это совместить и еще аккомпанировать папе на баяне во время его соло на маленьких гармошках. Только успевай! Лишь бы хватило духу! Я замирала от предвкушения радости этого вечера…
Папа вышел в черном фраке, в узких черных брюках из дорогого кастора, в белой манишке с черной бабочкой, в черных лаковых туфлях. Красавец! Все на нем выглядело удивительно импозантно. Очень сильно похожий на заграничного киногероя, папа никак не вписывался ни в публику, ни в стены деревенской колхозной конторы, но он ничего этого не замечал, от него так и шли к людям тепло, любовь и добро.
— Дорогие мои земляки! Щас перед вами выступить знакомый усем вам Марк Гаврилович Гурченко з своею дочуркой Людмилою Гурченко! Первым номером нашей программы вы услышите у моем исполнении соло на быяне!
Папа уселся на край табурета, прямой, красивый. Я за простыней готовилась к своему ответственному выступлению, раскладывала реквизит и слушала до боли родные звуки марша «Привет музыкантам».
— Почему, дорогие мои земляки, не слышу аплодисментов? Артиста нада приветствувать! Ето ему приливаить силу!
Послышались робкие аплодисменты. Аплодировала молодежь. Они в кино бывают, читают — знают, что значит «аплодисменты». За ними уже и бабы с мужиками, смущаясь и радуясь по-детски, начали хлопать в ладоши…
— Другое дело, земляки! Чуковней, чуковней — не стесняйтесь! Мелодекламация — исполняить актриса Людмила Гурченко! Аккомпанируить на быяне Марк Гаврилович! Не слышу аплодисмента… А-а! Во ето другое дело! — И шепотом мне: — Побольше драматизму, дочурка, ну давай, вжарь, як следуить… З богум.
И я, окрыленная папой и аплодисментами, начала драматическую мелодекламацию на мотив «Крутится, вертится шар голубой».
Лесом, полями, дорогой прямойПарень идет на побывку домой.Ранили парня — да что ж за беда?Сердце играет, и кровь молода.Скоро он будет в отцовском дому,Выйдут родные навстречу ему.Станет его поджидать у воротТа, о которой он песни поет.Выйдет навстречу родимая мать.«Как же, сыночек, тебя принимать?»…………………………Парень подходит. Нигде ничего…Горькое горе встречает его……………………….Все поразграбили, хату сожгли,А Настю, невесту, с собой увели.
Слушатели всхлипывали, громко сморкались. Все, о чем я читала, было для них понятным, знакомым, пережитым…
— А щас моя дочурка исполнить танцы республик! Гопак — танец Украины.
Я быстро забежала за простыню, надела на голову венок из бумажных цветов… Потом папа объявил «Танец Грузии — лезгинка». (Я надевала на голову косынку, завязывала узлом сбоку, чтобы болтались концы). Ударным, последним танцем был татарский «Чок якши». Зрители должны повторять хором: «Чок якши!» Но папа сказал: «Тута бабы етага не потянуть… Давай без народу — одна». И я в маминой довоенной тюбетейке с удовольствием танцевала комичный танец «Чок якши».
Бабы и мужики аплодировали уже без напоминаний. Им понравилось. В конторе стало весело, все раскрепостились…
— А щас Марк Гаврилович исполнить «Паппури на тему советских песен». И не на быяне, земляки, а… щас узнаете. Такога вы ще не видели. Аккомпонирует мне на быяне уже знакомая усем моя дочурка Людмилка.
Это был папин коронный номер. Я только скромно играла на басах: умпа-умпа, умпа-умпа, или вальс: умпа-па-умпа-па. Мне нужно было подыгрывать папе, делать вид, будто я все вижу в первый раз, и удивляться, смеяться, следить, затаив дыхание… А следить было за чем! Папа играл на семи гармошках! Он постепенно вынимал все меньшую и меньшую. Футляр пустел и пустел. На каждой гармошке шел короткий музыкальный номер. Самая маленькая была с тремя клавишами, со спичечный коробок. Растянешь гармошку — «до», сдвинешь мехи — «ре». Три клавиши — шесть нот. К этой гармошке публика уже накалена. Нетерпеливое ожидание — неужели еще одна? Куда ж меньше? Папа смотрел на стол, где выстроились уже шесть «отработанных» инструментов, потом — в «кулисы», потом искал на полу, потом вопросительно смотрел на меня — я растерянно поднимала плечи. Зал проделывал то же самое. Все крутили головами, переговаривались громким шепотом. А папа, что-то наконец вспомнив, смотрел в один боковой карман… Нет! Во второй — нет… «Что же делать?» — говорило его растерянное лицо. И вдруг, сообразив, хлопнул себя по нагрудному карману фрака, подморгнув глазом залу, под общий одобрительный рев, вынимал малютку-гармошку вместе с носовым платком! Успех!.. «Та што там гаварить…»
— Лирические и патриотические песни наших композиторов. Поеть Людмила Гурченко!
Песни принимались с душой, а после исполнения «Давай закурим!» в задних рядах даже закурили.
В завершение я спела «Два Максима». А в конце песни вместо слов «так-так-так», — говорит пулемет" я выбивала звук пулемета чечеткой. И тут же следовал мой ударный номер.
— Акробатический этюд! У том же самом исполнении! Мастер на все руки — моя дочурка Людмилка! Ну, бабы, держитеся…
В это время я за простыней надела прямо на платье полосатые шаровары и вальсом выпорхнула на акробатический номер. Что творилось в зале! Когда я сделала мостик, женщины вскочили, выкрикивая: «Марка! Угомони дочку! Она ж в тебя луснить напополам…» А папа играл вальс «Дунайские волны» и подмигивал — еще не то, мол, будет. Папа сиял!
В этот вечер папа был необыкновенно обаятельным. Я понимала маму, понимала, почему она его всегда прощала. Я вот все время старалась не забывать про обиду на папу, но у меня ничего не получалось. Я смотрела на него, и лицо мое помимо желания расплывалось в улыбке. А как же после этого сердиться? Это ж совсем глупо.