Звезды сделаны из нас - Ру Тори

— Так это же только благодаря тебе, Люда. Что бы я делала без тебя?..

— Думаешь, справишься? — Орлова кривится от досады, но не спорит с тем, что сама подстроила мой успех.

— Думаю, да, — соглашаюсь и солнечно улыбаюсь.

— А я не уверена.

— Сходи на курсы личностного роста.

Она пыхтит, склоняется еще ближе и шепчет:

— Я серьезно. Кузя, откажись, а?

У меня отвисает челюсть, и осознание бьет кулаком под дых. Неприступная звезда школы просит меня об услуге!.. На всякий случай щипаю коленку, но умоляющие глаза напротив наполняются слезами, усиливая схожесть Миланы с котом из мультфильма про Шрека. — Меня мать убьет, ты же знаешь...

В груди оживает и рвется наружу жалость, но я тут же заталкиваю ее обратно. Мой выигрыш — не заслуга Миланы, а торжество справедливости. Я не мщу ей, просто беру свое.

— Отвали. Нет — это нет.

— Что ж. Почаще оглядывайся, уродина. Потому что тебе за это обязательно прилетит! — рот Миланы перекашивает тик, и она с достоинством удаляется, а у меня стучат зубы. Правда в том, что она не шутит: оглядываться и ждать возмездия теперь придется ежесекундно. А еще мне противно от того, какой стервой я, оказывается, могу быть.

К великому облегчению, Алина и Боря ушли на прогулку, а мама сегодня задержится допоздна — не придется восторженно врать, как много усилий я приложила и как рада выпавшему мне шансу. На душе тухло, от черной меланхолии не спасает даже крепкий кофе и шоколадка.

В чате с Артемом висят несколько сообщений: Клименко описывает наши блестящие перспективы и забрасывает ссылками на ролики с танцами, но мне нужен Глеб. Тот самый лучший друг Глеб, который, как ни в чем не бывало, продолжает писать, и вчера для него ничего не изменилось.

Отвешиваю щелбан висящему на рюкзаке котенку, и, не выбирая выражений, высказываю ему все, что думаю о парне, имеющем прямое отношение к его появлению здесь.

Отставляю опустевшую кружку и перехожу к своему профилю — сто лет не читала новости, а сегодняшняя сенсация наверняка вызвала бурные обсуждения на страничке школы. В правом верхнем углу мелькает красный значок, и я открываю уведомления. Некто Оленька Румянцева щедро отсыпала лайков всем моим фоткам неба, домов и деревьев, а ботинки даже прокомментировала:

«Классные. Как раз для того, чтобы месить дерьмо в твоем колхозе».

— Ты реально его девушка? — прилетает уже в личку, и я честно исполняю свою часть уговора с Глебом:

— Да. Я его девушка.

— Странно. Тогда кто же я? Может, ты знаешь, почему он со мной так страстно сосался?

В глазах темнеет. Грызться с троллями в сети я люблю и умею, но сейчас, вместо ярости и здоровой злости, накрывает тихая, но невыносимая боль, и я не нахожусь с ответом. Руки дрожат.

Просматриваю ее альбомы, увеличиваю некоторые фото, а потом и вовсе откладываю телефон.

Это та самая Оля, со слов Глеба — назойливая одноклассница, просто знакомая. Ей одинаково идет и блонд, и темная короткая стрижка. Вокруг много парней, а на фоне — двор Глеба, стены их общей школы и стадион...

Если срочно не верну свою броню на место и не включу рассудок, рискую умереть и превратиться в звездную пыль. Дышу по системе, и в голове проясняется.

Завышенные ожидания — только моя проблема. Глеб ничего мне не обещал, но всегда был честным. Он — мой друг, а дружба не зависит от сердечных привязанностей. В некотором смысле, она выше и сильнее любви.

Снова беру телефон — теперь уже без страха и сомнений, удаляю бредни незнакомки, а саму ее заношу в ч/с. Я не верю ей.

Наговариваю короткое сообщение и отправляю Глебу:

— Серьезно? У тебя из окна совсем не видно звезд?

Глава 27. Глеб

Мне снится, что мы разговариваем с Нелей по видеосвязи. Вначале всё как обычно: обсуждаем что-то школьное, подшучиваем друг над другом, немного дурачимся. Я почему-то показываю ей родинки у себя на груди и говорю, что они похожи на созвездие рыбы. На самом деле у меня нет никаких родинок, но там во сне есть. Неля просит приблизиться, а потом, протянув руку через монитор, касается их пальцем. Меня это совершенно не удивляет, словно так и должно быть. Я подаюсь к ней навстречу и оказываюсь в её комнате, как много раз это воображал. Мы стоим друг напротив друга и я чувствую, что от волнения начинаю задыхаться, а Неля продолжает прикрывать ладонью созвездие родинок и голосом Румянцевой произносит:

— Хочешь, я научу тебя целоваться?

Однако вместо того, чтобы смутиться, я вдруг по-наглому заявляю:

— Я сам тебя научу, — и схватив её за плечи, с настойчивой жадностью начинаю целовать: сначала в губы, потом шею и плечи. Видеть её всю я не могу, но каким-то образом понимаю, что она без одежды и горячая волна захлёстывает меня целиком.

— Исследование показало, что люди и звёзды состоят одних и тех же атомов, — шепчет она на ухо. — Ты это понимаешь? Ты понимаешь, что это значит? Звёзды сделаны из нас. Вот, что это значит.

Она крепко прижимается ко мне и в этот же момент я вдруг оказываюсь в своей дачной бытовке, а вместо Нели рядом со мной на разобранной кровати сидит Даша — та девчонка, у которой я был четырнадцатым и курит.

— Где она? — кричу я на неё, испытывая ужас потери. — Где Неля? Что ты с ней сделала?!

— Нет никакой Нели, — гадко посмеиваясь, отвечает Даша. — Ты её выдумал.

— Неправда! — жар возбуждения не спадает. — Верни всё назад!

— Плоть, Глеб, нужно усмирять и контролировать, — произносит Даша маминым тоном. — Этим человек отличается от животного.

— А я не хочу контролировать! — кричу я на неё в ответ и вскакиваю. — Не могу! Я больше ничего не хочу и не могу контролировать! Оставьте меня в покое!

— У тебя молния на ширинке сломалась, — Даша выпускает в мою сторону облако дыма. — Подойди, я посмотрю, как починить.

Она вдруг тоже становится голой. Я зажмуриваюсь, чтобы этого не видеть, и меня обступает чёрный глубокий космос, в котором единственный источник тепла и света — это я сам.

Горю с температурой пятнадцать миллионов градусов Цельсия, а вокруг упорядоченно вращаются далёкие планеты, и мне нет дела до их вселенского существования и дальнейшей судьбы. Захочу взорвусь к чёртовой матери, захочу — погасну.

«Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома, снова между нами города, взлётные огни аэродрома», — поёт аккомпанируя себе на пианино мама и мы с Мишкой, хлопая в ладоши, ей подпеваем. Он — пятнадцатилетний весёлый красавчик, я — детсадовская мелюзга. Я мечтаю вырасти и стать таким, как он, а Мишка мечтает поскорее допеть эту песню и свалить на улицу, потому что его там ждут друзья.

В субботу, как обычно едем к Мишке. Мама причитает, я молчу. Та часть сна, где я целовался с Нелей, очень приятная и каждый раз, при воспоминании об этом, в животе растекается нежное тепло. С самого утра она ещё спит, но я всё равно захожу в нашу с ней переписку и перечитываю, словно желая убедиться, что я её и в самом деле не выдумал.

На улице сыро и промозгло. Мы выходим на остановке и пока идём в сторону больницы, мама с подозрением вглядывается мне в лицо.

— Что с тобой? — наконец спрашивает она.

— А что не так? — удивляюсь я.

— Ты всю дорогу улыбаешься.

— Правда? Я не заметил.

— Посмотри на меня, — она останавливается и, взяв за подбородок, пристально смотрит в глаза. — Ты ничего не употребляешь?

— Нет, конечно.

Тяжело вздохнув, она отворачивается.

— Надеюсь, что так, потому что ещё одного наркомана в семье я не переживу.

— Всё в порядке, мам, — подбадриваю я и беру её под локоть. — Просто улыбаюсь, что такого?

— Без повода?

— Ну, так же может быть?

— Без повода улыбаются только блаженные.

— А может я блаженный?

— Твои шуточки сейчас неуместны. Прими, пожалуйста, подобающий ситуации вид.

— А подобающий — это какой? Унылый?