Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров - Виктор Мережко

— Деревенский, что ли?

— Деревенский, — заулыбался тот. — А что, заметно?

— Заметно. Слушай, Ваня, — Сонька сняла с шеи дорогой кулон. — Деньги передашь начальству, а это тебе. За добрую душу.

— Ты чего это? — шарахнулся тот. — Не положены нам подарки! За это тоже под суд!

— Бери, — девушка силой сунула ему кулон, — он принесет счастье! — И проникновенно попросила: — Отпусти отца хотя бы на одну ночь домой. И вправду, спит ведь на холодном полу.

— Не положено.

— Прошу тебя… Мы утром вернемся, все начальству объясним. А сейчас отпусти. Деньги только спрячь подальше.

— Так ведь больно огромадные деньги. Боязливо оставлять!

— А ты вот сюда спрячь, в стол. — Сонька показала, куда надо спрятать. — Окромя нас с тобой никто не знает. Спрячь! А кулон никому не показывай, отнимут.

— Непременно отнимут, — согласился Иван и сунул кулон под сорочку. — Народ здесь такой. Полиция.

Сонька подтолкнула штабс-капитана к выходу:

— Пошли, папочка. Все ведь заждались.

— Утречком, пораньше, прошу непременно явиться! — крикнул им вслед полицейский.

— Непременно явимся!

Быстрым шагом Сонька и штабс-капитан покинули участок, нырнули в экипаж — и он тут же сорвался с места. Шило весело хлестал лошадей, прячась от колючего дождя под плотный брезентовый плащ.

Экипаж лихо мчался сквозь дождь по плохо освещенным улицам. Штабс-капитан никак не мог поверить в свое освобождение, смотрел на спасительницу расширенными глазами, бормотал:

— Как же тебе удалось, дочка? Чего вытворила-то?

Она смеялась:

— Сам не видал, что ли?

— Видать-то видал, а все одно глазам своим не верю.

Сонька достала из сумки пачку денег, протянула Горелову.

— Это тебе за работу.

Он повертел деньги в руках.

— А куда ж я с ними?

— Свет большой, найдешь применение.

Штабс-капитан печально молчал, нерешительно произнес:

— Слушай, дочка… А если я теперь буду с тобой?

Она рассмеялась:

— Нет, ты ведь пьяница.

— А я не буду больше пить. Клянусь. Даю офицерское слово.

— Не верю. Пьяницы легко слово дают, легко его и забирают.

Он взял ее за руку:

— Не гони, доченька. Буду служить верой и правдой, как отец родной, — он заглянул ей в глаза. — Ты ведь мне доченька?

Она улыбнулась.

— Ладно, оставайся. А там поглядим.

Горелов наклонился, благодарно поцеловал ей руку:

— Не пожалеешь, дочка.

Тем временем младший полицейский чин Иван Пантелеев какое-то время неподвижно сидел за столом, потом нерешительно достал спрятанный кулон и принялся его рассматривать при свете лампы. Затем запер входную дверь, выдвинул ящик стола, достал увесистые пачки денег, аккуратно развернул их и принялся пересчитывать купюры. И после нескольких первых банкнот парень вдруг обнаружил белые листы бумаги. Вначале он не поверил своим глазам, лихорадочно принялся просматривать вторую пачку, третью, но и там лежали белые листочки вместо денег. Он вскочил из-за стола, ринулся на улицу, но там не было ни души. Только темнота и мелкий колючий дождь.

Сонька и штабс-капитан сидели в вагоне, оборудованном под уютную ресторацию на колесах, пили чай и вели негромкую беседу. От быстрой езда вагон довольно ощутимо покачивало, стаканы с остатками чая позвякивали на столике, на плотных занавесках мелькали тени.

Горелов был одет в светлый, ладно сидящий на нем костюм, и вид у него был элегантный, благородный. На Соньке, напротив, было темно-красное платье, которое выгодно оттеняли богатые украшения, к коим у Соньки было особое расположение.

— А за что тебя разжаловали? — взглянула девушка на штабс-капитана.

— За драку. Дал в морду генералу.

— Генералу?

— Был у нас такой генерал Дормидонтов. Знаешь, чего он делал? Мы ведь лазили по горам за этими чеченами, грязные все, как черти, в пыли, измотанные, а он вдруг приезжает — чистенький такой, отглаженный, непременно благоухающий французским парфюмом. Проходит вдоль строя, выбирает, смотрит в глаза, затем плюет на сапог.

— Зачем?

— Сапог в его представлении должен всегда блестеть. И ежели слюна скатывается на сапоге в серые комочки — он сразу в морду. Без раздумий. Вот я ему и ответил.

Сонька рассмеялась.

— Хорошо ответил?

— Так и рухнул оземь, — тоже улыбнулся Горелов. — С тех пор я стал мечтать об генеральском мундире.

— Хочется плюнуть на чужой сапог?

— Хочется, дочка. Только вот вряд ли получится. Мундир-то ворованный. Да и надевать его сейчас совсем не безопасно.

Оба посмеялись.

— Жена правда ушла?

— Жена ушла, дети устыдились. А чего им с таким делать? Я ведь сразу после изгнания отчаянно пить начал. Без армии я не человек. Писал многократно прошения о восстановлении, даже на имя государя писули отправлял — без толку. Видать, дружки Дормидонтова засели на всех этажах, отказные под копирку так и строчили.

Штабс-капитан отхлебнул чаю, помолчал, улыбнулся:

— Зато теперь я в полном ажуре. Не пью, еду по железке первым классом, да еще дочку обнаружил. И не какую-нибудь, а Соньку Золотую Ручку.

Он растроганно взял руку Соньки, приник к ней губами.

В вагон вошел рослый плечистый детина, московский вор Ванька Лошадь, прошествовал к их столику и склонился к Соньке.

— По вагонам идет шмон, — сообщил он негромко. — Похоже, ищут тебя, Сонька.

— С чего взял?

— Народ передает, что интересуются известной аферисткой, — вор свойски улыбнулся. — А кто у нас известная аферистка?

— Передай товарищам, чтоб не беспокоились, — улыбнулась в ответ девушка. — Документы у нас правильные, совесть чистая, нервы крепкие.

— Они уже в соседнем вагоне.

— Ступай с богом, Ваня, и ни о чем не думай.

Вор удалился, штабс-капитан напряженно усмехнулся:

— Вычислят тебя — загребут и меня. Чего будем делать, дочь?

— Будем продолжать беседу, папенька. Ты хоть знаешь, куда мы едем?

— Не знаю. Куда?

— В Одессу, в теплый и веселый город.

— Там ведь море?

— Там море, там красивые женщины и галантные мужчины.

— Знаешь, доченька, я ведь никогда не купался в море, — признался штабс-капитан. — Даже живьем его не видел. Только на картинках.

— Увидишь. Все увидишь. И непременно искупаешься.

В сопровождении начальства поезда в ресторан втиснулись трое полицейских во главе со старшим по званию, грузным, одышливым.

Сонька, сидя вполоборота, видела, как они подошли к ближнему от входа столику, за которым сидели две молоденькие дамочки, попросили предъявить документы. Одна из дамочек стала довольно шумно возмущаться, однако полицейский все-таки добился своего, и дамочки по очереди извлекли требуемые бумаги. Полицейский откланялся и направился к следующему столику.

— Папенька французский знает? — с приклеенной улыбкой спросила Сонька.

— Чей папенька? — не понял штабс-капитан.

— Ты французский знаешь?

— Знаю. Весьма недурственно.

— Русский забудь, понимаешь только французский, — быстро сообщила воровка, видя, что полицейские уже закончили с соседним столиком.

— Здравия желаю, господа, — приложил ладонь к козырьку главный полицейский, подойдя к ним. — Проверка документов. Прошу предъявить паспорта.

— Конечно, пожалуйста. — Сонька немедленно открыла сумочку, бросила штабс-капитану по-французски: — Покажи, папочка, паспорт. Господин полицейский желает его посмотреть.

— А в чем дело? — с некоторым возмущением спросил тот.

— Видимо, кого-то ловят. — Девушка достала паспорт, подняла наивные глаза на полицмейстера, спросила по-русски, но с акцентом: — Вы кого-то ловите?

Тот не ответил, полистал документ, вслух прочитал:

— Анна Дюбуа…

— Он что, в чем-то тебя подозревает? — снова включился в игру штабс-капитан, изложив свою претензию на хорошем французском.

— Нет, папочка, — улыбнулась Сонька, — он просто проверяет документы.

— Чего он? — нахмурился полицмейстер.

— Не понимает ваших действий.

— Сейчас поймет. — Офицер взял паспорт штабс-капитана, прочитал: — Андре Дюбуа… Отец, что ли?

— Да, мой папа. К сожалению, он не говорит по-русски.

— Почему?

— Не знаю… — смутилась от такого вопроса мадемуазель. — Видимо, еще не успел выучить.

— Русский надо знать! — твердо заявил полицейский. — Это главный язык человечества!

— Да, мы знаем. Поэтому мы и приехали в Россию.

— Ну да, — недовольно буркнул полицмейстер. — Приехали в Россию, а катитесь в Одессу. Одесса, господа, не Россия!

— Почему?

— Потому что Россия — это поля, леса, народ! Простор! — Полицейский широко повел руками, и перед самым носом девушки сверкнули серебряные часы, выглядывающие из карманчика сюртука. — А Одесса — воры да евреи.