Бен-Гур - Льюис Уоллес

Выйдя от Симонида и его дочери, мы, переправясь через реку и пройдя сквозь ворота, охраняемые львами, войдем в разукрашенный зал.

Вокруг столов, сидя и стоя, и переходя от одного к другому, размещались около ста человек, на которых мы должны хоть мельком обратить внимание.

Все они молоды, некоторые почти дети. Все они итальянцы и преимущественно римляне, все говорят на чистом латинском языке и носят одежды великой столицы на Тибре, то есть недлинные туники с короткими рукавами, которые вполне пригодны для климата Антиохии, а в особенности для душной атмосферы зала. На диванах здесь и там валялись тоги и лацерны[39], некоторые роскошно вышитые пурпуром, и тут же рядом, на диване, удобно расположились и люди, утомленные то ли жарой и усталостью, то ли Бахусом.

Раздавались громкие голоса, порой слышался хохот, взрывы гнева и ликования, но надо всем этим царил какой-то непонятный стук. Подойдя к столам, мы поймем источник его появления. Вся компания занималась излюбленной игрой в шашки, шахматы и кости, а звук этот исходил от кубиков из слоновой кости, которые они громко трясли, и от движения фигур по доске. Из кого же состоит эта компания?

– Добрый Флавий, – говорил один из играющих, собираясь бросить свою кость, – видишь ты ту лацерну на диване, напротив нас? Она только что из лавки, и у нее на плече пряжка чистого золота шириной в ладонь.

– Ну что ж? – сказал Флавий, увлеченный игрой. – Я видел такие и прежде, и, клянусь поясом Венеры, не вижу в ней ничего нового.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего особенного, а только то, что я охотно отдал бы ее, чтоб найти человека, который знает все.

– Ха, ха! Я нашел бы тебе здесь немало народа, который согласится взять предлагаемое тобой, только за нечто более дешевое. Но давай играть.

– Вот – шах!

– Ну, пускай будет по-твоему.

– А на сколько шла партия?

– На сестерцию.

Они оба вынули таблички и сделали отметку; пока они прятали их обратно, Флавий продолжал:

– Человека всезнающего. Клянусь Геркулесом! Все оракулы перемерли бы.

– А что бы ты стал делать с таким чудовищем?

– Потребовал бы у него ответ на один только вопрос и затем перерезал бы ему глотку.

– На какой вопрос?

– В котором часу, нет, в какую минуту явится завтра Максентий?

– Хорош ход, хорош ход! Вот так! А зачем тебе знать минуту?

– Стоял ли ты когда с непокрытой головой под сирийским солнцем в гавани, где он должен пристать? Огни Весты не так жгут, и, клянусь нашим отцом Ромулом, я бы предпочел умереть, если мне так суждено, в Риме. Но, клянусь Венерой, ты, Флавий, снова обыграл меня! Я проиграл! О судьба!

– Ты хочешь еще играть?

– Да, мне нужно отыграться.

– Изволь!

И они играли партию за партией, и когда дневной свет, проникнув сквозь окна в потолке, заставил померкнуть свет ламп, он застал обоих игроков на том же месте, за тем же столом и за той же игрой. Как и большинство членов этой компании, они были военными атташе консула, ожидавшими его приезда и тем временем забавлявшимися.

Пока они разговаривали, в зал вошла другая компания и, не замеченная вначале, направилась к столу, стоявшему посредине. По-видимому, они только что вернулись с попойки, и многие из них с трудом держались на ногах. У вожака на голове был венок, что указывало на то, что пир был в его честь или же он был его хозяином. Вино, похоже, не произвело на него ни малейшего действия, разве только увеличило его сугубо римскую красоту. Он шел с высоко поднятой головой, губы и щеки его были румяны и глаза блестели. Одетый в безукоризненно белую тогу со множеством широких складок, он выступал слишком царственно для непьяного и для не кесаря. Подойдя к столу, он, нимало не церемонясь, очистил место для себя и для своих товарищей, а когда остановился взглянуть на игроков, они обернулись к нему и радостно воскликнули:

– Мессала! Мессала!

Тот же привет раздавался и в более отдаленных частях зала. Группы моментально распались, игры были прерваны и большинство бывших игроков направилось к центральному столу.

Мессала к этой демонстрации отнесся равнодушно и тотчас же обнаружил причину своей популярности.

– Твое здоровье, друг мой Друз, – обратился он к ближайшему игроку справа, – твое здоровье, и дай мне на минуту твои таблички.

Он приподнял восковые доски, взглянул на записи игроков и отбросил их в сторону.

– Динарии и только динарии – ставки извозчиков и мясников! – сказал он, презрительно улыбаясь. – Клянусь Семелой, черт знает до чего дойдет Рим, если кесарь будет просиживать целые ночи, дожидаясь, чтобы судьба преподнесла ему скудный динарий!

Отпрыск Друзов покраснел до самых бровей, но присутствующие прервали его возражения, протискиваясь к столу и крича:

– Мессала! Мессала!

– Сыны Тибра, – продолжал Мессала, выдергивая ящик с костями из рук соседа, – кто любимец богов? Римлянин. Кто предписывает народам законы? Римлянин. Кто по праву меча всемирный властелин?

Компанию легко было разгорячить, а эта идея была им особенно родственна, и потому все воскликнули:

– Римлянин! Римлянин!

– Но... но, – протянул он с расстановкой, чтобы привлечь их внимание, – но есть некто лучше самого превосходного римлянина.

Он откинул свою патрицианскую голову и остановился, как бы желая пронзить их своим насмешливым взглядом.

– Слышите ли? – спросил он. – Есть некто лучше наилучшего из римлян.

– А, Геркулес! – кричал один.

– Вакх! – отозвался какой-то юморист.

– Юпитер! Юпитер! – гремела толпа.

– Нет, – возразил Мессала, – я говорю о людях.

– Назови, назови его, – кричала толпа.

– Извольте, – сказал он и снова сделал паузу. – Это тот, кто к совершенствам Рима прибавляет совершенства Востока, кто соединяет с западным искусством покорять восточное умение наслаждаться своей победой.

– Клянусь Поллуксом! Но наилучший человек есть в конце концов римлянин! – выкрикнул кто-то из толпы, и вслед за тем раздался взрыв смеха и аплодисментов.

– На Востоке, – продолжал он, – у нас нет богов, а только вино, женщины и Фортуна, и из них Фортуна, конечно, превыше всего, поэтому нашим девизом и в сенате, и на войне должны быть слова: "Кто дерзнет, на что я дерзаю?"

Он говорил это тоном фамильярным, хотя и не без оттенка прежнего высокомерия.

– В казне, что в цитадели, у меня имеется пять талантов наличными деньгами, и вот на них квитанции.

Из-под туники он вытащил бумажный сверток и, бросив его на стол, продолжал при всеобщем внимании:

– И на эту сумму я дерзаю предложить партии! Кто из вас согласен рискнуть? Вы молчите? Это для вас слишком много? Хорошо, на четыре таланта. Что, снова молчание? Ну, так на три, всего на три. На два! Наконец, на один, ради чести нашей родной реки. В споре восточного Рима с западным! Варварского Оронта со священным Тибром!

В ожидании Мессала потрясал над своей головой костями.

– Оронт против Тибра! – повторил он с еще большим презрением.

Ни один человек не пошевелился. Тогда он бросил ящик на стол и взял с него квитанции.

– Ха, ха, ха! Клянусь Юпитером Олимпийским, я знаю теперь, что вы намереваетесь или составить себе состояние, или поправить свои денежные дела. Для этого вы и явились сюда, в Антиохию. Эй, Цецилий!

– Я здесь, Мессала, – отозвался человек, стоявший позади него. – Я здесь погибаю среди этой толпы, прося у них драхмы на оборванного перевозчика. Но, клянусь Плутоном, у этих новичков нет при себе и обола[40].

Взрыв хохота снова и снова потрясал зал. Один Мессала сохранял важный вид.

– Пойди, – сказал он Цецилию, – в ту комнату, из которой мы пришли, и вели принести сюда амфоры и кубки. Если же наши соотечественники в поисках счастья небогаты деньгами, то, клянусь сирийским Бахусом, я посмотрю, не одарены ли они по крайней мере добрым желудком. Поторопись!

Затем он обратился к Друзу, и смех его был так громок, что слышался повсюду.

– Ха, ха, ха, друг мой! Не обижайся, что в тебе я низвел кесаря до динария. Я только хотел испытать этих нежных птенцов нашего древнего Рима. Иди, мой Друз, иди. – Он снова взял кости и стал трясти их. – Давай играть на какую хочешь сумму.

Он говорил последние слова ласковым, добродушным тоном, так что Друз вмиг растаял.

– Клянусь нимфами, я согласен, – отвечал он, смеясь. – И готов рискнуть с тобой, Мессала, на динарий.

Очень молодой человек, наклонившись над столом, следил за ними. Внезапно Мессала обратился к нему с вопросом:

– Ты кто?

Юноша отступил.

– Нет, клянусь Кастором и его братом, я не имел в виду оскорбить тебя. Обыкновенно между людьми есть правило вести точную запись. Мне нужен секретарь. Не хочешь ли ты заняться этим делом?