Кровь ангелов - Дмитрий Казаков

– Так ли они верны нынешнему владыке Мерцающего трона? – пробормотал Энхо.

Но ладно, об этом можно будет подумать потом, сейчас надо попить и найти чего-нибудь поесть.

Сестра Валерия ощущает исходившее от пола ровное тепло, и все же ей холодно.

Зима, властвующая в северном полушарии Монтиса, заваливает мир снегом, терзает его холодами, и в серых, постоянно затянутых тучами небесах продолжают грохотать грозы. Здесь же, в недрах храма Согласия, царит тишина, но она не успокаивает, а, наоборот, щекочет нервы.

Из мебели имеются два кресла и столик между ними.

В одном сидит она сама, в другом располагается Луций Каелум, за последние месяцы похудевший, словно высохший. А к стене напротив за запястья и лодыжки прикован человек – голый мужчина лет сорока, хорошо сложенный, с очень светлыми волосами и шрамом на груди.

– Децим Обстинатус, – говорит верховный понтифик. – Помощник одного из примасов с Фатума.

В голове Валерии вертится фраза насчет того, что «в вашем стаде завелась паршивая овца, могущественный отец?», но сивилла молчит, ведь такая же «овца» была и у них, и наверняка куда более «паршивая», чем этот несчастный священник.

Кто знает, как бы пошли события, если бы не вмешательство Альенды?

– Да, быстро вы сработали, – признает она.

Луций самодовольно усмехается, искрится его третий глаз, похожий на большой драгоценный камень, лежащий в углублении морщинистой кожи. Человек у стены лишен этого «украшения» вместе с саном служителя Божественной Плоти, и над переносицей у него кровоточащий провал.

– Не буду рассказывать, как нам это удалось, но мои люди поработали хорошо. – Верховный понтифик ерзает в кресле. – Мы захватили целое гнездо этих аспидов, но остальные успели покончить с собой, этот же попал в руки экзорцистов.

– Но это вам ничем не поможет, – подает голос мужчина у стены.

Он находится под воздействием одного из «эликсиров правды» – Валерия отмечает все признаки этого, – но все же ухитряется произносить слова по собственной воле, не дожидаясь вопросов.

– Посмотрим, – говорит она, думая, что заурядный человек не соблазнился бы учением люциферитов: чересчур сложно и возвышенно для простого ума, излишне непрактично для того, кто ищет выгоды. – Скажи, веруешь ли ты, Децим Обстинатус, в скорое явление сверхчеловека?

Мужчина у стены вздрагивает всем телом, видно, что он борется, пытается промолчать.

– Верую, ибо что такое обезьяна по отношению к человеку? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором, – произносит он искаженным голосом.

– Фанатик, как есть фанатик, но мы его допросили уже, во имя небесной справедливости, – влезает Каелум. – Он рассказал все, что знал, про кружок на Фатуме, про то, как к ним прилетал старший отсюда, с Монтиса, лысый и усатый, и они звали его Янитор…

Валерия недовольно морщится – чтобы выяснить все, нужно знать, как спросить и о чем спросить, а не размахивать вопросами, словно дикий варвар дубинкой. Верховный понтифик сопит, дергает себя за бородку, но молчит – всем известно, что ведьмам из Антрум Ноктурна нет равных в том, что касается извлечения сокровенного, хоть из прошлого, хоть из будущего, хоть из чужих мозгов.

– Знаешь ли ты, что Люцифером в древности, еще до Фуги, именовали злого бога, олицетворение Хаоса? – напевно спрашивает она, пытаясь попасть в тот ритм, что звучит сейчас в голове у бывшего жреца.

Такой ритм есть у каждого, и если его нащупать, то человеком можно управлять незаметно для него самого, и гораздо успешнее, чем с помощью того же «эликсира правды», грубого и несовершенного инструмента.

– Люцифер же есть светоносный, – отвечает Децим, на этот раз без сопротивления. – Только невежественный не понимает этого! Он приносит пламя, что осветит всю мерзость и гниль человеческую, даст нам увидеть собственную порочность и ничтожность, а затем сожжет все это. Естественно, что тому, кто цепляется за обыденное, любит дышать собственным смрадом, это покажется злом.

– Гнилью ты считаешь и Божественную Плоть?! – не сдерживается Каелум.

– Конечно, – бывший жрец смотрит на него с презрением. – Все – тленно. Империум – лишь инструмент, должный сохранить человеческий род на опасных поворотах пути эволюции, что вот-вот сменится биологической революцией, и новый вид придет на смену старому, как некогда хомо сапиенс заменил мохнатых обезьянолюдей…

Валерия удовлетворенно кивает – нужный ритм нащупан, теперь этот тип будет говорить, и только бы верховный понтифик своим грубым вмешательством ничего не испортил!

– Дальше я сама, могущественный отец, – говорит она, предостерегающе поднимая руку. – Насколько я поняла, Империум – это инструмент, а Божественная Плоть – нечто вроде ручки к нему, и вы решили взяться за нее?

Нужно спешить, ведь «эликсир правды» разрушает мозг стоящего у стены человека и делает это быстро.

Сивилла слушает, задает наводящие вопросы, и, хотя внешне остается бесстрастной, внутри у нее ревут ветры тревоги – как, как могли они, почитающие себя могущественными и вечными, способными заглянуть в любой отнорок настоящего, упустить такую опасность?

Сестры всегда знали, что люцифериты существуют, но никогда не считали их опасными. Те же, в свою очередь, не колыхали поверхность моря настоящего яркими поступками, не привлекали внимания Антрум Ноктурна.

А когда начали действовать, сумели завербовать одну из них и стали невидимыми для ирунаре.

Децим Обстинатус стоит не особенно высоко в иерархии люциферитов и знает не так много, но из разрозненных обрывков, содержащихся в его речи, из ошметков информации Валерия постепенно складывает картину того, что происходит, и картина эта ей очень не нравится.

Глубоко законспирированные ячейки, круговая порука и тотальная тайна.

Влиятельные люди на многих планетах, сеть чуть ли не во весь Империум.

Старший, какой-то эдил с Монтиса по имени Янитор, и старейший, безымянный, виденный бывшим жрецом один раз, невысокий и плотный, узревший сущность сверхчеловека и умеющий объяснить ее другим. И скорое явление «своего» правителя, что займет Мерцающий трон и погонит человечество по пути эволюции.

– Откуда же они возьмут такого? Ведь остался один Вальгорн… – бормочет Валерия.

– Есть еще тот парень, что объявился прямо накануне падения Нервейга, – верховный понтифик кривится. – Его выдернули у меня прямо из-под жертвенного ножа… Ваша сестра, – эти два слова он произнес с неприязнью, – заявила, что у него в жилах течет кровь ангелов. Звать его Ларс, родом он с Аллювии, а сейчас где-то у варваров и вроде бы готовится к войне.

Ларс? С Аллювии?

Откуда он вообще взялся, ведь у Домина Круор нет сведений ни о каких боковых ветвях императорского рода, что дали побеги в инсуле АХ-27, а прозевать такое Антрум Ноктурна не может.

– Что же, понятно, – говорит Валерия, кутаясь в накидку.

Она по-прежнему мерзнет, хотя в лишенной окон, спрятанной в недрах святилища комнате тепло.

– Скажи-ка, Децим Обстинатус, – продолжает она, – есть ли ваши люди около нынешней Божественной Плоти, не собираетесь ли вы ликвидировать его в нужный момент?

Война войной, но силой владыку Империума не одолеть, а значит, люцифериты должны иметь в запасе какую-нибудь хитрость, обманный удар, что позволит отдать Мерцающий трон их ставленнику.

Но слышит Валерия совсем не то, что ожидает.

Некие люди, действующие на Монтисе, выдающие себя за тех, кто постиг тайны сверхчеловека, но при этом вовсе не относящиеся к числу посвященных, достаточно скрытные, чтобы почти ничем не проявить себя…

– Но кто они? Кто, во имя небесной справедливости? – восклицает верховный понтифик.

– Не знаю, – хрипит Децим, тяжело дыша. – Мы не выяснили, хотя пытались…

По всем признакам, в здравом уме ему остается находиться недолго.

– Мы разгадали кое-какие загадки, но наткнулись на новые, еще более сложные, – говорит сивилла, думая, что интриги поддельных люциферитов могли стать причиной гибели Альенды. – Теперь мы должны решить, что делать с этими сведениями, оставить их при себе или… доложить Божественной Плоти, как и положено верным подданным.

– Нет сомнений в том, как мы поступим! – Все три глаза Луция Каелума фанатично сверкают.

– А у меня сомнения есть… – говорит Валерия очень тихо.

Надо заставить его прислушаться, сделать так, чтобы у верховного понтифика заработала часть мозга, не отравленная глупыми догмами, те извилины, что отвечают за самосохранение.

– Э, хм, ну, как же так? – бормочет он, дергая себя за бородку.

Человек у стены смеется резким каркающим смехом, а затем глаза его закрываются и голова падает на грудь. «Эликсир правды» больше не действует, он превратил бывшего жреца и люциферита в тупое животное, неспособное на связную речь и разумные действия.