Смерть травы. Долгая зима. У края бездны - Джон Кристофер

— Срежь их! — приказал Чисхолм.

Вдоль улицы засвистели пули, и один из насильников повалился в снег. Остальным удалось уйти целыми и невредимыми. Чисхолм выскочил наружу и, подбежав к медсестре, помог ей подняться на ноги. Через минуту они стояли перед машиной. Капитан поддерживал девушку, не давая ей упасть. Рядом с ним она казалась настоящей пигалицей: в ней было не больше пяти футов росту. Над нежным личиком вздымалась шапка когда–то роскошных, но теперь перепутавшихся огненно–рыжих волос.

Девушку подсадили в машину и потеснились, чтобы она расположилась удобнее. Она то и дело тихонько всхлипывала и, не произнося ни слова, разглядывала свои руки, крепко сцепленные на коленях. Ее разодранный подол был перепачкан грязным снегом. На левой ноге остался меховой сапожок, правая оказалась босой.

— Сейчас все будет хорошо, — приговаривал Чисхолм. — Вас уложат, напоят теплым…

Машины неслись по вымершим улицам к вырастающему над крышами куполу собора Святого Павла. Наконец показалась изгородь из колючей проволоки, которой был обнесен Пейл. Машины затормозили перед воротами, охраняемыми часовым. Водитель первой машины трижды надавил на гудок. Из будки вышел офицер в сопровождении двух солдат. Ворота чуть–чуть приоткрылись, пропуская их к машинам.

— Северный патруль. Возвращаемся с дежурства. Пропустите нас.

Лейтенант отдал честь.

— С вами гражданские лица, сэр?

— Телевизионная бригада. У них пропуска.

— А юная леди? — медленно произнес лейтенант.

— Мы подобрали ее рядом с «Варфоломеем». На нее напали. Ей требуется медицинская помощь.

Лейтенант выдержал паузу и отчеканил:

— Сегодня утром поступил новый приказ, сэр. Не пропускать людей в Пейл без особого разрешения Главного штаба. Мне очень жаль.

— Слушайте, — взмолился Чисхолм, — она же медсестра! Нам понадобятся такие люди. Она не станет отлынивать ни от какой работы!

Лейтенант был почти ровесником Чисхолму, только круглолицым, темноволосым, с меланхолическим выражением лица.

— У меня приказ, сэр, — сказал он. — Ничем не могу помочь.

Чисхолм посмотрел на него в упор.

— Она медицинская сестра, осталась в «Варфоломее», чтобы ухаживать за пациентами. На больницу напали мародеры. Мы нашли несчастную девушку на улице, когда ее пытались изнасиловать. Я возьму на себя всю ответственность за ее нахождение в Пейле.

Лейтенант покачал головой.

— Это невозможно, сэр. Здесь ответственный я. — Его печальное лицо исказила озлобленная гримаса. — Господи, какие еще сцены Ты нам уготовил?

Чисхолм вышел из машины, отвел лейтенанта в сторонку и повел с ним задушевный разговор. Однако лейтенант все так же качал головой.

Эндрю в первый раз услышал голос девушки.

— Пожалуйста, помогите мне выйти, — попросила она его с легким ирландским акцентом.

Эндрю решил, что она собирается прийти на помощь Чисхолму; он не сомневался, что, какими бы строгими ни были приказы, ни один человек на свете не сможет отказать ей. Эндрю выскочил из машины и подал руку. Медсестра побрела прочь от ворот.

— Нет, — крикнул он ей вдогонку, — сюда!

Не обращая внимания на его призыв, она продолжала ковылять по заросшему льдом тротуару.

— Сестра! — позвал Чисхолм. — Вернитесь! Мы сейчас обо всем договоримся!

Но она и не думала останавливаться. Эндрю бросился было за ней следом, и тут же замер, прикованный к месту решительностью удаляющейся фигурки. Прояви она хоть малейшее колебание, оглянись назад, он обязательно устремился бы за ней. Если бы девушка бросилась бежать, он догнал бы ее. Но она просто брела от них прочь будничным шагом, воплощающим собранность и спокойствие. Им оставалось только смотреть ей в спину, пока она не исчезла за углом.

— Я верну ее, — сказал Чисхолм.

— Нет, сэр, — сказал лейтенант и загородил ему путь.

Они уставились друг на друга, испытывая одновременно ярость и презрение к самим себе. Чисхолм обреченно пожал плечами:

— Ваша взяла. — Он нырнул обратно в машину. Эндрю последовал за ним. Чисхолм еще раз посмотрел в ту сторону, где только что брела рыженькая медсестра, и отвернулся. — Открывайте ворота! — приказал он лейтенанту.

9

Как ни странно, в выходной наступило лето — во всяком случае, по календарю. Вечера удлинились. Эндрю и Мадлен сидели закутанные, прихлебывали слабенький кофе и вели неспешную беседу. Перед самым исчезновением кофе из магазинов Мадлен закупила изрядный запас, но они все равно позволяли себе такое пиршество всего два–три раза в неделю. Прочитали вечернюю газету — листок бумаги с мелким текстом на обеих сторонах; дальше читать все равно было нельзя из–за сгустившихся сумерек. Включать же электричество в неслужебных помещениях разрешалось теперь только после девяти вечера.

Если не считать холода и легкого голодного подташнивания, превратившегося в постоянное ощущение, Эндрю испытывал чувство довольства и расслабленности. Здесь, в этой комнате, в обществе Мадлен, можно было забыть об агонии, в которой корчился город за пределами Пейла, и о неясном будущем, уготованном счастливчикам, оказавшимся по эту сторону его рубежей. Об этом нельзя было все время думать, иначе жизнь стала бы совершенно невыносимой.

Дэвид обещал заглянуть часов в девять. Они спокойно дожидались его в темноте. Он появился ближе к десяти.

— Хочешь, включу свет? — предложила Мадлен.

— Если он вам помешает, то лучше не надо, — сказал Дэвид.

— При свете лучше, — сказал Эндрю и поднялся с места.

Приход такого гостя был посягательством на их уединение, и ему хотелось это подчеркнуть. Дэвид заморгал от яркого света. Его лицо было изможденным; это заметила и Мадлен.

— Присядь, Дэвид, — предложила она, — я дам тебе чего–нибудь выпить.

— Как у вас с виски? — спросил он.

— Очень просто: никак. Могу предложить «кокберн». Не возражаешь?

Дэвид помотал головой.

— Вполне здравая идея. Я запас его после нашей свадьбы — когда мы вернулись из Брюсселя. Две дюжины, по двадцать семь шиллингов шесть пенсов бутылка. Сколько же их осталось?

— Точно не знаю. Дюжины полторы.

— Тогда тащи пару. Время найдется.

— Ты выглядишь утомленным, — сказала Мадлен. — Слишком много хлопот?

— Терпимо. — Он зевнул и перевел взгляд на Эндрю. — Есть свежие письма от Кэрол?

— Последнее пришло сегодня утром.

— У нее все в порядке?

Мадлен аккуратно наполнила портвейном три рюмки и принесла их в комнату на подносе. Дэвид решил произнести тост:

— За лето! Сегодня в полдень термометр на крыше министерства показывал три градуса тепла.

— Это уже кое–что, — сказал Эндрю.

— Слишком мало и слишком поздно. Ты хоть представляешь себе, как быстро убывают наши иностранные капиталовложения? Знаешь, что предпринимались попытки договориться о продаже Ираку ближневосточного имущества «Бритиш Петролеум»? Концессий, оборудования, заводов — всего?

— Грустно. Но это поможет протянуть хотя бы еще немного.

— Переговоры сорвались. Ирак больше не признает британского правительства, ибо оно не в силах осуществлять суверенитет над собственной территорией. Так что имущество присвоено без всякой компенсации — видимо, в порядке самозащиты.

— Что же теперь будет? — спокойно спросила Мадлен.

— Здесь? — Он кивнул на Эндрю. — Во–первых, Энди уже через несколько дней лишится работы.

— Почему?

— Телевидение прикроют. Слишком расточительное средство связи для территории, площадь которой ограничена Пейлом.

— А потом?

— Есть идея продержаться. Запасы провианта имеются — более значительные, чем я себе представлял. Здесь уж мы постарались. Если дело пойдет на лад и станет пригревать солнышко, придется еще, конечно, пережить следующую зиму, но потом, если повезет, может и полегчать.

— А если не пойдет на лад?

Дэвид беспомощно развел руками:

— Тогда гибель. Есть все основания опасаться, что так произойдет при любых обстоятельствах. Ребята снаружи сильно оголодали и совсем отчаялись. Боюсь загадывать, как долго военным удастся сдерживать их напор.

Немного помолчав, он продолжил:

— Я могу раздобыть для вас два билета на самолет на следующую среду. Лиссабон — Тимбукту — Лагос.

Ответ Мадлен был негромким, но твердым:

— Нет. Во всяком случае, не для меня.

Дэвид сделал еще глоток и уставился на нее; во взгляде читались мольба, усталость и отчаяние.

— Мадди, — произнес он, — я не могу допустить, чтобы твоя участь оставалась на моей совести. Прошу тебя, улетай!

— Твоя совесть тут ни при чем, — сказала она. — Просто я хочу остаться.

Дэвид утомленно улыбнулся.

— Ты нечасто проявляешь упрямство. Но уж когда заартачишься, у меня никогда не хватало умения тебя уговорить, правда? Пока места есть, но я не смогу возобновить заказ.