Смерть травы. Долгая зима. У края бездны - Джон Кристофер

Беда подстерегала их напротив станции метро «Кингз–Кросс». Стоило машине выехать на перекресток Каледониэн–Роуд и Пентонвилл, как один из солдат вскрикнул: вторая машина, отставшая ярдов на двадцать — тридцать, неожиданно остановилась. Головной автомобиль вернулся назад, затормозив совсем рядом.

— Что случилось? — окликнул Чисхолм.

— Заглохли, — прокричал в ответ сержант, командовавший вторым экипажем. — Бриггс пытается разобраться, в чем дело.

Водитель поднял капот и, не поднимая головы, буркнул что–то про свечи.

— Вылезай–ка и помоги ему, Сэнди, — приказал Чисхолм своему водителю.

Когда умолк второй двигатель, воцарилась тревожная тишина. Здесь, на пересечении пяти улиц, они были как на ладони. Эндрю поделился своими опасениями с Чисхолмом.

— Верно. Но все–таки открытое пространство предпочтительнее. Нас не смогут застать врасплох. — Капитан обвел взглядом безмолвные строения. — Идиллия, не правда ли?

Идиллия продолжалась до тех пор, пока не появились люди. Сперва их было немного и они невинно стояли в дверях и на углах улиц, откуда можно было незаметно улизнуть. Однако постепенно число зевак росло, они становились все смелее. В двадцати ярдах от замерших машин на мостовую вышел мужчина, потряс кулаком и принялся осыпать оскорблениями неподвижно наблюдающих за ним солдат. Эндрю чувствовал, что Чисхолм с трудом сдерживает гнев. Однако приказа стрелять не прозвучало.

Как ни странно, крикуна образумили его же товарищи. Вняв их призыву успокоиться, он умолк и неуклюже заковылял к тротуару. Однако тут же, словно по условному сигналу, к машинам устремились доселе молчавшие фигуры. Люди имели мирные намерения — более того, пока они демонстрировали дружелюбие.

Вперед выступил низкорослый человечек в драном пальто:

— Хотите помогу, командир? Я разбираюсь в двигателях — как–никак работал в гараже.

Пытаясь скрыть тревогу, Чисхолм ответил:

— Спасибо, мы справимся сами.

В толпе оказались по меньшей мере три женщины. Одна из них, здоровенная особа лет пятидесяти, радостно прокричала:

— Не подвезешь меня в город, паренек? С самого утра не могу дождаться автобуса.

Послышались смешки. Заулыбались и солдаты. Женщина приободрилась:

— Может, все–таки потеснитесь? Могу пристроиться у кого–нибудь на коленях. Цена автобусного билета — и я ваша со всеми потрохами. Смотрите не упустите такой возможности! Скоро меня уже не купишь!

Чисхолм смотрел прямо перед собой, не мигая. Остальные относились к этой болтовне всего лишь как к шутке — триумфу английского чувства юмора над нечеловеческими условиями существования. Однако атмосфера резко накалилась, когда крикунье стала вторить еще одна женщина — худая как смерть, седовласая, лет на пять — десять старше первой, с яростно горящими голубыми глазами:

— Возьмите меня с собой, мистер!

Ответа не последовало. Смех утих. Вторая женщина шагнула вперед и очутилась на расстоянии протянутой руки от машины.

— Потом я уйду, — не унималась она. — Я не прошу, чтобы меня там оставили. Там моя дочь. Она вот–вот родит. Просто посмотреть, все ли у нее в порядке. И тут же назад.

Чисхолм все так же хранил молчание.

— Обещаю, что уйду и не причиню вам хлопот, — умоляла женщина.

По толпе пронесся шумок. Раздался мужской голос:

— Разве вы не можете ее захватить?

Женщина подошла еще ближе, остальные двинулись за ней следом.

— Назад, все назад! — прикрикнул Чисхолм. — Это военный патруль. Назад!

Тот же мужской голос укоризненно произнес:

— Когда я служил в армии, мы сражались за свой народ, а не против него. Что же это за армия, если она обрекает женщин и ребятишек на голодную смерть? Вам бы следовало брать их под защиту, а вы только и знаете, что кричать «назад!».

— Мы обязаны подчиняться приказам, — выдавил Чисхолм.

Видимо, он просто не мог оставить свои действия без оправданий, подумал Эндрю; однако именно этого ему не следовало делать. Толпа немедленно ответила яростным воплем и ринулась на машины. Чисхолм снова крикнул «назад!» — впустую. Стоило ему дать понять, что солдат — нечто большее, чем просто фигура в форме, как он уже вызывал меньше страха, меньше уважения. Толпа ожесточилась, в ней проснулась слепая надежда на победу.

Из задних рядов кто–то басовито выкрикнул:

— Отберите у них винтовки! Мы найдем им применение!

Если бы люди получили приказ открыть огонь, то на столь близком расстоянии это превратилось бы в форменный расстрел; кроме того, никто не мог бы поручиться, чем все кончится. На одного солдата пока приходилось по три горожанина, но из боковых улочек выходили все новые и новые люди. Если не открыть огонь, их судьба не вызывает сомнений… Замерев при этой мысли, Эндрю не расслышал новой команды, которую успел отдать Чисхолм:

— Маски надеть!

Слова эти были произнесены совсем другим тоном — тоном человека, уверенного в своих силах.

Лишь увидав, что солдаты поспешно натягивают противогазы, он завозился со своим, полученным перед отъездом из Пейла и болтавшимся у него на животе. Эндрю еще не успел толком разобраться, что с ним делать, когда раздалась следующая команда:

— Гранаты к бою!

Над белым снегом заклубился серый туман. Большинство людей, обступивших машины, бросились врассыпную, спотыкаясь и сбивая друг друга с ног. Некоторые замешкались, но очень скоро и они, отчаянно растирая кулаками глаза, вынуждены были отступить. Эндрю наконец совладал со своим противогазом, однако слезоточивый газ не пощадил и его. Сквозь слезы, застилающие глаза, он с трудом разглядел происходящее. Толпа рассеялась целиком; даже голубоглазая женщина, согнувшись в три погибели, торопилась покинуть поле боя.

Громким голосом, искаженным противогазом, Чисхолм спросил:

— Ну что, Сэнди, разобрался?

— Пока нет, сэр. Даже не знаю, что тут можно поделать.

Прошло еще минут десять, прежде чем мотор спасительно затарахтел. За это время никто и не подумал к ним приблизиться. Эндрю опасался, что в них станут швырять из окон всякую дрянь и оскорблять из–за угла, но страхи оказались напрасными. Он снял маску и поделился своими мыслями с Чисхолмом.

— Нам повезло, — бесстрастно отозвался капитан. — Повезло, что поломка случилась посреди широкой улицы, повезло, что в их числе не оказалось ни хитрецов, ни людей с инициативой. — Моторы обеих машин мирно заурчали, первый водитель начал разворачиваться. — Все равно, в следующий раз я угощу их газом побыстрее.

— Что теперь будет с этой женщиной? — задумчиво произнес Эндрю.

Прежде чем ответить, Чисхолм выдержал паузу.

— Мы знаем, что с ней будет. — Его голос звучал отстраненно, нарочито язвительно. — Вот только когда… Думаю, чем скорее, тем лучше.

После этого молчание не нарушалось до тех пор, пока машины не устремились в южном направлении. С каждой минутой они приближались к Пейлу. Проезжая мимо погасшего светофора, обросшего сосульками, Эндрю вспомнил, как ровно год назад застрял на этом перекрестке в фургоне Би–би–си: они тогда опаздывали в больницу, где им предстояло отснять ролик, и светофор долго держал их на одном месте.

Обращаясь скорее к самому себе, он пробормотал:

— Интересно, что творится в «Варфоломее»[24]?

— Насколько я знаю, ничего, — откликнулся Чисхолм.

— Они тоже эвакуировались в Пейл?

— Это было невозможно. Большинство врачей и медсестер остались в больнице.

— Может быть…

— Заехать туда? Пришлось бы отклониться от маршрута. — Размышлял он недолго. — Хорошо, раз вам этого хочется.

Из нескольких окон больницы свисали флаги Красного Креста; сами окна напоминали издали пустые глазницы; в некоторых не осталось стекол. Однако при приближении патруля показались кое–какие признаки жизни: человеческие лица, поднятая в приветствии рука. Сквозь шум моторов до них доносились пронзительные крики, хотя слов было не разобрать. На месте входной двери зиял провал. На снегу валялись скорченные фигуры; некоторые из них определенно выпали — или были выброшены — из окон.

— Любопытно, скольким из них удалось вырваться на волю, — произнес Чисхолм. Его лицо побелело от ярости. — Проклятые болваны! Так и должно было произойти. И что хорошего?

Машины замерли. В наступившей тишине в уши прибывших ворвались крики — здесь были и глумливые приветствия, и мольбы о помощи. Общий гвалт перекрыл душераздирающий визг, в котором звучала агония. Он донесся не из здания больницы, а откуда–то с улицы.

Чисхолм обернулся к водителю:

— Давай туда! Кажется, это где–то слева. Только осторожно.

Стоило машине завернуть за угол, как все стало ясно: посередине улицы барахтались в снегу четыре фигуры. Завидя патруль, трое бросили свою жертву и неуклюже заковыляли прочь. Женщина осталась лежать, судорожно одергивая задранный до пояса халат медсестры.