Миры Роджера Желязны. Том 28 - Роджер Желязны

Кольтер передвигался со скоростью раненого ястреба. Он видел птицу, которой был когда-то: залитый солнцем, с большими красными крыльями, она опустилась на сухую ветку только затем, чтобы Крузат тут же подстрелил ее. Как подрубленный, ястреб рухнул в мокрую утреннюю траву. Кольтеру запомнились тлеющие глаза, хищный коготь, хромающий прыжок огромной раненой птицы, пытающейся подняться в воздух.

Охотники смеялись. Ни один и пальцем не шевельнул, чтобы прекратить ее мучения, и он, к стыду своему, тоже. Они швыряли ястребу куски убитого кролика и наблюдали, как он вращал злобным глазом, презирая мясо, добытое другими. На следующее утро Кольтер увидел, как ястреб, прихрамывая, взбирается на пригорок: острая, словно наконечник стрелы, головка, волочащееся по земле крыло. Он сумел уберечься от койотов в сумерках и от хорьков ночью, но в человеке, который подстрелил его, не было жалости, как не было ее и в тех, кто смотрел на его мучения. Сжалься на нами, Господи, думал теперь Кольтер, мы не самые лучшие твои создания. Ему отчетливо запомнились последние минуты ястреба, как он ковылял до тех пор, пока скала не преградила ему путь, и осталось лишь сверкать колючим глазом на судьбу. В конце концов Кольтер успокоил птицу точным выстрелом в голову.

Сейчас же он желал одного: чтобы кто-нибудь или что-нибудь, тронутое его жалким состоянием, проявило подобную доброту. Время от времени ему приходилось останавливаться и вытаскивать из тела клещей, поворачивая их против часовой стрелки, а потом давить ногтем. Иногда он кидался на землю и сгибался пополам или же, засунув голову под мышку, бешено кусал их, глотая собственную кровь.

И полз дальше в лабиринте трав. Вверх-вниз — подтянись, каждые несколько ярдов падал бесформенной кучей и ловил ртом воздух.

Клещи были не единственными насекомыми, донимавшими его. Кузнечики прыгали на своих ногах-пилах прямо в глаза, обжигая их болью. Острая трава резала грудь и подбородок, хлестала по ногам; зеленые мухи и осы барабанили по голове.

Он представил, как они в первый раз выходили с Льюисом из этих травянистых зарослей. Он увидел себя на пригорке, озирающем море травы. Наконец-то они выбрались из него — оба даже засмеялись от облегчения. Там-то, на этом олимпийском холме, и начались все их беды — произошла первая стычка с черноногими.

— Давай теперь я расскажу, как я это помню, — сказал Мериуэзер Льюис.

— Откуда ты взялся, приятель? — спросил Кольтер, качая головой.

Льюис широко улыбнулся:

— Оттуда, куда все мы уйдем, разумеется.

— А где это?

— Там, куда ты направляешься.

Трава била Кольтера по ушам. Он не был уверен, что расслышал правильно.

— Там, куда я послал краснокрылого ястреба?

— Там, куда слетаются ястребы и другие стервятники… Так могу я начать?

— Значит, в это самое место? Льюис раздраженно нахмурился:

— Дорогой Джон, может, ты все же позволишь мне высказать мысли касательно индейского конфликта?

Кольтер устало кивнул.

— Итак… мы собрались на возвышенности, озирая широкие просторы травы, подобные этим, когда вдруг, повинуясь импульсу, я глянул в подзорную трубу и увидел на расстоянии около мили стадо лошадей голов в тридцать, а над ними, на пригорке их владельцев, черноногих, в том же количестве.

Я подумал извлечь выгоду из ситуации, показал наши добрые намерения. Велел Джею Филдсу поднять флаг, который захватил специально для таких целей, а сам стал медленно приближаться к ним. И как ты полагаешь, Джон Кольтер, что они сделали?

— Да что мне предполагать — ведь я же был там.

— Тем не менее, в силу своего замкнутого характера, ты не можешь поведать об этом должным образом. Поэтому рассказывать буду я. Поначалу они не двигались, видимо, не могли точно определить нашу численность. Я решил, что количество индейцев должно было примерно соответствовать количеству лошадей, и, поскольку, ничего иного не оставалось, махнул отряду рукой, предлагая поехать им навстречу.

— Вместо того, чтобы спокойно ждать их на месте.

— И вот, когда расстояние между нами сократилось на четверть мили, один из них вдруг вскочил на коня и помчался во весь опор в нашу сторону. Тогда я спрыгнул с лошади и стал поджидать его. Однако он, не доехав до нас сотни шагов, остановился и начал пялиться на нашу команду.

— Это был разведчик, проводивший рекогносцировку.

— Все это время я жестами приглашал его приблизиться.

— А он почему-то не пожелал откликнуться на столь любезное приглашение, не так ли?

Льюис, не обращая на Кольтера внимания, продолжал свой отчет.

— Потом он вернулся к своим товарищам и небольшая группа индейцев направилась в нашу сторону…

— …их было восемь, я сосчитал тогда.

Льюис скривил губы и стеганул воздух стебельком травы.

— Полагаю, какая-то часть индейцев спряталась, готовя засаду, поскольку я заметил, что уменьшилось количество людей, оставшихся с лошадьми.

— Разве они обязаны были выкладывать на стол все карты?

Льюис искоса посмотрел на Кольтера и недоверчиво потряс головой.

— Послушай, это твоя история или моя?

— Все зависит от того, намерены ли вы говорить правду, — лаконично заметил Джон.

Льюис вновь предпочел проигнорировать его слова.

— Как командир, я ожидал, что нас ждут определенные сложности. Вполне естественная ситуация, когда дело касается индейцев.

— И они, — вставил Кольтер, — всыпали нам по первое число.

— Теперь, вспоминая все обстоятельства, я лишний раз убеждаюсь, что мы, определенно, вели себя корректно. Когда мы встретились, спешились, индейцы спросили, не хотим ли мы разделить с ними трубку. Я ответил: «Наш человек с трубкой отъехал, так что придется подождать». Таким образом я пытался выиграть время, чтобы попытаться определить их численность.

— Снова вынужден перебить вас, командир. Откуда вам было знать наверняка, что они предлагали: чтобы мы разделили их трубку или они разделили нашу? Не исключено, что наш переводчик неправильно понял. Такое случалось довольно часто; но в любом случае задержка была воспринята как оскорбление.

— Это должна была быть моя трубка, мой табак, — заявил Льюис. — В конце концов, мы первыми сделали жест доброй воли, ты же помнишь. Я вручил одному из них медаль Джефферсона, другому — флаг, третьему — носовой платок. И все они казались вполне удовлетворенными.

— На ваш взгляд.

— Ближе к вечеру я предложил разбить совместный лагерь, на что индейцы охотно согласились. При этом они сами показали наиболее безопасное место возле реки рядом с большими деревьями, перед которыми расстелили полукругом бизоньи шкуры; там мы и заночевали. Я рассказал им, что мы проделали большой путь с востока по большой реке, которая течет вслед за солнцем; что я бывал на великих водах, в которые садится солнце, и видел множество народов, каждый из которых приглашал нас прийти и торговать с ними на реках по эту сторону гор. Потом я рассказал им, что большинство из них воевали друг с другом, и мне удалось установить между ними мир. Я стоял на часах первым до половины двенадцатого; к тому времени все индейцы заснули. Затем я разбудил Р. Филдса и проинструктировал его, чтобы он внимательно следил за индейцами, и если хоть один из них пошевелится…