Законы войны - Александр Афанасьев

В следующую секунду – а может, и не секунду – его вдруг накрыло волной, и он почувствовал, что тонет, судорожно закашлялся. Но волна отхлынула так же быстро, как и нахлынула, – и он понял, что его просто окатили ведром ледяной воды…

От холода и мокрой одежды он почувствовал себя жалким и уставшим. Это тоже метод подготовки к допросу – мокрая одежда создает дискомфорт.

Он проморгался. Руки были связаны.

Помещение. Что-то, подготовленное для допросов, – гладкие стены, не видно окна. Как тюремная камера, только размером намного больше. В разы больше.

Откуда-то сверху светит свет. Лампочка, обычная, накаливания, не световой кристалл, старая…

Руки закованы, точнее не закованы, а связаны одноразовыми пластиковыми наручниками. Пальцы затекли, но еще что-то чувствуют…

Он повернул голову, почувствовав, что справа кто-то есть.

Есть…

Двое. Один – в форме полицейского спецназа без знаков различия, в руках – автомат с прицелом «Кобра», устаревшим, но для полицейской работы приемлемым, передняя рукоятка – значит, учили совсем недавно, новая школа. В маске. Видна борода – это не скроешь. Короткая, окладистая.

Второй. Бритый наголо здоровяк, прищуренные глаза, а может, и монголоидная кровь. Роста выше среднего, видно, что крепкий. Камуфляж «Серый волк», видна белая футболка – уставная, пехотная. Зато цепочка на шее и еще одна – вокруг запястья, совершенно неуставные. Похоже, на одной из них – личный жетон армейского образца. Черные очки – дужкой зацеплены за нагрудный карман. Справа утолщение – пистолет.

Скорее всего, афганец. Возможно, с хазарейской кровью. Здесь не любят полукровок, полукровка всегда изгой, его не примет ни один, ни другой народ. Когда здесь был король – многие полукровки шли к нему на службу, превращаясь в настоящих палачей своего народа. Немало их на службе и сейчас – теперь уже на русской службе. Народ не переделать, по крайней мере – не за десять лет.

Маски нет. А это значит, что он наверняка не выйдет отсюда.

Твари…

Он вдруг вспомнил все. Все, до последнего. И то, как он уехал от Эммы, и то, как он выпутался из всей этой истории в первый раз. И то, как они поехали проверять квартиру Эммы вместе с Арабом, и огненный шар «Шмеля», врезающийся в стекло, и вспышку в квартире, рвущийся из окон огонь, и напавших на них полицейских во дворе…

Таков афганский народ. Они готовы кидать камни в тех, кто их спасает…

Эмма…

После «Шмеля» выживших не бывает…

Допрашивающий подошел ближе. Присел на край стола, чтобы допрашиваемый был вынужден смотреть вверх и вбок, тоже неудобная, некомфортная поза, вдобавок создающая подчиненность при доминировании следователя. У нас учился, с…а.

– Кто ты такой? – спросил следователь. – Ты говоришь по-русски?

– А-гр-х…

Аскер бросился на него прямо через стол, со связанными руками, намереваясь вцепиться зубами в эту проклятую шею, и грызть, грызть, пока соленая кровь не хлынет в рот. Следователь успел лишь повернуться, но и этого хватило. Он вцепился зубами во что-то, следователь вскочил – и он упал на стол, а со стола – на пол. Подскочивший боевик – а реакция-то у него хреновенькая – изо всей силы ударил его прикладом автомата, метил в голову, но попал в плечо. Потом начал со злобой пинать ногами…

– Даризим [74]! – приказал опомнившийся следователь. – Даризим!

Боевик нехотя отошел.

– Ага коферда [75]! – сказал он, и голос его буквально сочился ненавистью.

– Чап ша [76]!

Следователь обогнул стол. Аскер так и был привязан к стулу с помощью пластиковых наручников, это не дало ему возможности нормально напасть. Проявив недюжинную силу, следователь поставил стул на место.

Аскер тяжело дышал. Было больно, но он приказал себе не думать о боли. Раз больно – значит, ты еще жив. Так его учили…

– Кто ты такой, русский? – прозвучал голос из-за спины. – Кто тебя послал против нас? На кого ты работаешь?

Аскер молчал. Он вдруг понял, что такое настоящая ненависть. Ненависть, побуждаясь которой надевают пояс шахида и подрывают себя в толпе. Ненависть, ради которой уходят в безнадежный бой…

Они – предатели, убийцы. Они отняли у него женщину, возможно, единственную, с кем он смог бы создать настоящую семью. У него больше ничего нет, кроме ненависти.

На стол шлепнулась карточка.

– Это твоя карточка?

Аскер молчал. Следователь ударил его по затылку, боль взорвалась вспышкой «Шмеля» в замкнутом пространстве черепной коробки – но он сдержался, только тяжело задышал.

– Здесь написано, что ты прикомандирован к оперативной группе Генштаба, офицер-инспектор [77]. Но я никогда тебя не видел во дворце, хотя сам там бываю регулярно. Мы проверили твою карточку через терминал – ты проходил в здание только три раза, три раза за все время, пока ты здесь находишься. Ты никакой не советник, верно?

Аскер молчал. Даже в таком состоянии он подметил прокол – как быстро его раскололи. Действительно, в здании Оперативной группы ГШ, бывшем здании Министерства обороны Королевства Афганистан, установлена пропускная система. Заходишь – прокатываешь карточку. Выходишь – опять прокатываешь карточку. Достаточно было влезть в систему, посмотреть, сколько раз он проходил в здание, – и его легенде конец: всего три раза за несколько месяцев. С другой стороны – кто мог бы подумать, что те, кто будет его колоть, имеют доступ к закрытой компьютерной сети Военного министерства?

– Никакой не советник, верно? Ты из спецназа? Нет, хотя и похож на них. Потому что я знаю всех, кто из спецназа. Ты не из них, верно, хотя и похож на спецназовца. Кто ты такой?

Еще один удар. Следователь больше не решался подходить к нему спереди – и Аскер вдруг понял одну простую вещь – что он боится его. Даже связанного – боится. И этот, который с автоматом, он тоже его боится, потому так и злобствует. Они боятся его даже связанного. Слава о «русских шайтанах», прикидывающихся афганцами и умеющих видеть ночью, гремит по всему региону. И это хорошо.

Рядом с карточкой шлепнулся телефон. Аскер впился в него глазами – если телефон работает, если они не вытащили симку – значит, свои рядом, они вычислят, где он находится, и штурма можно ждать в любую минуту.

– Думаешь, мы такие глупые, русский? Нет, мы теперь умные, вы многому нас научили, хвала Аллаху. Теперь мы знаем, как вы видите нас. Симки тут нет. Она в моем компьютере. На этот номер звонили уже одиннадцать раз. Кто тебе звонит, русский?

…

– Друзья?

…

– Жена? У тебя есть женщина, русский?

…

– Гэ-рэ-у? Ты из ГРУ [78], русский? Это они тебя послали? Или ты из военно-морской разведки?

Еще один удар.

– Кто тебе звонит, свиноед?

– Он ничего не скажет… – сказал боевик, перекладывая из руки в руку автомат.

– Заткнись. Итак, русский? Ты думал, что ты умнее нас. Но ты глупее. Где капитан Юсеф? Мы проверили все тюрьмы Кабула, его там нет. Думаешь, это просто так сойдет тебе с рук? Где он?

…

– Ты думаешь, тебе помогут? Тебе никто не поможет, русская свинья. Твои люди давно на нашей стороне. Вы думаете, что побеждаете нас, а на самом деле мы побеждаем вас. У вас есть часы, русский, а у нас есть время. Очень много времени. Вы уйдете побежденными и униженными, как ушли англичане…

«Придурок, мы же их и выкинули, англичан», – подумал Аскер, но снова ничего не сказал.

– Не хочешь говорить, русский? Напрасно. Мы умеем заставлять людей говорить. При короле – мы заставляли говорить даже немых. Ахмадзай!

– Я, эфенди… – боевик шагнул вперед.

– Я поеду, посплю. До утра он должен заговорить.

– Слушаюсь, эфенди джагран.

– Слышишь, русский? Я оставлю тебя наедине с Ахмадзаем. Сначала он воевал против вас в горах. Но потом стал умнее и стал воевать против вас в городах. Мы хитрее вас, русский. И вы ничего с этим не сделаете…

– Милли хайен [79]… – сказал Аскер, повернув голову.

Следователь какое-то время изумленно молчал. Потом изо всей силы ударил Аскера по лицу, открытой ладонью.

– Не говори мне про Родину, свиноед. Рано или поздно мы придем к вам в дома и вырежем спящими. И вас, и ваших женщин, и ваших детей. Иншалла, так будет.

Аскер не слышал этого. Его вырвало, с желчью и кровью…

– Русская свинья…

Боевик презрительно посмотрел на русского. Вероятно, он был из тех, кто спустился с гор по амнистии. От террористической деятельности отказались далеко не все из них…

Следователь вышел, а за ним вышел и боевик. Они хорошо знали друг друга. Один допрашивал другого при англичанах, по делу о молодежной организации «Братья-мусульмане» (аль ихван и муслимун), которую король опасался смертельно и приказал выкорчевать заразу с корнем. Теперь они были на одной стороне.

– Он не заговорит, эфенди джагран… – убежденно сказал боевик, – я знаю таких. Он из коммандос [80], это точно. Одного из них мы положили в костер и поджарили заживо, но он так ничего и не сказал.