Знак Огня - Роберт Говард

Придя в сознание, Гордон ощутил, что не чувствует своего тела. Он не чувствовал ни рук, ни ног и ужаснулся своей беззащитности. Казалось, его окружает одна лишь черная мгла — без звука, без света, без запахов. Затем в этой черной вате зазвучали голоса. Далекие, невнятные и тихие поначалу, они становились громче и отчетливее, по мере того как сознание прояснилось. Мало-помалу он стал различать голоса и узнавать их. Даже в полубессознательном состоянии Гордон весело отметил про себя, что громче всех голосит Яр Али-хан. Оказалось, что великан-афридий не просто кричит. Нет, он плакал, выл, заливался слезами, и причем без тени стыда за свое не достойное мужчины поведение.

— Ай-яй-яй! Ой-ей-ей! Ох-ох-ох! — голосил афридий. — Он умер! Он погиб! Его мозги вылетели, вылетели через ту страшную дыру в черепе! О, мой брат! О, величайший из воинов мира! О, король всех нас, смертных! О, великий Аль-Борак, погибший за орду этих жалких ублюдков — горцев-гильзаи! На кого ты меня покинул?! За что сложил свою голову?! Да один лишь кончик ногтя с твоего мизинца стоит больше, чем все чертово племя этих головорезов-конокрадов, спустившихся с Гималаев, пропади они все пропадом вместе со своим Бабер-ханом!

— Да заткнешься ты или нет? — ворвался в сознание Гордона другой голос. — О Аллах! Ты видишь, что он жив? Жив, тебе говорят! Шайтан тебя подери! Да как тебе не совестно оскорблять нас, гильзаи? Десятки моих воинов геройски погибли в этом бою.

Так это Бабер-хан! Гордон с некоторым усилием заставил себя воплотить ощущения в мысли, а мысли облечь в слова.

— Да чтоб все они передохли, твои гильзаи, и ты вместе с ними, и я тоже!!! — продолжал завывать Яр Али-хан. — Ай, чего бы я не отдал за то, чтобы сохранить жизнь моему Аль-Бораку!

— Заткнись, болван! — рявкнул на него кто-то, и Гордон, порывшись в памяти, узнал голос Лала Сингха. — Разнылся, как бык на бойне. А ну-ка живо, подай мне бинт… Говорю тебе в десятый раз — эта рана не смертельна. Пуля только оцарапала череп и контузила Аль-Борака, на время лишив его чувств (да покарает Аллах того ассасина, кто нажал на спусковой крючок).

— Аллах Аллахом, однако я сам расколол череп этому шайтанову отродью, — не без гордости сообщил Яр Али-хан. — Но смерть этого шакала, увы, не вернет жизнь нашему дорогому Аль-Бораку! Ах, мой сагиб! Эй ты, сикх, держи бинт. Да смотри, перевязывай аккуратнее. Эх, нет у вас, сикхов, сердца. Твой друг и брат лежит перед тобой мертвый, ну, пусть даже умирающий, а ты — хоть бы слезу уронил, что ли… Нет, ты просто насмехаешься над моим горем! Клянусь Аллахом, если бы не это горе, обессилевшее меня, я бы заставил тебя прослезиться — уже над своей собственной судьбой, бесчувственный чурбан!

К этому моменту Гордон настолько пришел в себя, что стал ощущать боль. Особенно сильно болела голова, которую сейчас бережно и ловко поддерживали и бинтовали чьи-то сильные, умелые руки, приложившие к самому больному месту что-то мокрое, приятно холодившее. Черная пелена вдруг спала с его глаз, и он увидел озабоченные лица старых верных друзей и союзников.

— Сагиб! — радостно воскликнул Лал Сингх. — Бабер-хан, смотри, он открыл глаза! Али-хан, если бы тебя не ослепили твои дурацкие слезы, ты мог бы убедиться, что горячо любимый тобой (и ничуть не меньше — всеми нами) Аль-Борак жив и пришел в сознание.

— Сагиб! Сагиб! — Радостный вой, вырвавшийся из могучей груди афридия, оглушил Гордона, усилив боль в его раскалывающейся голове.

Гордон приподнял голову и был вынужден сжать зубы и зажмурить веки, чтобы выдержать боль, пронзившую мозг. Переждав, пока приступ пройдет, он заставил себя вновь открыть глаза и оглядеться. Оказалось, что он полусидит-полулежит в углу сада, прислонившись к основанию стены. Над ним нависают ветви персикового дерева, листья которого яркими зелеными пятнами вырисовываются на фоне неба, а нежные лепестки на распустившихся цветках наполняют воздух дивным тонким ароматом. Впрочем, последнее он, видимо, уже домыслил, потому что в следующую секунду ему в нос ударил резкий запах крови, пороховой гари, пота и грязных тел. Эта вонь мгновенно оживила в памяти воспоминания обо всем, что происходило с ним за последние двое суток, начиная от отъезда из Кабула в Кхор и кончая поединком с Иваном Конашевским.

После оглушительного грохота кровопролитного сражения сейчас на плато было как-то странно и непривычно тихо. Единственным посторонним звуком, доносившимся до слуха Гордона, были стоны раненых, мучившихся от боли где-то неподалеку от него. К тому же в его голове постоянно что-то шумело и гудело — видимо, это как-то было связано с пронзающей мозг болью.

— Что произошло? — произнес он тихо, почти одними губами. — Иван… мертв?

— Мертв, как только может быть мертв человек, в сердце которого вогнали острие сабли, — радостно доложил Лал Сингх. — Да сам шайтан обманулся бы, попавшись на трюке, которым ты подловил казака. У меня тоже душа в пятки ушла, когда я увидел, как ты оступился. Потом, спустя секунду, один из мерзавцев-исмаилитов выстрелил в тебя из-за деревьев. Но к тому времени шализарцы уже выдохлись, а наши афганцы, наоборот, разъярились как львы, увидев, что ты сражен вражеской пулей. Никто не смог бы устоять против порыва, с которым они набросились на исмаилитов и стали добивать их. А эти хваленые ассасины — шакалье племя — бросились врассыпную… Я имею в виду тех, кто еще мог куда-нибудь броситься, не будучи сраженным тут же, на месте. Сейчас гильзаи вылавливают последних из них на улицах города, на самых подступах к дворцу.

Гордон повернул голову и улыбнулся Бабер-хану:

— Я боялся, что ты погибнешь в этом бою.

В ответ вождь мятежного племени гильзаи тоже расплылся в улыбке. Его борода слиплась от крови, вытекшей из пореза на шее, а правая нога вся была обмотана бинтами выше колена. Бабер-хан, видимо не в силах стоять, сидел напротив американца, опершись спиной о ствол дерева.

— Ну, положим, пулю в бедро я получил, — кивнул вождь. — Но это дело поправимое. Скоро все затянется. А вот за тебя мы здорово переволновались, решив, что ты погиб.

— Ха! Ты слышал их, сагиб? — Яр Али-хан погладил бороду и закатил глаза. — Я спрашиваю, ты слышал, что говорят эти старые трусливые бабы? Эх, жаль, жаль, что ты не слышал, как они выли и причитали над тобой, мысленно похоронив тебя раньше времени — живехонького и здоровехонького! Ну, что я говорил? Разве я не требовал от вас прекратить эти недостойные настоящих мужчин завывания? Разве не говорил я вам, что не отлита еще пуля, способная пробить череп нашего славного Аль-Борака и вышибить ему мозги?! И в конце концов, где ваши манеры, где субординация, наконец? Может быть, у сагиба есть для нас распоряжения или приказы.