Бабочки в жерновах - Людмила Астахова

«Какие любопытные здесь узоры», — невольно отметил археолог.

На зрение он никогда не жаловался, а потому прекрасно рассмотрел в причудливом сплетении маков, астр, барвинков и анемонов с ивовыми веточками и листочками плюща маленькие белые косточки, гладенькие, будто вышитые шелком. Мышиные, что ли?

«Цветочки и косточки, косточки и цветочки», — думал Ланс. Если бы эспитцы были отдельным народом, то символика растений имела бы смысл. Причем самый что ни на есть зловещий.

Лэйгину отчаянно захотелось вернуться для более детального знакомства с местными символами, но Лив так уверенно маршировала впереди, что догнать её, не переходя на бег, было невозможно.

Легкий ветерок играл листвой, но вместо прохлады нес лишь стойкий запах цветов. Кругом, повсюду что-то зеленело и цвело. На каждом подоконнике возлежал ящик с петуньями, а на ступеньках крыльца выстроились пузатые горшки с самшитовыми кустиками, фикусами или декоративными пальмами. И всей этой благоухающей красоты приходилось слишком много на каждую пядь земли, чтобы оценить тягу островитян к цветущим растениям как достоинство, а не как изощренное издевательство.

— А колодец у вас есть? — спросил вдруг Ланс, едва шевеля пересохшими губами.

— Отравить нам колодец решили?

— Нет. Пить очень хочется.

— Сейчас вы напьетесь, — мрачно посулила эмиссарша.

И обещание свое сдержала. В первом же на их пути коттедже хозяйка угостила страждущего большущей чашкой холодного терпковатого чая. И пока Лив вела расспросы по существу дела, у Ланса появилась возможность осмотреться. Лучше бы он этого не делал, честное слово.

От пестроты ковриков, салфеток, скатертей тут же зарябило в глазах. Казалось, милейшая госпожа… как там её бишь? Матэи! Так вот она отчего-то решила, что сочетание оранжевых чехлов на креслах с салатной краской дверных косяков и синих подушечек идеально гармонирует с ярко-розовыми шторами. Это не считая половичков дикой расцветки и статуэток лиловых безумных кошечек. У каждой скульптурки в когтях имелось по дохлой мышке. Причем, если кошки были какие-то карикатурные, то мышки исполнены во всех анатомических подробностях.

— Вам нравятся мои скульптуры? — спросила Матэи, заметив, что гость глаз не отводит от фигурок. — Я сама их леплю. Правда, они миленькие?

— Очень… очень милые, — хрипловато выдавил из себя Ланс.

Этой скромной похвалы хватило, чтобы добрая госпожа Матэи налила ему еще полчашечки из удивительно (в сравнении с остальными предметами интерьера) изящного чайника, расписанного ветреницами.

— Пейте, пейте, милый Ланс, на улице сегодня такая жара, — промурлыкала хозяйка и, не удержавшись, укорила эмиссаршу: — Что же вы нашего гостя так измучили, дорогая?

Лив, видимо, и сама чувствовала себя неважно, потому что одарила авторшу злодейских кошечек недоброй улыбкой.

— Пейте, пейте, Лэйгин, у вас же жажда, — проворчала она.

— А хотите, я вам подарю одну скульптурку? — не унималась Матэи. — Какая вам больше нравится? Выбирайте, какая на вас смотрит?

Лиловые кошки смотрели прямиком на Ланса, все как одна, плотоядно, словно на еще одну мышь, которой нужно кишки выпустить или, скажем, прокусить основание черепа.

— О! Я вижу! Она — ваша!

И в руках у Ланса очутилась хвостатая красотка непередаваемо сливового оттенка, с глазами оранжевыми от ненависти ко всему человечеству. Свою мышь она разорвала пополам, отчего когти у неё окрасились в алый цвет.

— С…спасибо…

Отказать добрейшей госпоже Матэи упившийся чаем мурранец не посмел. Подарок одновременно очаровывал и отталкивал своей откроенной жестокостью. Мертвая мышь натурально разинула пасть в последнем… крике? Писке? Вопле? И взгляд её тоже, между прочим, устремлен был на нового владельца. Словно предупреждал о чем-то важном…

— Идемте, Лэйгин! Нечего рассиживаться!

Резкий окрик вырвал Ланса из плена мрачных размышлений, как опытная рука огородника — из земли морковку за ботву. Или как ловкая кошачья лапа — мышь из норы. Кому что больше нравится.

— А? Что? Вы уже закончили?

— Давно! Теперь вот жду, когда вы кошечкой наиграетесь, — ехидно ответствовала Лив.

На прощание он решил помахать рукой госпоже Матэи. Обернулся и увидел, что та улыбается одними губами в точности как сливовая кошка, а в руках у неё разорванная пополам… подушка.

Но эмиссарша уже тащила незадачливого «подозреваемого» в соседний дом. Сквозь облако приторных цветочных запахов, которыми, казалось, запросто можно отравиться насмерть.

«Проклятые имперцы, — думал Ланс. — Не дотравили хлором под Сольцами, так теперь наверстывают».

О своих военных приключениях Лэйгин вспоминать не любил. И ничего тут нет удивительного. Один бой, затем дизентерийный барак, потом еще одно сражение, то самое, где вирнэйцы применили химическое оружие. Короткая у Ланса вышла Большая война, хвастать уж точно нечем.

— Что вы плететесь как сонная муха, — ворчала эмиссарша. — Мы так до самого вечера будем ходить. Пошевеливайтесь.

У соседа — почтенного почмейстера — Лэйгина ждал еще более теплый прием и огромная чашка с чаем. Господин Гаральт совершенно не зря представлял на Эспите четвертую власть, а стало быть, считал своим долгом везде сунуть свой нос. Правда, называл он свое неуемное любопытство мудрёно — «информационным обеспечением», но сути дела это не меняло: Гар Нашвит родился сплетником.

— Не желаете ли взглянуть на мои альманахи? — спросил почтальон и, не дожидаясь ответа, положил перед Лансом стопку самодельных журналов, целиком и полностью посвященных светской жизни эспитцев.

И если судить по тому, каким бешеным огнем воспылали очи дамы Тенар, стоило ей бросить взгляд на творение рук бойкого господина Нашвита, то альманахи эти представляли собой сконцентрированные на бумаге склоки, скандалы, пересуды и интрижки островитян.

— Это не интересно!

Она даже попыталась отобрать у подозреваемого в убийстве столь любопытное чтиво, но тот весьма резво для утомленного жарой человека отпрыгнул в сторону, ловко увернувшись от цепких рук Лив.

— Еще как интересно!

И действительно, сколько можно давать собой помыкать имперской эмиссарше, пусть она даже самая обаятельная дамочка на этом острове?

Ланс пробежался глазами по нескольким заметкам и понял, что эспитцам скучать не приходилось. Они судились по мельчайшему поводу, строили друг другу козни и регулярно писали жалобы лорду. А уж в вопросах семьи и брака так и вовсе оказались раскованнее и свободнее мурранцев, коим республиканское правительство даровало разводы и равноправный раздел имущества. При такой свободе нравов…