Почти книга для почти людей - Леонид Лебедев

— Не скажешь, так не скажешь.

И они пошли дальше. А через полчаса внук вернулся туда, увидел кошку и очень обрадовался:

— Стой здесь, я сейчас буду колдовать. Он протянул руки над кошкой, поводил ими, как показывал дед и сказал:

— Чупачупапидокс!

Но ничего не случилось: кошка как была кошкой, так и осталась ею. Мальчик снова протянул руки над кошкой и хотел повторить свой «Чупачупапидокс!», но изо рта у него вырвалось лишь мяуканье, а кошка строго посмотрела на него и спросила:

— Чего размяукался? Есть хочешь, дурачок?

Рождественская сказка

Один уже большой мальчик, совсем большой, загадал желание на Рождество, чтобы зафрендил его робот, потому что кроме роботов никто не хочет читать его комментарии. И тогда собрались все роботы и стали думать, кому из них выполнить это желание. И выбрали они меж собой одного маленького и очкастенького, потому что он был самый умный, который как услышал об этом, так сразу заплакал и пошел на помойку. А на помойке этот робот нашел толстого-претолстого кота, который даже и вовсе не убежал. И тогда пошел робот к мальчику, постучался к нему в дверь и сказал, что он сильно извиняется, что не по компьютеру, но что кот через провод лезть не хочет, потому что толстый. И еще он сказал, что теперь они будут с этим мальчиком френдами, а кота он ему дарит просто так. И тогда мальчик обрадовался, подтянул свои треники, чтобы не было видно висящего пузца, погладил себя по лысинке и сказал, что вот и хорошо. И робот сразу убежал, а кот тут же пошел и лег на клавиатуру, чтобы ему принесли молока.

Пулька

Пулька была членом уважаемого семейства, в котором было все, чему положено быть в счастливых семьях: любовь, уважение друг к другу, крыша над головой и достаточно еды. Однако же Пулька была не простой собакой, а голубых кровей, как с гордостью представляла Пульку ее хозяйка другим на собачьей площадке. А потому Пулька считала, что уважения ей не хватает. «Что это за уважение такое, — думала Пулька, — коли изгавчешься вся, что тебе нужна косточка, которую выбрасывают в мусорное ведро, а никто даже и ухом не ведет? А попробуешь сама ее схватить, так и… — и перед глазами Пульки тут же вставала картина, что было в последний раз, — и это называется уважение?» И Пулька время от времени думала, как восстановить справедливость. А когда сама она придумать так ничего и не смогла, то пошла советоваться с Васькой, с которым она не то, что дружила, не то, что не дружила. С Васькой у Пульки было заключено соглашение, что Пулька не гоняет Васькину катушку, а Васька не прокусывает Пулькин мячик. А иногда они еще и беседовали между собой. Выслушав Пульку, Васька сказал, что затея ее зряшная. Что нет справедливости на свете. Что вот, к примеру, он многократно умнее всех в этом семействе… «Умнее меня?!» — возмутилась Пулька. «О тебе я ничего не говорил, — сказал Васька, — я только об остальных. Но если ты не можешь спокойно выслушать…» — «Всё-всё-всё, продолжай, — сказала Пулька, — о чем ты хотел сказать?» «Да, так о чем я? Забыл, совсем забыл,» — сказал Васька. «Об уважении ты,» — напомнила Пулька. «Ах, да, так, кстати, об уважении. Когда ко мне приходят за советом, то с пустыми лапами я не люблю.» «Я тебе косточку завтра отдам свою,» — заюлила хвостом Пулька. «Завтра? Сомнительно, что завтра ты вообще что-либо вспомнишь из нашего разговора, а уж косточку…», — и Васька демонстративно повернулся уходить. Но Пулька умолила его дать совет ценой в косточку с мясом и завтра. А получив совет, вовсе его не забыла. Совет начинался с того, что сами хозяева ничего не знают, а все свои знания берут из книг, которые читают. «Я, — сказал Васька, — тоже открывал эти книги. В книгах червячки волшебные нарисованы. На меня они не действуют, потому что я умный. А когда бабушка смотрит в книгу, червячки заставляют ее говорить. Сама-то она ничего не понимает и не помнит, что говорит, потому что, — сказал Васька, — я уж который год наблюдаю, как она одну и ту же книгу берет, надевает очки и начинает говорить. И все одно и то же. Но вещи она говорит очень интересные. Советую послушать — может и узнаешь ответ на свой вопрос. Ладно, некогда мне тут с тобой. Про косточку завтра не забудь.» — И Васька пошел спать. А Пулька начала слушать, что же заставляют волшебные червячки говорить бабушку.

И однажды…

А вот что было однажды, я уже рассказывать не буду, потому что я вредный, а нужно еще и работой заниматься. Так что и этой сказке быть неоконченной, потому что короткая сказка не получилась, а на длинную времени нет.

Сказка-рассказка

— Дееееда, а сказку? Ты же обещал!

— Обещал — обещал. Обещанного три года ждут.

— Ну вот вечно ты так. Нечестно, деееее. Скааааазку… И вчера обещал и не рассказал, и сегодня. Ыыыыыыыы

— Ну, ладно, ладно. Не гуди, закрывай свой песню.

— А никто и не гудит. Деее, только длинную-предлинную. И не про жил-был царь с мочалом.

— А про что же? Я других не знаю.

— Знаешь-знаешь. А я тебя поцелую, давай? А ты мне длиииинную. Ну, деееее…

— Ну, ладно. Значит, так. Жил-был царь.

— Деда, не про мочало.

— А я и не про мочало вовсе.

— А про что, деда?

— Ну, не про мочало. Ты слушай, давай. А то расскажу про что — сразу неинтересно станет.

— Ага, ну, давай. Значит, жил-был царь…

— Да… Жил-был царь. Сидел он на троне, сидел, а потом говорит: «Сколько можно на этом троне сидеть, мозоли на заднем месте насиживать?»

— Деда, а у тебя там мозоли есть?

— Ты не перебивай. Я же не на троне сижу.

— Деда, а что, он подушку не мог под попу подложить?

— Да у него под попой пуховых подушек девять штук было. Это, понимаешь, так говорят, когда надоедает сидеть на одном месте.

— Деда, а на животе бывают мозоли?

— Бывают, бывают, еще какие! Ты сказку хочешь слушать?

— Хочу.

— Ну тогда не перебивай. А то я уже и забыл, что я тебе рассказывал. Про мочало на дворе?

— Ну, деееее, ну ты же обещал интересную сказку рассказать. И длииинную. Ну, давааай. Я больше перебивать не буду. Жил-был царь с мозолью на попе.

— Да… Значит, почесал он эту свою мозоль и велел, чтобы его развлекали. Ну что, поплясали перед ним, анекдоты порассказывали, а потом один говорит: «Может настоечки какой, ваше величество?

— Скуууучно, — говорит его ваше величество, — давай что-нибудь новенькое.

— А вот тут мне говорили, что в соседнем царстве газету выпускают.

— Куда выпускают? Ничего не понимаю. И что такое газета?

— Это, Ваше Величество, такая бумага, а на ней большими буквами написано «Царская свобода».

— Ну и что мне с ней делать, со свободой? Вон ее у меня — ешь-не хочу. А скучно.

— Ваше Величество! А там дальше все про вас будет написано. «Вчера Его Величество принял посла из три-девятого царства. Посол во время пира обожрался и начал приставать к ключнице. А она ему такой пендель отвесила, что летел этот посол через стол мордой в гречневую кашу.»

— Да, это здорово было! А помнишь, я его велел в бочке с водой вниз головой выкупать? Потом еле откачали.

— Да уж вы, Ваше Величество, шутите — так шутите.

— Деда, а зачем вниз головой?

— Ну, шутки такие у этого царя были. То кому голову отрубит, то еще что. Делать-то нечего. Вот и развлекался.

— Деееее, ну ты же обещал интерееесную. А эта как по телевизору.

— Ну ладно-ладно. Значит, царь говорит, что ему такая газета вовсе не нужна: «Давай еще что.»

— Придворный и говорит: «А вот в другом царстве телевизор стоит. Здоровенный. А в нем…

— А это что за штука такая?

— Ну вот я и говорю, Ваше Величество, телевизор. А в нем — лев. Лежит он, значит, лев на солнышке, греется, а мимо львиииии…

— Дед, ты что, заснул, что ли? Деееда. ДЕД!

— Чего тебе?

— Деда, ну ты же сказку рассказываешь. Про телевизор…

— Ага… Значит и президент говорит: «Я, если что, то на рельсы лягу.»

— Деда, а зачем на рельсах лежать?

— На рельсах лежать знаешь как интересно? Ухо прислонишь, ничего нет, а рельс гудит «уууууу». И постукивает там что-то. А там поезд идет: «чух-чух, чух-чух!» А из окошка пассажиры глядят. Мальчики всякие, девочки. И смотрят. А мимо окошка одно дерево, еще дерево, еще дерево, и еще дерево… Эй, ты что, спишь? Ну, спи-спи.

Дождик

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был дождик. Однажды решил он сходить в другое царство-государство. Шел он, шел, да и пришёл. А как прошелся там, так стал говорить, что живут в этом царстве люди грубые, нехорошие, потому что в том царстве, откуда он пришёл, все ему радовались, а в этом только ругаются. За время, пока он шел, дождик стал уж не дождиком, а дождиной, бурей, и уже никто не умилялся глядя на его свирепую обросшую морду. И так хотелось ему назад, в детство, где все тебя любят только за то, что ты есть.