Весь Кир Булычев в одном томе - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Направо! — крикнул Жора, и мы побежали между россыпью глаз и остатками блочного дома, сложившегося подобно карточному домику в длинную груду плит, рам, кусков кровли, ступенек…
Глаза были резвее нас, они лились, отрезая нам дорогу, и вот уже мы бежим по глазам, которые с треском лопаются, разлетаются в пыль под ногами, но все новые и новые глаза рвутся к нам, уже взбираются, вкатываются по штанинам, щекочут ноги…
Мы уже не бежали — мы брели, почти по пояс в глазах, и Жора, перекрывая треск и шорох, кричал нам:
— Вы только не бойтесь, они не кусаются, не кусаются…
Но у Лукьяныча нервы не выдержали. Он увидел рядом щель между плитами, начал протискиваться в нее, раздирая потертый китель. Он рычал и брыкался ногами, еще мгновение — и он исчез из виду, только слышно было, как трещат, скрипят панели, и тут же послышался шум обвала, и груда панелей и лестниц начала оседать, вваливаться внутрь, погребая под собой Лукьяныча.
— Все, финиш, — сказал Жора, отряхивая с себя голубые глаза.
— Мы должны спасти его, — сказал я.
— Свежо предание.
— Но он, может быть, жив.
— Вот сам и иди, — сказал Жора зло.
— Пойду, — сказал я, глядя в растерянности на развалины дома и не видя щели и отверстия, в которое можно было бы проникнуть.
А Жора пошел вдоль развалин, не оборачиваясь, будто забыл о Лукьяныче.
— Так нельзя! — крикнул я, догоняя его.
Жора не отвечал.
Потом остановился, глядя вверх.
Я проследил за его взглядом и увидел, что на высоте трех метров завал пересекает трещина.
— Жди здесь, — сказал Жора.
— Нет, — сказал я. — Только вместе.
Жора выругался и начал карабкаться наверх. Я помог ему. Потом Жора протянул мне руку, и я взобрался наверх.
Трещина была узкой — внизу темнота. Жора кинул туда камешек. Камешек застучал по плитам — значит, провал был неглубоким.
Жора посмотрел на небо. Небо было бесцветным, вечерним.
— Черт знает что! — сказал он. — Из-за этого болвана Галку погубим.
Но, видно, доброе начало в этом грубом на вид парне победило.
Он протиснулся в трещину, спрыгнул вниз, исчез из глаз. И тут же я услышал изнутри:
— Прыгай, тут недалеко.
Я послушался его. Каменная россыпь ударила по ногам, я ушибся, упав на бок.
Я зажмурился. Когда открыл глаза — вокруг была темнота. Еле-еле можно было угадать фигуру Жоры.
— Ты живой? — спросил он.
— Ничего, — сказал я.
— Тогда пошли. Нам надо вниз спуститься, его туда затянуло.
Жора пошел вперед, я поднялся, последовал за ним.
— Ты за стену придерживайся, — сказал Жора. — Здесь стена есть.
И в самом деле, справа была стена.
— Лестница, — предупредил меня Жора, и я угадал по тому, как его черная тень начала уменьшаться ростом, что он спускается вниз.
Я спускался следом, нащупывая ногой ступеньки.
— Осторожнее!
Одной ступеньки не было.
А вот и лестничная площадка.
— Никогда не подумаешь, что внутри есть такие пространства, — сказал я.
— Помолчи. Неизвестно, кто нас слушает.
— Кто здесь может быть? — сказал я, внутренне улыбнувшись: развалины не казались мне страшными. Дом как дом, старый…
Мы спускались по следующему маршу лестницы.
И в этот момент что-то горячее и быстрое ударило меня по шее. Я вскрикнул. И присел. Горячее давило, шевелилось — это было Живое.
— Ты что?
Мягкие шерстяные пальцы ощупывали мои щеки…
Я пытался оторвать их от лица, а другая рука непроизвольно шарила по стене. Кончиками пальцев я нащупал выключатель и нажал на него.
Зажегся свет. Лампа под белым плафоном буднично освещала лестницу.
Горячие пальцы оторвались от моего лица — большая летучая мышь заметалась под потолком.
И исчезла…
Внизу стоял Жора, смотрел на потолок.
— Мутант, — сказал он.
Я почувствовал страшный упадок сил и опустился на ступеньку.
Жора подошел ко мне, нагнул мою голову, осмотрел шею. Провел по ней пальцами.
Потом показал мне пальцы. Они были в крови.
— Вампир, — сказал он. — Хорошо, что свет загорелся.
— Вампир? — Мой голос звучал глухо, я его сам не узнал. Словно говорил какой-то старик.
— Думаю, он много не успел отсосать. Пошли.
— Там могут быть другие?
— Могут. Зря я тебя взял с собой. Если боишься, вылезай.
— А Лукьяныч?
— Вот именно.
Мы вышли в низкий длинный коридор. Он был освещен такими же белыми круглыми плафонами. Двери были закрыты. На полу толстый слой пыли. У стены стоял открытый ящик с разноцветными погремушками. Из-за двери послышалась стрекотня пишущей машинки.
— Жора!
— Я слышу, — сказал он. — Иди.
— Но там кто-то есть.
— Иди, тебе говорят!
Но я все же приоткрыл дверь.
Там была полутемная комната. Свет в нее проникал из коридора. В разбитое окно потоком, достигая пола, вливалась груда кирпичей. На столе стояла пишущая машинка. Возле нее недопитая бутылка молока и кусок колбасы. Никаких других дверей в комнате не было. И ни одного человека.
— Не заходи! — Жора протянул руку, оттащил меня и захлопнул дверь. — Тебе жить надоело?
Сзади послышался треск. Я вздрогнул и оглянулся. Погремушки выпрыгивали из открытого ящика и падали на пол — как блохи.
— Идем, — сказал Жора.
В конце коридора была еще одна лестница.
В подвал.
Подвал был длинным и низким. Из труб капала вода, вода была на полу, по воде плавали широкие светло-зеленые листья кувшинок, но вместо цветов в воде покачивались колбы, наполненные розовой жидкостью.
— Лукьяныч! — позвал Жора.
В ответ — тишина. Мертвенная, угрожающая.
— Погиб он, — сказал Жора. — Зря мы сюда сунулись — сами не выйдем.
Но пошел дальше по подвалу, отбрасывая башмаками колбы и листья кувшинок.
В трубе что-то запело, будто там была заточена птица.
И тут мы увидели Лукьяныча. Он медленно и неуверенно брел нам навстречу.
Трудно вообразить себе облегчение и радость, которые я испытал при виде старого вахтера.
— Лукьяныч! — побежал я к нему.
Тот услышал.
— Ну вот, — сказал он. — А я думал — кранты.
Труба, пересекавшая подвал под самым его потолком, вдруг изогнулась, разорвалась пополам, и на каждом торце образовалась зубастая безглазая морда. Морды повернулись к Лукьянычу.
— Ложись! — крикнул ему Жора. — Ложись, тебе говорю!
Но Лукьяныч растерялся или не услышал этого крика. Он остановился, поднял руки и стал отмахиваться от морд.
Из морд поползли белые волосатые языки, они схватили Лукьяныча за руки, обвили их и стали дергать, словно хотели втянуть в трубу.
Лукьяныч бился, пытался
