Кодекс самурая - Макс Алексеевич Глебов

стратегического сырья и техники из-за океана. И все же, немцы — более серьезный противник. Япония сильна на море, а Германия наиболее опасна на земле и в воздухе. Просто так противник Днепр не отдаст. Сразу после смерти Гитлера Геринг отдал приказ начать строительство линии укреплений от Нарвы до Черного моря, основой которой стал правый берег Днепра. Это так называемый «Восточный вал», призванный защитить Европу от большевизма, как не устает вещать немецкая пропаганда.

Сталин перевел взгляд на разложенную на столе карту и обвел мундштуком зажатой в руке трубки центральную часть фронта от Смоленска до Киева.

— Разведка утверждает, что нам не удалось сохранить в тайне подготовку наступления, — продолжил верховный главнокомандующий. — Немцы знают, где мы планируем нанести удар и активно готовятся к его отражению. В этот раз мы не торопились. Люди обучены, дивизии укомплектованы личным составом и техникой по полному штату, но совершенно очевидно, что противник тоже не терял времени зря. За спиной пехотных частей вермахта стоят танковые дивизии, и как только наше наступление выдохнется и потеряет темп, они ударят. Допустить этого нельзя. Оборону противника нужно прорывать быстро и на всю глубину, иначе мы завязнем, не дойдя даже до берега Днепра. Наступление не должно буксовать ни на одном из направлений и именно это является главной задачей вашей армии, товарищ Нагулин. У вас мало пехоты и танков, зато в ваших руках сконцентрировано мощное ракетное оружие и новейшая авиационная техника. Ваша цель — уничтожение крупных узлов сопротивления, которые будут мешать продвижению наших ударных армий, и отражение воздушными и ракетными ударами опасных контрнаступлений противника. В отличие от командующих фронтами, у которых есть детально разработанные планы наступления, вы будете действовать по обстановке в зависимости от развития ситуации на участках прорывов. Для упрощения вашего взаимодействия с командованием фронтов, мы направим к вам представителя Ставки. Им станет товарищ Мехлис. Есть мнение, что в Крыму вы неплохо сработались, и его присутствие в вашем штабе пойдет только на пользу делу.

* * *

В принципе, расклад меня вполне устраивал. Мехлис, правда, нарисовался откровенно не в тему. Его отношение ко мне в последнее время изменилось, и он больше не искал в каждом моем решении признаков трусости и предательства, но характер его никуда не делся, и нос свой он совал ну просто во всё, до чего этот самый нос мог дотянуться, а в том, чтобы дотянуться до самых последних мелочей, равных товарищу комиссару просто не было.

Тем не менее, я хорошо помнил, что против гиперактивности навязанного мне представителя Ставки есть хорошее средство, с успехом опробованное мной еще в Крыму, и сейчас я собирался вновь его применить. Товарища Мехлиса следовало загрузить сверхсекретным и крайне важным делом, которое он сам тоже будет считать таковым. И дело такое у меня для комиссара имелось.

Я не стал придумывать ничего нового, и в первую же ночь после прибытия в расположение армии совершил разведывательный облет линии фронта. Мехлис отлично помнил, что в Крыму это реально помогло и даже не кривился, когда я, наскоро приняв дела у начальника штаба, свалил остальную рутину на него и умотал на аэродром.

Через три часа я уже вновь был в штабе, но вместо ожидаемого всеми рассказа о результатах разведки я с нескрываемым беспокойством в голосе произнес:

— Товарищ армейский комиссар первого ранга, прошу вас пройти со мной в кабинет.

Надо сказать, важностью момента Мехлис проникся сразу. Не помнил он за мной подобного поведения, и решил, что просто так я подобные спектакли разыгрывать не буду. Ну и молодец.

Когда тяжелая дверь кабинета закрылась за нами, я предложил комиссару сесть и сам опустился в тяжелое старинное кресло, как и этот дом каким-то чудом пережившее немецкую оккупацию и бои за город.

— Что случилось, товарищ генерал-полковник? — лицо Мехлиса выражало искреннюю обеспокоенность, смешанную с готовностью немедленно начать действовать.

— Все очень плохо, Лев Захарович, — ответил я, не меняя сосредоточенно-трагичного выражения лица, и Мехлис даже не дернулся, когда я обратился к нему не по уставу. — Немецкая разведка не просто вскрыла нашу подготовку к наступлению, противник точно знает расположение и состав всех наших частей на линии фронта. Это становится ясно, исходя из того, как немцы расположили резервы и на каких участках они ведут наиболее интенсивные работы по укреплению своей обороны.

— Предательство? — Комиссар даже привстал с кресла.

— Не думаю. Дело в том, что для меня эта картина не нова. Я уже сталкивался с чем-то подобным в Китае, но тогда я списывал это на ненадежность солдат и офицеров Чан Кайши, через которых информация могла утекать к японцам. В результате мы понесли серьезные потери. Мой самолет дважды сбивали, и я был вынужден прыгать с парашютом. И вот здесь, в тысячах километров от Китая, я сталкиваюсь с совершенно аналогичной картиной. Боюсь, у противника появился новый и очень неприятный для нас инструмент технической разведки. Я не знаю, как он действует и даже не представляю принцип, на котором он может быть основан, но результат, как говорится, на лицо. Воевать в таких условиях нам будет крайне сложно.

— Об этом нужно немедленно доложить в Ставку.

— Естественно. Вот только, Лев Захарович, докладывать товарищу Сталину о таких вещах лучше уже имея предложения по исправлению ситуации.

— И у вас такие предложения есть?

— Именно поэтому я и хотел поговорить с вами наедине, товарищ армейский комиссар первого ранга. Я хочу заставить врага раскрыться и отвлечь его от наших приготовлений к наступлению, но для этого мне понадобится ваше активное содействие.

— Я вас слушаю, Петр Иванович, — кивнул Мехлис, — Внимательнейшим образом слушаю.

— Вы в курсе работ, ведущихся в Радиевом институте под руководством академика Хлопина?

— В общих чертах, — нахмурился Мехлис, — Насколько я знаю, эти работы засекречены. Откуда вам о них известно?

— Засекретили их чуть больше года назад. А до того статьи товарищей Хлопина, Курчатова и Ланге публиковались в открытых научных изданиях. Кроме того, у меня достаточно высокий допуск. Товарищ Берия поддерживал мои изыскания по созданию взрывчатых веществ высокой мощности, в результате которых у нас появились боеприпасы объемного взрыва. Как вы, я уверен, понимаете, пройти мимо работ Радиевого института я не мог — там перспективы просто фантастические, вот только до практической реализации еще очень далеко. Поэтому я больше этой темой не интересовался и остановился на объемно-детонирующих аэрозолях.

— Ясно, — кивнул комиссар, — что требуется от меня?

— Мне нужно, чтобы у нашего противника возникло граничащее с уверенностью подозрение, что разработки ученых Радиевого института уже доведены